— Куда? — я вскидываю на него глаза, немного ошарашенная такими перспективами и признаниями. Но принимающая их безоговорочно.
— В любовь.
— До самого дна.
И мы скрепляем нашу клятву жарким поцелуем.
4(8)
…Быть женой Гектора восхитительно.
Потому что это означает каждый день чувствовать себя самой красивой, самой желанной, самой нужной. Быть окруженной комфортом, уютом, заботой.
Он, наконец, позволяет себе быть любимым, считает себя достойным любви. Я заверяю его в этом раз за разом.
Оказывается, совсем несложно принять его правила, подчиниться его власти, позволить ему решать за меня. Лишиться свободы и самостоятельности вовсе не страшно, особенно, когда взамен ты получаешь нечто во стократ лучшее. Можно смириться с властностью, домостроевскими замашками, разумным диктатом. Наверное, во мне сказывается кровь покорных восточных женщин, которые умеют, с одной стороны, быть кроткими любимыми игрушками, а с другой, исподволь, по-настоящему управлять мужчинами.
Мне нравится расстановка сил в нашей семье. Может, кому-то это покажется диким, шовинистским, нарушающим права…
Только как там говорит Гектор? На хер твои права. Но я позволю себе мягкое уточнение в резкие высказывания любимого — не мои права, а то, что общество считает моими правами и навязывает мне, уверяя, что за это надо бороться и отвоёвывать. Вот это действительно — на хер. (Нет-нет, дорогой, я не ругаюсь, просто цитирую:))
Я люблю и любима — какие ещё нужны права?
Очень злюсь на себя, что столько лет жила с шорами общественного мнения на глазах, выстраивала свой идеал с оглядкой на чужих идолов, ждала шаблонности и привычности. И теперь, когда я избавилась от этой пелены на глазах, то увидела, какой невероятный мужчина рядом со мной — преданный, заботливый, верный, страстный, сексуальный, настоящий…
Отныне если ему звонят ночью и вызывают на строчное задание, я крепко обнимаю и обещаю ждать. Женские любовь и ожидание — лучший щит для мужчины. И пусть обережный круг тяжёл и жжёт руки — я удержу.
Только всегда возвращайся ко мне, любимый. Мой ненаглядный. Лучший на земле…
Гектор тот ещё хулиган. От воспоминаний о некоторых его выходках у меня полыхают не только щёки, но и уши.
…он предпочитает правильную и полезную пищу, ничего сладкого и жирного. Но я иногда готовлю десерты. В основном для себя. Но Гектор обязательно пробует хоть немного и всегда хвалит. И я знаю — это не лесть. Льстить он не умеет, а при случае и раскритиковать может так, что мама не горюй, до слёз. Он уже несколько раз прозрачно намекал, что стоило бы открыть авторскую кондитерскую, потому что зарывать талант в землю — это плохо. Но я пока не решаюсь, зато придумываю всё новые и новые десерты, записывая рецепты в тетрадку. Учусь украшать, оформлять, фотографировать.
Вот и в этот раз кручусь на кухне, колдуя над шоколадным тортом. Гектор появляется почти бесшумно. Он умеет — у него лёгкая, пружинистая походка. Я ощущаю его руки у себя на талии, его губы — на шее. И прикрываю глаза от удовольствия.
— Над чем работаешь, любовь моя? — мурлычит он мне на ухо, заставляя внутри сладко вибрировать от бархатисто-рокочущих ноток в его низком голосе.
— Шоколадный десерт, — говорю, поворачиваясь, вскидывая взгляд и утопая в мятном полдне, которым полны его глаза. — Хочешь?
— Хочу, — отвечает он. — Шоколад со сливками.
Подхватывает меня, усаживает на столешницу и довольно резко стягивает с меня халатик. Под ним только кружевные трусики. Чёрные. Как ему нравится.
А сам он ещё в броне своего стильного костюма и в застёгнутой на все пуговицы рубашке. Ещё отстранённо-офисный, но уже мой, домашний, страстный. С бесенятами в глазах.
Завоеватель.
И я оказываюсь в плену его губ, его рук, которые скользят по моему телу, выписывая оду страсти.
Беременность сделала меня сверхчувствительной. Особенно, грудь. И когда горячие губы смыкаются на соске — удовольствие простреливает вниз, заворачивается в спираль, уносит меня.
— Ах…
Он отрывается лишь на миг, чтобы стянуть с меня трусики, которые уже все насквозь мокрые, и засунуть их себе в карман.
Фетишист, мысленно улыбаюсь я.
Рядом — набор кондитерских кисточек. Гектор берёт одну, щедро макает в шоколадный крем и начинает выписывать узоры прямо на моём теле — шея, грудь, живот, бёдра, лоно…
— Ч-что ты делаешь?
— Тсс… Десерту не положено разговаривать.
А потом и вовсе не до разговоров — потому что он слизывает крем прямо с меня.
Это…это…
Лишает опоры, рассудка, способности говорить…Только ахать, стонать, мычать…
Особенно, когда язык добирается до самого чувствительного местечка и…
…так нельзя…
…слишком хорошо…
…запретно…
…порочно…
…невыносимо…
— Ты и шоколад, — он отрывается от меня. — Попробуй сама. — Мажет мне губы шоколадом и впивается в них, смешивая мой вкус со вкусом крема. А язык — заменяют пальцы. Сразу три. Заставляя мои глаза широко распахнуться. Но закричать мне не дают — поцелуй становится требовательнее, яростнее и совсем сумасшедшим. Как и движение пальцев во мне. Жёстче, быстрее, ритмичнее… И я ловлю этот бешеный ритм. Насаживаюсь, подмахиваю, схожу с ума… Разлетаюсь на золотые звёзды.
Пока я ещё не пришла в себя, Гектор торопливо раздевается. Люблю его таким — нетерпеливым, горячим, агрессивным…
Большим… твёрдым… во мне…
Мои крики, наверное, слышит не только прислуга, но и охрана у ворот — ликующие крики счастья и полной принадлежности.
Мы финишируем вместе, деля на двоих невыносимое наслаждение…
А когда возвращается возможность говорить, он хрипло шепчет мне на ухо с затаённым восторгом:
— Какой восхитительный торт!..
…Гектор теперь нередко звонит мне сам. Нет, разумеется, в наших разговорах ни намёка на сюсюканье. Скорее лёгкий флирт или беззлобные пикировки. Но они нереально заводят.
Сегодня он говорит:
— Вечером идём в кино.
— Ура! — кричу я, прыгая на месте, как девчонка. — А на что идём?
— Выбери сама. Главное, чтобы были последние места. Желательно — диванчики.
Я густо краснею, вожу пальцем по столу — он застал меня записывающей рецепты.
— Вот выберу фильм, а ты будешь отпускать циничные замечания по поводу глупого сценария и ненатуральной игры актёров.
— Всенепременно, — говорит он, а потом понижает голос до интимного шёпота: — При условии, если мы будем его смотреть…
4(9)
Меня захлёстывает жаркой волной — стоит только представить, почему будем не смотреть…
— Только у меня будет условие, — произносит Гектор и замолкает, чтобы я прониклась интригой, начала нервно ёрзать на табурете. И я это делаю.
— Да, — отзываюсь я, нервно облизывая вмиг пересохшие губы.
— Ты будешь в одежде, выбранной мной. Курьер уже скоро всё доставит.
— Думаешь, угадал размер?
— Я не гадал, Алла. Я и так отлично его знаю и в цифрах не ошибаюсь. Всё подойдёт.
— Даже так? — напоказ возмущаюсь я, а сама внутренне замираю от предвкушения.
— Именно так, — отвечает мой соблазнитель. — Сбросишь мне адрес кинотеатра и начало сеанса. Встретимся там.
Гектор отключается, а меня чуть потряхивает от одних только мыслей о предстоящем…походе в кино.
Раньше муж никогда не лез в мой гардероб. Если какая-то вещь ему не нравилась, он просто говорил:
— Чтобы я на тебе этого больше не видел.
Как всегда спокойно, не повышая голоса. Но и такого тона хватало, чтобы вещь бесследно исчезла из моего шкафа.
Гектор по-прежнему резок в высказываниях и оценках. Порой, до обидного. Режет правду в глаза, не щадя. Но теперь я умею воспринимать это по-другому — ведь во многих случаях прав оказывается именно он.
Также его холодность, равнодушие, цинизм — лишь грани личности. Но есть и другие — забота, нежность, страсть. И если убрать что-то из этого, разве будет алмаз по имени Гектор блистать столь же ярко?
Если любишь — люби всяким. Это я усвоила из прежнего своего замужества, и отчасти даже благодарна второму мужу за такой опыт.
Временами мне хочется, чтобы Гектор был мягче, теплее, гибче, но… ведь тогда это будет другой человек. А другой мне не нужен, я люблю своего, и знаю, что он любит меня. И что такая любовь даётся лишь раз. Мне повезло — судьба дала второй шанс. И я использую его по полной.
Муж выбрал мне наряд на сегодняшний вечер? Отлично, поиграем!
Ожидая курьера, я улыбаюсь и порхаю по комнатам, наводя порядок.
К нам, как и раньше, приходит клининговая компания. Но сейчас я сократила их визиты до двух раз в неделю. Мне самой хочется создавать уют для Гектора. Благо, я научилась этому в прошлой жизни.
Муж ворчит, говорит, что я позорю его: мол, его женщине приходится работать по дому. То, что этим занимаются миллионы женщин по всей стране — вообще не аргумент. Приходится упирать на то, что мне приятно. Да и занять себя чем-то надо — ведь я теперь не работаю.
Однако скоро, знаю, и такой домашний труд станет для меня не доступен — как только мой живот станет больше. Гектор уже обозначил будущую линию поведения на мой счёт, и сворачивать с неё не намерен. Придётся мне какое-то время мириться с домработницей и поваром.
Пока же Гектор зовёт меня «труженицей» и «хозяюшкой», целует руки и каждый раз слегка обмирает, когда я ставлю перед ним еду, которую приготовила сама.
А ещё — я глажу ему рубашки. Раньше он отдавал свою одежду в химчистку, откуда возвращали всё идеально отутюженным. Но рубашки мне удалось отстоять. Мне слишком нравится видеть удовольствие в глазах мужа, каждый раз, когда он забирает вещь ещё тёплой, почти что из-под утюга. И млеет, надевая.
Будучи очень заботливым, сам каждый раз едва ли не смущается, когда в ответ проявляешь заботу о нём. Это трогает до глубины души.
Размышления о моём чудесном муже прерывает звонок в дверь. А вот и курьер! Бегу открывать. Бояться мне нечего: в общем холле, куда выходят двери ещё двух квартир, — обосновались охранники. Соседи не возражают. Им так надёжнее. Чужой и непрошенный сюда точно не пройдёт.