он прихорошился, привел себя в относительный порядок.
Вместо обычной поношенной футболки — рубаха с галстуком. И пусть рубаха выглядит не особенно свежей, а ослабленный и лоснящийся галстучный узел не развязывался со времен покупки — Рекуэрда все равно постарался. Причесал волосы и брови, удалил щетину из труднодоступного места на подбородке (не иначе как пришлось прибегнуть к помощи пинцета или восковых полосок), отбелил зубы содой и даже спрыснулся одеколоном.
Запах одеколона кажется Габриелю знакомым, а Рекуэрда — нет.
Обычно взрывной и резкий, Рекуэрда пребывает в легком миноре, как будто только что закончил читать сказку «Русалочка» в хорошем переводе.
— Привет, — говорит Рекуэрде Габриель. — Ударим по пивку?
— Полноценно поужинаем, — отрезает тот.
— Я вообще-то не собирался…
— Я тоже не собирался тебя приглашать.
— Что же пригласили?
— Иногда, знаешь, так и тянет поговорить с кем-нибудь. А поговорить-то здесь и не с кем.
— Здесь?
— В этом городе.
— Почему же?
— Все местные — высокомерные идиоты. Считают себя пупами земли.
— Не все, — осторожно поправляет Габриель.
— Ты себя имеешь в виду? Ты — мелочь. Никто. Заруби себе на носу.
— Хорошо.
Лучше не злить полицейского, еще лучше — повернуться и уйти, но Габриель не делает этого, ведь только что ему открылось: Рекуэрда одинок.
Подумаешь, новость! — он и сам одинок, разница лишь в том, что Габриель со вкусом обставил свое одиночество, натащил книг, натащил напольных подушек, чтобы заднице было помягче, разжился бутербродами с тунцом, энергосберегающей лампой и почтовым ящиком, который время от времени выплевывает письма Фэл: комфортнее условий и придумать невозможно! У Рекуэрды все по-другому, организовать сносный быт он не в состоянии. Да и скорлупка его одиночества так мала, что ничего, кроме туши самого толстяка, в ней не поместится.
Разве что галстук, восковые полоски для эпиляции и пинцет.
— …Что будешь лопать? — спросил Рекуэрда через тридцать секунд после того, как Габриель углубился в меню.
— Пока не знаю.
— Советую ударить по мясу. Мясо здесь отменное.
Габриелю совсем не хочется мяса, и ничего другого тоже
не хочется, он вовсе не рассчитывал на ужин, но теперь придется есть: так повелел Рекуэрда.
— Не знаю, что и выбрать…
— Ладно, закажу тебе то же, что себе.
Свинина, запеченная с грибами, каперсами и зеленью, отдельно подается плошка с тягучим ягодным соусом, в меню он значится как «arándano rojo».[43]
Исходя из того, что он знает о Снежной Мике, Габриель надеялся увидеть на тарелке самое настоящее произведение искусства: готический замок, населенный привидениями, фрагмент из Брейгеля, фрагмент из Брэдбери, затейливый парфенонский фриз, — ничего этого нет и в помине. Перед ним — вполне обычный кусок мяса с золотистой корочкой. Под корочкой просматриваются кусочки каперсов и зелень: выглядит аппетитно, но не более того.
Куда занятнее смотреть на Рекуэрду.
Он весь подобрался в предчувствии трапезы, ноздри вибрируют, глаза горят огнем. Вооружившись ножом и вилкой, толстяк отрезает от свинины приличный кусок и отправляет его в пасть. Через секунду на лице Рекуэрды появляется блаженная улыбка.
— Зря я уехал из Валенсии, — все так же улыбаясь, говорит он.
— Почему?
— Потому что люди здесь дерьмо. Если бы не моя девочка… Не моя Чус… Меня бы здесь и не было, так-то!..
Чус? Кто такая Чус? Габриель знавал лишь одну Чус, несравненную Чус Портильо. Чус сопровождает его последние двадцать лет, она нисколько не постарела, она — все та же лягушка, все та же корова, все та же абиссинская кошка. Чус пришпилена к прилавку «Фиделя и Че» и вряд ли покидала его хоть когда-нибудь, но что — если покидала? Втихаря брала билет экономкласса до Валенсии (время в пути — три часа) и отправлялась на свиданку к Рекуэрде, обмирая от сладостных предчувствий, а Габриель не уследил.
Может быть такое? — вполне.
— …Чус? Кто такая Чус?
— Моя младшая сестра. Полицейский, как и я.
— Полицейский?
— Следователь.
— Здорово! У меня тоже была девушка-полицейский. Мы довольно долго встречались, и это была настоящая любовь. Да, настоящая…
— Надо же! Птенец-переросток говорит о любви.
Птенец-переросток, вот как. Стоит ли обижаться на Рекуэрду? Стоит ли вспоминать о том, что когда-то в детстве он уже был птенцом. Мальчиком-птицей, болтающейся на руке Птицелова. Стоит ли бледнеть и обливаться потом от одного лишь мимолетного воспоминания? Наверное, стоит, но вместо этого Габриель принимается за свинину.
М-м-м.
И вправду вкусно.
Мясо тает во рту, но не торопится проскользнуть вовнутрь: оно, как самая настоящая высокооплачиваемая шлюха, дразнит вкусовые рецепторы на языке, доводит их до исступления. Птенец-переросток, а ведь у птиц тоже есть язык!.. И если кто и похож сейчас на птицу — так это Рекуэрда: услышав о том, что у Габриеля была возлюбленная-полицейский, он смеется. Но не обычным человеческим смехом, а так, как смеются ибисы:
ха-да-да!
Габриель видел ибисов в одной из программ «Animal Planet» и слышал этот звук («ха-да-да!»), в нем есть что-то сатанинское.
— Значит, ты встречался с девушкой-полицейским?
— Да.
— По большой любви?
— Да.
— Ха-да-да! — передразнивает его Рекуэрда.
Несмотря на эти всхлипы, он больше не кажется Габриелю птицей. И… больше не кажется толстяком. Совсем напротив, перед Габриелем восседает инструктор по фитнесу, живая реклама тренажеров, пищевых добавок и насквозь лживого протеинового курса «Худеем во сне». Наверное, именно таким Рекуэрда видит себя в зеркале. Наверное, именно таким он хотел бы предстать перед Снежной Микой — без тающего во рту мяса и загадочного соуса «arándano rojo» тут не обошлось.
Пища, приготовленная русской, имеет побочные эффекты, что и говорить! Она неимоверно вкусна и — позитивна, не то что упаднические отцовские сигары «8–9–8».
Те — рисовали ужасы, эта — таит в себе благость.
— …И что же случилось потом с вашим романом?
— Он закончился.
— По чьей инициативе?
— Думаю, что инициатива была обоюдной. Она уехала из города. Получила повышение, так же, как и вы…
— И что?
— Больше я ее не видел. Она не писала и не звонила, но такой уж она была…
— Какой?
— Суровой. Или, лучше сказать, — одержимой идеей.
— Что же это за идея?
— Очистить мир от скверны.
— Знакомая песня, — Рекуэрда кивает головой.
— С такими людьми трудно.
— Еще бы!
— А с женщинами — вдвойне.
— Точно. Это тебе не книжонками торговать. Как ее звали, такую чудную девушку? Может, я что-нибудь слыхал о ней…
— Христина. Христина Портильо.
— Нет. Христины Портильо я не знаю.
— Она работала в одном из отделов по борьбе с терроризмом.
— Тем более не знаю. Но, если хочешь, могу навести справки.
Предложение Рекуэрды застает Габриеля врасплох. Христина — уже давно воспоминание, похожее на потускневший от времени автомобиль (не «Золотой Бугатти», совсем другой). Все в этом автомобиле вроде бы на своих местах, сиденья не продавлены, приборная панель на месте, есть даже радио, когда-то оно передавало концерт по заявкам, составленный из неаполитанских песен, — вот только шины автомобиля проколоты, а из-под капота украден двигатель. Сидеть в этом автомобиле можно, а ездить — нельзя. «Как воспоминание Христина гораздо предпочтительнее», подсказывает Габриелю соус «arándano rojo».
Христина пользовалась тем же одеколоном, полфлакона которого вылил на себя Рекуэрда, вот что странно. Еще более странным кажется Габриелю совпадение фамилий — Христины и лягушки Чус, душевные и физические качества которой были препарированы много лет назад на деревянном прилавке в «Фиделе и Че» — и почему только он не замечал этого раньше?.. А тут еще и сестра толстяка/ инструктора по фитнесу/рекламы тренажеров — ее тоже зовут Чус!
Просто в голове не укладывается.
В голове — нет, а на тарелке — вполне. Факты — один удивительнее другого, похожие на кусочки зелени, похожие на цветки каперсов, — покоятся под золотистой корочкой, нисколько не противореча друг другу и заставляя Габриеля вспомнить избитую истину: все в этом мире служит какой-то определенной и высшей цели, все в этом мире взаимосвязано.
— …Не надо никаких справок. У нее давно своя жизнь, у меня тоже. Наши отношения в прошлом.
— Как знаешь.
— А ваша сестра?..
— Сдается мне, что моя сестра была чем-то похожа на твою девушку.
Голос Рекуэрды по-прежнему весел, он раскачивается как свободный конец корабельного каната, и вместе с ним раскачивается, пощелкивая клювом, непроизнесенное «ха-да-да!» — но что-то смущает Габриеля.
«Была».
— Почему была? — спрашивает он.
— Потому что теперь ее нет. Давно нет.
Как реагировать на это неожиданное откровение Рекуэрды? «Была» как воспоминание — еще туда-сюда, но «была» может означать и нечто другое. Нечто такое, что случилось с большинством его родственников, за исключением Марии-Христины и Фэл.
— Она пропала, моя маленькая Чус. Прошло почти десять лет с тех пор, как это случилось.
— Пропала? Как это — пропала?
— А как пропадают девушки? Разве ты не знаешь?
Габриелю ли не знать, как пропадают девушки? Целуют
в щеку, говорят «пока», а после — не отвечают на звонки, а после — отвечает кто-то другой, представившийся двоюродной сестрой или троюродным братом: они-то и сообщают: девушка уехала из страны на учебу-работу-стажировку и в ближайшие годы вряд ли появится, что? нет, лично вам она ничего не просила передать на словах. А лично-лично? лично-лично добавила: иди ты к черту!
Иногда девушки бросают иди ты к черту! прямо в лицо, иногда отделываются молчанием, но теряют мобильный. Иногда просто не приходят