– О, ты разговариваешь? – паясничает он. – На вопрос-то ответишь? Почему женский хоккей?
– Потому что с ними нечего бояться. Представляешь? – ругаю себя мысленно за то, что разговариваю с ним, но остановиться уже не могу. Мое терпение лопнуло. И даже как будто не страшно сейчас! Просто мы в центре города, тут туча людей рядом, надеюсь, у него не хватит мозгов делать со мной что-то…
– А со мной есть чего бояться? – спрашивает так глупо… Сереж, ну где ты? Почему не звонишь? Мне было бы в разы уютнее, если бы ты был рядом.
Я бросаю на Максима взгляд, полный презрения, как мне кажется, вместо ответа. Потому что, ну… Он несерьезно ведь эти вопросы задает, правда?
– Поговори со мной, – настаивает он. Я складываю руки на груди, закрываясь от него еще сильнее, и не понимаю, почему цветочный находится так далеко от ледового. Мы уже целую вечность идем рядом!
– Нам не о чем говорить.
– Да ну? У нас много тем для разговоров, Малышкина! – Он говорит так спокойно, словно в его жизни все прекрасно и никаких жутких сцен с моим участием и участием моего молодого человека там не было. Как будто избивал Сережу и издевался надо мной вообще не он, а какой-то абсолютно другой парень.
– Ни одной, – пытаюсь съехать с разговора.
– Одна точно есть. Например, та, что я изменился. Понял свои ошибки. Хочу общаться, но ты меня везде заблокировала, не мог написать.
– Интересно, почему? Странно, правда? Никаких предпосылок не было! – становлюсь настоящей язвой, но иначе не выходит! Он раздражает и расстраивает меня просто невыносимо, хочется сбежать куда-нибудь подальше.
Думала, что перейду в женскую команду и заживу себе спокойно, а в итоге и тут покоя нет… Ужас!
– Я изменился, – настаивает он. – Случился неприятный инцидент, давай забудем?
– Я от твоего неприятного инцидента, как ты выразился, два месяца нормально спать не могла. Как-то не забывается, знаешь ли.
– А ты колючая стала.
– А вот пришлось, Максим, – говорю ему и наконец-то убегаю в тот самый цветочный, до которого шла. Он за мной не идет, и, пока я выбираю букет, могу спокойно дышать.
Флорист собирает цветы, а я еще раз набираю Булгакова, но тот не берет трубку, и мне становится совсем грустно.
И втройне – когда выхожу из магазина и понимаю, что Масленников вообще никуда не делся, а все еще стоит и ждет меня.
Но я совершенно не готова идти с ним до самого дома.
Во-первых, мне совсем-совсем это не надо. А во-вторых… На самом деле мне страшно. Это от ледового до цветочного идти через центр и кучу людей, а вот от цветочного до дома… Через дворы многоэтажек, где вообще небезопасно, честно признаться.
Именно поэтому я решаю вернуться во дворец, а там… Не знаю, придумаю что-то. Банально пересижу минут двадцать и вызову такси или, если встречу кого знакомого, попрошу о помощи.
А он и правда идет за мной, от всего происходящего мои глаза закатываются все дальше и дальше.
– Не выглядишь ты очень счастливой со своим этим непонятным парнем из недокоманды, – выдает он, рождая внутри меня еще большую злость.
Зачем он это делает? Хоть кто-нибудь может объяснить? Для чего? Ему просто доставляет удовольствие издеваться надо мной? Или нравится смотреть, как я злюсь? Может, он энергетический вампир? Питается чужими эмоциями и все такое, иначе я и правда не понимаю, зачем ему все это нужно.
И мне так отчаянно хочется защитить Сережу! И весь «Феникс», который мне так дорог. Защитить так, как они каждый раз защищали меня. – Счастливой я не выгляжу, потому что ты рядом. А с Сережей я счастлива всегда. – Не слежу за языком, даже не понимая, что такая дерзость может нести за собой нехорошие последствия. Но никто не должен говорить плохо о моих близких! А они все близкие для меня. Булгаков – особенно.
– Поэтому злая такая?
– Да, – качаю головой и перехватываю букет поудобнее. Большой купила, тяжелый, – потому что предпочла бы преодолевать путь в одиночестве.
– А я соскучился.
– А я ни капли.
– Не веришь, что я могу измениться?
– Честно? – поворачиваюсь к нему лицом и смотрю в глаза впервые за все это время. – Не верю. Потому что меняешься ты только в худшую сторону. И мне максимально некомфортно рядом с тобой сейчас. А даже если и изменился… Ну, мне уже все равно. Ты все сделал для того, чтобы мне было все равно. Пожинай плоды, Масленников.
– Послушай, Аленушка! – Он оголяет свое нутро. Все, что прятал и пытался скрыть весь сегодняшний день, вдруг обнажается. Маска доброго Максима, который «на самом деле изменился», слетает со свистом, и он хватает меня за плечи, притягивая к себе. Близко, противно, а главное, очень больно.
– Что тебе надо от меня, а? – Я заставляю себя быть серьезной и злой, просто чтобы снова не обнажить свою слабость перед ним. Никогда больше! Булгаков учил меня быть сильной, и я буду. Буду чувствовать его поддержку даже на расстоянии и никогда-никогда больше не дам себя в обиду.
– Я же нормально хотел, поговорить, вспомнить прошлое.
– А я только плохое помню, Максим, веришь? И не собираюсь с тобой ни о чем разговаривать. Отпусти меня, и я уйду по-хорошему.
– А то что? – Он хмыкает.
– А то с тобой за меня весь «Феникс» разбираться придет. Потому что там настоящие мужики, ясно тебе? – Голос хрипит от нервов, я пытаюсь вырваться из крепкой хватки, но он все еще не отпускает, кажется, оставляя на теле новые синяки.
А потом у меня звонит телефон, я вздрагиваю и сердцем чувствую, что это Сережа. Но плечи мои никто не отпускает, и трубку взять тоже не могу. Пытаюсь вырваться, но он снова словно с катушек слетел! И меня снова отбрасывает воспоминаниями в тот жуткий день на сборах, страшнее которого в моей жизни еще никогда не случалось…
Максим стоит и упрямо смотрит мне в глаза. Не говорит ничего, просто держит за плечи и смотрит, словно увидеть что-то в этих глазах пытается. А там только страх и больше никаких эмоций, пустота сплошная. Я давным-давно по всем фронтам к нему остыла.
И отпускает меня, только когда телефон заканчивает звонить, еще и усмехается как-то странно очень, ехидно и противно.
Сразу же делаю два шага от него, а потом разворачиваюсь к ледовому и…
Сережа.
Стоит, родной мой, в руках букет, а на лице страшное недовольство, потому что смотрит он точно на меня.
И я вдруг все понимаю! Как это могло выглядеть! Я стою, в руках букет, Максим держит меня за плечи и смотрит точно в глаза.
Не думаю, что он мог бы подумать обо мне что-то плохое, но выглядело все и правда ужасно.
А потом он идет в мою сторону. Делает несколько шагов, выглядит недовольным на триста процентов, и я понимаю, что не ко мне он идет! Он идет к Максиму! И как бы я ни хотела, чтобы он в сотый раз меня защитил, драка на территории ледового нам точно сейчас не нужна. У него уже был миллион проблем из-за такой же ситуации, вторую я точно не допущу.
Именно поэтому я перехватываю его по пути, обнимаю и висну на шее, как обезьянка, сминая и один и второй букет к чертям. Соскучилась! Ну и ситуацию надо хоть как-то спасать.
– Сережа!
– Аленушка, я очень-очень соскучился, но это уже просто не дело. Отпусти. Мы пообщаемся и пойдем домой, – говорит он мне, сжимая челюсти. Злой до ужаса, но все равно успевает поцеловать меня в висок среди своей короткой речи.
– Не отпущу! Тут ледовый, камеры повсюду, ты и так из-за меня уже однажды чуть из команды не вылетел. Не допущу второго раза!
– А я не допущу, чтобы мою девушку продолжали трогать, думая, что имеют на это право! – рычит он, психует. Это все так ужасно! Он прилетел сюрпризом, на день раньше, а все через одно место. У нас и без того очень непростой период в отношениях, а все это… Ох, мне плохо от происходящего, я точно не хотела, чтобы все было вот так.
– Сереж…
– Правильно-правильно, пусть продолжает за твоей юбкой прятаться. Мы еще и на игре их унизим, не волнуйся, – подстрекает Максим, и я понимаю, что больше не решаю вообще ничего тут…
– Я тебя очень прошу, – шепчу Сереже, ловлю его взгляд, сжимаю в объятиях. Мне так плохо от всего этого, голова кругом!
Но он не слышит меня или даже просто не хочет слышать. Вручает букет, который держал в руках, и отстраняется от меня.
– Я быстро, – говорит, чмокает в губы и уходит.
А я не оборачиваюсь. Не хочу. Потому что я ведь просила…
И его в этой ситуации понимаю, но и сама себя пожалеть хочу. Неужели так сложно решать проблемы словами? Почему обязательно кулаками? Со мной он ведь разговаривает!
Ухожу.
Не хочу я в этом участвовать, не готова просто. Мне душно и тошно, обидно и очень-очень больно.
Что сюрприз Сережи вот так навернулся, что и он сам снова сделал так, как считал нужным, даже не попытавшись мое мнение услышать.
Поэтому я иду домой и реву как дурочка последняя, размазывая остатки туши по щекам, прижимаю к себе два красивых букета и продолжаю плакать, не понимая, почему все так в моей жизни: через одно место, куда ни плюнь.
Родители встречают с удивлением, и настроение поднимается совсем немного, но я чувствую себя на капельку лучше. Дома хорошо. Правда, очень. Настолько, что я на волне обиды уже готова вернуться назад и жить снова с мамой и папой. А работать… Да в больницу медсестрой устроюсь, не пропаду.
Несу чушь! Просто грустно. Я стала чересчур эмоциональная какая-то, точно от своих девчонок из команды заразилась. Все они, хоккеисты, психованные, вне зависимости от пола, и я такая же стала.
Папа спрашивает, что случилось, а мама просто молча обнимает. Кратко рассказываю им о случившемся, говорю об обидах, выливаю душу о том, что с Сережкой у нас не то чтобы все супергладко, хотя мы все еще очень любим друг друга. Но вот такой он нервный, дурной, непослушный.
– Сережу твоего уважаю, – говорит папа. – Давно пора было этому Максиму всечь. А еще лучше руки оторвать, чтобы не размахивал ими лишний раз.