Один крупный ученый рассказывал, что во время доклада на конференции, когда он сделал отступление от основной смысловой линии, его озарило: ему в голову пришла основополагающая идея его докторской диссертации. И как тут не вспомнить лежащего в ванне Архимеда, когда ничто не предвещало сделанного им в результате открытия, или Ньютона со знаменитым яблоком, случайно упавшим ему на голову.
Попутно замечу, что разговоры на научную тему в кулуарах могут дать больше пониманию по вопросу, чем чтение самого научного труда. Е. М. Левашёв как-то поделился со мной подробностями одной защиты по квартетам А. П. Бородина. Для присутствующих так и остался нерешенным вопрос финала Квартета D-dur. Всем эта музыка казалась в высшей степени странной, но уже после защиты, в рамках частной беседы, новоиспеченный доктор искусствоведения рассказал, в чем суть финала бородинского квартета: «”Вставай, – говорит новобрачная, – уже утро, пойдем на речку!”. – “Не хочу”, – отвечает Бородин. – “Нет же, вставай!”. Словесная перепалка переходит в подушечный бой». И тогда все в финале становится на свои места, но об этом нельзя написать в научной труде, можно только рассказать, болтая с коллегами. В непринужденной беседе, в лишних словах, в оговорках заключена великая сила. Об этом еще писал З. Фрейд. Но оговорка, невпопад вставленное слово – не что иное, как случайность, незапланированная импровизация, а самое лучшее в жизни происходит случайно: не бывает веселья на запланированном празднике, скорее, во время подготовки к нему. То же касается сравнений: «Сравнения запланированные, ощутимые не так интересны, как сравнения случайные, глубинные, возникшие походя: именно они расцветают всеми своими радужными красками»[9]. Такие неожиданные сравнения и догадки появляются во время болтовни.
Хорошо известно, что значительная часть важных вопросов решается не за столом переговоров, но в кулуарах. Жанры меняются местами: за чашкой кофе бизнесмены и политики делают вид, что болтают, во время переговоров они делают вид, что говорят серьезно, хотя все уже решено заранее. Болтовня – это волшебное средство выйти за рамки условностей, преодолеть «искусственность ситуации». И здесь напрашиваются аналогии с натюрмортами Караваджо с вынесенными за рамки картины частями фруктов и цветов. Итак, картина, у которой нет рамки, беседа, которая продолжается в «зазорах» между фразами, может приоткрыть вам очень-очень многое. Кроме того, у болтовни есть одна отличительная особенность; здесь не существует строгих правил. В любых других видах общения мы вынуждены выстраивать свою речь, следить за лексикой, семантикой и многими другими вещами, оставляя на границах фраз самое важное. В болтовне мы всегда выходим за рамки строгих логических построений. Чудесное «ах да», или «ну вот» возвращает нас к любому месту повествования, и в этом вся соль, ибо болтовня становится тем чудесным инструментом, который позволяет «проникнуть» в зазоры между словами, перейти запретную границу, стоящую между ними, и намекнуть на то «невыразимое», что мы чувствуем, но не можем об этом внятно сказать. Приведу такую аналогию; иногда удачно схваченный ракурс, налету пойманный момент стоит целой фотосессии, также и в болтовне, неуловимый жест, случайное словцо проясняет очень многое.
В парадигме «между прочим» подчас рождаются шедевры. Нередко бывает так, что в ситуации болтовни, «на скорую руку» возникают поистине выдающиеся творения. Так возникла идея оперы «Руслан и Людмила». «Этот сюжет предложил мне Шаховской, – пишет Глинка, – он не только предложил, но и на “пьяную руку” в течение двадцати минут набросал план оперы. Можете себе представить, что опера была написана именно по этому плану!».
Через «между прочим», через болтовню в жизнь входят незабываемые моменты: и здесь не могу не вспомнить Болконского, который, слушая над собой «щебетание» Наташи, стремящейся улететь в небо, полностью пересмотрел свои жизненные приоритеты.
Закон важности неважного
Фагот – это почти незаметный в условиях насыщенной оркестровой фактуры инструмент; но убери его – и в звучании пропадет что-то очень существенное.
Концертмейстер – это лицо, которое обычно не замечают, ну сидит и что-то там наигрывает. Среди концертмейстеров даже есть шутка: «Концертмейстер – тоже человек». То, насколько концертмейстер важен, начинаешь понимать, когда за инструментом оказывается плохой концертмейстер; скажем больше, неважный аккомпаниатор способен зарубить игру даже высококлассного солиста.
Закон детали
Французская пословица гласит: «Дьявол кроется в мелочах». Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему мы предпочитаем живое общение телефонному разговору? Нам важно видеть лицо собеседника, видеть выражение глаз, видеть его мимику и жесты, детали, которые могут выдать «с головой».
Не ошибусь, если скажу, что на эстетике детали построено все искусство интерьера. Несколько лет назад я переехала в новую квартиру, в которой сделала ремонт и поставила удобную, приятную глазу мебель. Но почему-то в своей комнате я находиться не любила; чего-то здесь не хватало, но я никак не могла понять, чего. Однажды ко мне на консультацию привели юную пианистку, мать которой оказалась дизайнером интерьеров. Я пожаловалась ей на свою проблему. Она обещала помочь. В свой следующий визит она вручила мне яркую, кричащего алого цвета диванную подушку. И когда сей предмет оказался на положенном месте комната вдруг заиграла, стала другой; воистину детали способны творить чудеса.
Если в жизни деталь решает многое, то в искусстве она решает все. Чем, собственно, отличается игра Святослава Рихтера и любого хорошего студента? Да, в общем-то, ничем, за исключением маленьких, а порою даже микроскопических деталей. Все решает какой-то мельчайший оттенок, какая-то особая интонация, но именно эти едва уловимые моменты по большому счету и определяют то, будут ходить на ваши концерты или нет.
Как-то я слушала певца, который «на бис» исполнил известный шлягер группы «Queen» – «The show must go on». Я поразилась тому, насколько голос и манера исполнения оказались близки к оригиналу, и уже было решила посетовать на то, сколько талантов пропадает всуе. Но вот наступила финальная кульминация этой берущей за душу истории – и тогда мне стало ясно: Меркьюри, да не он.
Приведу некоторые примеры из литературы, и первым в этом ряду будет сюжет из «Дамы с камелями». Представим ситуацию: веселое общество, кавалеры, дамы полусвета, кругом блеск. Роскоши так много, что она вызывает впечатление монотонности. Кто-то из присутствующих рассказывает анекдот. Все громко смеются. Одна прелестная дама смеется громче и веселее всех. Но вот смех постепенно замирает, а дама продолжает смеяться, но смех у нее нервический и в какой-то момент он переходит в столь же неудержимый кашель, с которым дама никак не может справиться. Наконец, и он смолкает. Дама отрывает от лица белоснежный платок, и мы видим на нем капельки крови. Эта маленькая деталь все нам объясняет. Другой пример – М. Митчелл, роман «Унесенные ветром». Скарлетт О`Хара приходит в тюрьму к Ретту Батлеру просить денег. Семья О`Хара в крайне бедственном положении, родовое поместье Терру отбирают за долги. Скарлетт шьет из гардин шикарное бархатное платье и в таком крайне нарядном виде является к Батлеру. С самого начала Ретт заподозрил что-то неладно. «Дьявол кроется в деталях». «Что с вашими руками», – спрашивает Ретт. «Ничего», – беззаботно отвечает Скарлетт. Но тут Батлер целует руку у миссис О`Хара, что дает возможность получше ее разглядеть. Его вердикт беспощаден: «Да вы же этими руками пахали землю!». Можно нарядно одеться, но нельзя в одночасье, находясь много часов под раскаленным солнцем Терры, убрать плебейский загар со своего лица, нельзя, перенеся, все тяжести и лишения военного времени, за несколько часов вновь стать холеной аристократкой Юга.
Часто мы воспринимаем собеседника через призму какой-либо характерной детали. Деталь может быть «пружиной» всего произведения. Через нее – как оренбургский платок сквозь кольцо – может быть пропущен весь текст. Пруст описывает художника, которому одна молодящаяся дама сделала заказ на свой портрет, на котором она непременно хотела быть похожей на дочку своей дочери. Художника же привлек необыкновенный бледно-желтый цвет ее лица[10]. Также упомяну мою любимую героиню – знаменитую актрису Джулию Ламберт[11], которая в сцене с молодой соперницей в стремлении уничтожить ее как актрису перетянула внимание зрителей на себя, гипнотизируя их взмахами красного платка, хотя роль была второстепенная, и Джулия находилась в глубине сцены.
Из воспоминаний Аллы Демидовой, посетившей в Японии театр Кабуки: «В зале раздались смешки, они становились все сильнее и задористее. Сколько я ни всматривалась в актеров, ничего особенно смешного не заметила. Тогда я решила спросить своего японского коллегу, над чем, собственно, все они смеются? “Да что вы, – с готовностью пояснил японец, – тот актер, что на сцене, он же так уморительно поднял бровь!”». Вдумайтесь, едва поднятая бровь – деталь, совсем незаметная европейскому глазу, вызвала бурную овацию зала!
Говоря о деталях, не могу не упомянуть Чехова, для которого деталь является всем и вся, порой, она заменяет многие страницы текста. Вот моя любимая сцена из «Дамы с собачкой»: Анна и Гуров в комнате отеля, где онипровели ночь. Она задает вопрос, от которого, может быть, зависит ее жизнь: «После того, что случилось, вы, верно, перестанете уважать меня?». Что делает Гуров? «Он подошел к столу, взял нож, разрезал арбуз и съел его». Ни прибавить, ни убавить! А вот как говорит о деталях наш великий русский философ А. Лосев: «Однажды мы шли по проселочной дороге с моею сокурсницей, и я объяснял ей свою философию. Вдруг она резко остановилась и сказала: “Не спотыкайтесь”. “Отчего же не спотыкаться?” – изумился я. “Я лучше вас пойму, если вы не будете спотыкаться”». И еще фрагмент: «Как-то я присутствовал на крупной философской конференции, один из выступающих наседал, а другой рьяно отстаивал свою точку зрения и все время теребил свой галстук. Не знаю, как это случилось, но отчего-то его философия померкла в моих глазах, стала какой-то неубедительной».