Алла, не смей отвлекать меня всякой дурью. Я занят. У меня важные переговоры. И я тебе говорил. Это у вас семейная черта такая — сначала лажать, а потом искать виноватых?»
Строчу: «Вообще-то я ждала от тебя поддержки, а не нотаций!»
Отвечает: «Извини, что не оправдал ожиданий» — и исчезает из сети.
У меня нет настроения идти на занятия. Всё равно ничего в голову не войдёт, когда в таком состоянии. Поэтому спускаюсь и прошу водителя (надо будет всё-таки как-то спросить его имя) отвезти меня домой.
Запираюсь у себя в комнате и тихо горько плачу. Как меня достало его грёбанное правдолюбие и чистоплюйство! Я хочу, чтобы он был на моей стороне. Всегда! Даже если я не права. Нет — если сто раз не права! Потому что я — его женщина. Потому что любящие так поступают. А, значит, он не любит меня. Впрочем, он ни разу этого мне и не говорил. Ничего не обещал. А все те чувства, что я увидела в его глазах в наш первый и пока единственный раз — показались. Я их придумала.
За окном уже почти полночь, когда улавливаю голоса и шевеление в гостиной. Выхожу.
Двое мужиков мрачного вида затаскивают в дом в дымину пьяного Гектора. Они тоже изрядно навеселе. Что-то пытаются петь нестройными голосами. Но дружки его хоть на ногах держаться, а Гектор и вовсе висит на них, как тряпичная кукла…
У кого-то переговоры удались.
Все они одеты странно — в какую-то защитно-зелёную робу без опознавательных знаков. У Гектора — чистюли и педанта — одежда ещё в каких-то пятнах и грязи. Да ещё и порвана в нескольких местах.
Интересно нынче договариваются.
Наверное, почувствовав, что я смотрю на него — Гектор оборачивается. И я вижу не человека — монстра. Взгляд тяжёлый, недобрый и полный клубящегося мрака…
2(17)
Несколько секунд, попав в плен этого взгляда, я не могу не моргнуть, не вздохнуть. От страха просто цепенею.
Я никогда прежде не видела Гектора таким. И сейчас мне очень страшно. Однако Гектор вскоре прерывает зрительный контакт — бормочет что-то нечленораздельное и начинает заваливаться.
Спутники (или, наверное, правильнее собутыльники) подхватывают его и тащат к дивану, переговариваясь:
— Клади сюда. Вот так.
Мой страх трансформируется — Гектор напился так, что ничего не соображает. Сейчас он заснёт, а я останусь одна с двумя чужими мужиками. Притом — выпившими. Отец был игроманом, но не пил. Я понятия не имею, как вести себя с людьми, которые находятся под властью зелёного змия.
— Эй, хозяюшка, — обращается ко мне один из «коллег» Гектора — здоровенный, квадратный и с квадратной же челюстью, — нам бы бинты, вату, нож и спирт. Найдётся?
Из всего перечисленного мой мозг улавливает только последнее — спирт. Догоняться собираются?
— Может, вам уже хватит?! — делаю попытку воззвать к рассудку.
Мужик выкатывает на меня удивлённые глаза — даже в полумраке, который создаёт нижняя подсветка в гостиной — видно, какой недоуменный у него взгляд.
— Хватит что? — наконец, произносит он, переглядываясь с другим.
— Пить хватит! — взрываюсь, не выдержав.
— А кто пьёт, хозяюшка? — разводит руками мужчина.
— Кто пьёт? Да вот, друг ваш! — киваю на Гектора. Он выглядит подозрительно бледным и не пьяным, а будто тяжело больным. — На ногах не стоит.
— Где ж ему стоять, драгоценная, если его подстрелили и он много крови потерял.
— А пели вы почему?
— Да это ж твой, хозяюшка, и попросил. Говорит: не тревожьте мне жену и прислугу. Пусть лучше думают, что я пьяный. Он считал: ты пьяные голоса услышишь — носа не высунешь. Ну а мы его быстро обработаем. А утром он уйдёт раньше, чем ты проснёшься.
Во время этого короткого рассказа перед моими глазами проносятся картинки одна ужаснее другой.
Реально, лучше бы напился. Потому что мозг выдаёт: босс не связывается с криминалом; у меня важное совещание, — и отказывается верить в искренность этих фраз.
Ага, совещание у него, как же. Ага, не с криминалом. Я отлично помню, как он держал пистолет и как отморозки в моей квартире дрожали от одного его вида.
Ты лгун, мой любимый андроид. Ну, ничего, я дождусь твоих откровений.
И последним всплывает, что Гектор назвал меня женой и попросил не тревожить.
Значит, в его глазах был вовсе не клубящийся мрак. Что только не представится в игре светотеней и при богатом воображении.
— Так что, хозяюшка, поможешь нам? Пулю извлечь надо, а то твой муженёк окочуриться может.
— Может, скорую вызвать? — робко предлагаю я.
В это время Гектор открывает глаза, ловит расфокусированным взглядом меня:
— Алла, — зовёт хрипло. Подхожу, касаюсь ледяных пальцев. Он сжимает мою ладонь. — Не надо… скорую… В стационар… нельзя… клиника… твой отец… телефон на столе… кабинет… — Слова даются ему с трудом, но я понимаю, чего он хочет. Киваю, убегаю.
Хорошо, что Гектор — педант. У него в кабинете — стерильный порядок. Вещи разложены чётко, ровно, аккуратно. Я быстро нахожу визитницу из словной кости — дорогая антикварная вещица. Изящная. Открываю, листаю, нахожу нужную карточку, а на ней, как и ожидалось, координаты конкретного доктора.
Бегу назад с заветным номером.
Замечаю, что Гектор опять отключился.
Передаю номер всё тому же квадратному — резонно решив: он объяснит лучше.
Доктор обещает быть через десять минут.
Они кажутся вечностью — потому что руки Гектора леденеют, а на лбу выступает холодный пот.
Доктор вскоре появляется. Он молод, наверное, ровесник Гектора. Может, чуть старше. Высокий, стройный, в очках.
Действует чётко, отлажено, отдаёт необходимые команды. Гектор снова приходит в себя и шепчет:
— Алла, мне… нужна… анестезия…
Мужчины, столпившиеся вокруг него, удивлённо переглядываются. Врач говорит:
— Сейчас сделаю укол.
— Другая… — Гектор тянет меня к себе, и я понимаю: наклоняюсь, нежно целую.
Он улыбается — бледно, ранено, тепло…
Меня отправляют в комнату, сообщив, что дальше зрелище не для нежных женских глаз.
Но я не могу усидеть — мечусь по комнате туда-сюда, переживаю.
Куда он вляпался? Почему в него стреляли?
Раздаётся вежливый стук в дверь. За дверью — квадратный.
— Хозяюшка, всё закончилось. Твой спит. К утру оклемается. Он у тебя живучий. А мы — пойдём.
— Стойте… — запинаюсь, не зная его имени.
— Борисом кличут, — подсказывает он.
— Борис, как это произошло? Ну, что Гектора подстрелили?
— Так это ж ты сама ему голосовое прислала, когда мы на деле были. Его аж передёрнуло всего. Говорит: «Моя Алла по пустякам беспокоить не станет». Ткнул, звук сначала не отключил. Вот они и пальнули на звук.
Холодею внутри — то есть, его могли убить из-за того, что мне захотелось поныть по поводу курсовой? Боже, какой ужас.
— Кто они? — спрашиваю, а у самой голос дрожит и внутри всё. — Почему стреляли? У вас же там вроде переговоры были.
— Не задались переговоры, хозяюшка, — грустно отвечает Борис. — А ты, золотце, на будущее без серьёзной надобы мужика не дёргай. Ты для него важна очень. Боится за тебя. Может подставиться по глупости. По твоей, золотце. И быть тебе вдовой.
Судорожно сглатываю от обрисованных перспектив. Клятвенно заверяю, что никогда больше так не поступлю. Гектор там серьёзные вопросы решает, может, связанные с долгом отца. А я — реальной дурью отвлекаю.
Обжигает стыдом.
Провожаю гостей, а сама — возвращаюсь в гостиную, где спит Гектор. Укрыт пледом, который наполовину сполз, обнажая мощную грудь. На смуглой коже особенно ярко выделяются белые полосы бинтов.
Острая жалость сжимает душу.
Бедный мой. Прости. Пострадал из-за меня, дуры. Отвожу прядь с высокого лба, нежно целую. Устраиваюсь рядом, обнимая руками и ногами. Только теперь осознаю, что могла потерять, и становится страшно. И зло на себя берёт. Гектор неосознанно сгребает меня в охапку, прижимает к себе крепко-крепко, прячет лицо в волосах, шепчет:
— Любимая… Желанная… умру за тебя…
И моё сердце сходит с ума от нежности к этому невозможному мужчине.
Засыпаю в кольце его рук, только так и успокоившись наконец.
…Утром просыпаюсь со стоном — отлежала себе всё, что можно отлежать. Всё-таки этот диван не для спанья. Тем более, вместе с таким крупным мужчиной, как мой.
Продираю глаза и вижу Гектора, уже почти полностью одетого. Он застёгивает запонки на манжетах своей стильной шелковой рубашки.
Смотрит на меня как-то странно — вот теперь точно пугающе и недобро.
— Как спалось, Алла? — произносит наконец режущим, холодным тоном.
— Средне, — честно признаюсь я. — А ты чего встал? Ты же ранен. Тебе в постели надо лежать.
— А на работу за меня ты будешь ходить? — презрительно хмыкает он.
— Гектор, я не верю, что за несколько дней без тебя там всё станет.
— Я работаю не только там.
Это я уже поняла. Сказал бы — где. Мне бы было легче.
— Чем ты занимаешься на самом деле? — озвучиваю всё-таки то, что беспокоит.
— В основном, отвечаю на глупые сообщения избалованных девиц. Скачиваю для них курсовые. Мне же больше нечем заняться.
Просто сечёт меня злыми надменными фразами. Взглядом к месту приколачивает. Будто я — полное ничтожество. Судорожно сглатываю, чувствую, что начинает щипать глаза.
— А если серьёзно?
— Я уже говорил, — он устало прикрывает глаза. — Я аудитор. Самый дорогостоящий в стране, — заявляет не без гордости.
— Аудиторов не подстреливают, — мотаю головой.
Он презрительно хмыкает:
— Много ты знаешь об аудиторах. Мы забираемся в такие дебри финансовых операций, что некоторым становится некомфортно. Деньги, конечно, счёт любят, но вот ловить их многие предпочитают в мутной водичке. И отмывать не спешат.
Да, наверное, он прав. Я ничего не знаю о его профессии, но раз она связана с большими деньгами, то и впрямь может быть опасной.
— Гектор… — бормочу, пряча глаза, — я бы хотела извиниться… За вчерашнее.