изации планов, эти эффекты могут быть отслежены ими как самоорганизующиеся явления. Такими явлениями на отрезке 1985-91 гг. в рамках официальных встреч М. С. Горбачева с западными лидерами были его тайные контакты:
"У него были частые встречи "под разными флагами", но никто не должен был про это знать" [5.06. С.5].
Эти контакты привели к тому, что в советской печати стало появляться гораздо больше материалов о бывших явных врагах, вдруг ставших "друзьями", и это вполне закономерно — нельзя же поливать грязью тех, к кому регулярно "ходишь в гости".
Последние, правда, не собирались отказываться от своих прежних военно-политических доктрин, и изменения во взаимоотношениях были унизительно односторонними. Так, например, в одночасье произошло смягчение режима допуска к советской секретной информации под тем предлогом, что "на Западе это все открыто!", и никто не торопился это проверять. Другим показательным примером является атака на литературном, культурном, туристическом (для единиц), телевизионном (для всех) фронтах — в этом ряду разрешение "самиздата", телемосты с В. В. Познером.
Наконец, на сцене незаметно появляются лица, которые прямо работают на США (т. н. "агенты влияния"). При этом в Штатах всячески боролись с проявлениями внешнего влияния, особенно с "левой заразой" [5.07. С.316]. Постепенно "агенты влияния" занимают практически все информационное пространство, в самых необходимых ключевых точках у них есть даже дублеры.
Весьма показательно и то, что время от времени ими зондируется общественное мнение на предмет выявления реакции населения на нарастание тревожных тенденций, и если таковая может выйти из-под контроля, проводятся акции успокоительных заверений о правильности выбранного курса. К числу подобных приемов зондирования можно отнести периодические выступления по телевидению о предстоящей катастрофе (например, выступление Председателя КГБ СССР генерала армии В. А. Крючкова в декабре 1990 г. или обращение "Слово к народу" группы деятелей культуры). В ответ — равнодушие наиболее активной части населения, смирившегося с захватом и думающего лишь о том, как оказаться "встроенными" в ту же заграницу. Сюда же можно отнести появление враждебной символики: сионистской, фашистской, американской. Вместо массовых протестов и возмущений — непростительная толерантность.
Интеграция чуждого влияния прошла через закрытые подсистемы, оторванные от основной, материнской системы и так же внутренне глубоко ей чуждые: через партноменклатуру (руководящую элиту, принимающую своекорыстные решения); руководящие круги КГБ СССР; еврейскую диаспору (поддерживающую предпочтительность связей с Израилем); страны Прибалтики (подсистему западной цивилизации под советской юрисдикцией), советских теневиков (легализовавшихся в кооператоров), национальные интеллигенции.
Все эти подсистемы явились катализаторами процессов, они вовлекли в свою орбиту через посредство журналистов наиболее активную часть населения.
Специалисты-системщики сообщают об объектах, "… способных осуществлять координацию различных действий, происходящих в системе.
Координирующими объектами данной группы могут быть объекты как из этой же группы, так и из других групп. (…) В животном мире, в человеческом обществе (…) координирующие и координируемые объекты формируются из одной и той же группы. Однако бывают исключения. Так, в стаде баранов предводителями бывают козлы" [5.08. С.89]. Как говорится, без комментариев.
В связи с изложенным мы должны дать более объективную справку о внешней среде и о допустимой мере проникновения чужеродных элементов в систему. Внедрение в сложную социальную систему не только в принципе возможно, но и необходимо. Тем более что это проникновение осуществляется не всегда с каким-то злым умыслом (хотя диалектика и конфликтология строятся именно на этом), иногда это происходит без злого умысла, а успешно развивающаяся система извлекает из этого еще и определенную пользу.
Система не может быть абсолютно закрыта от других систем — иначе она перестанет быть жизнеспособной, она закостенеет. Идеально функционирующая система — это гибкая система. В частности, она должна обладать целым набором индикаторов, которые не только могли бы выявлять опасную, пороговую степень проникновения чужих элементов, но и обладать достаточным влиянием, чтобы принудить информационно-управленческий центр к адекватным реакциям по изгнанию (уничтожению) враждебных представителей из внешней среды.
Итак, система СССР не выдержала такого проникновения и стала придатком (продолжением, подсистемой) системы США (грубо говоря, 51-м штатом). Зачем это было нужно? Да очень просто. Через такого рода присоединение система США начинает обслуживаться системой экс-СССР.
Собственно говоря, то, что мы рассмотрели выше, это далеко не полная картина произошедшего, ибо мы раскрыли по большей мере структурную сторону. Но есть еще и историческая сторона: на территории СССР процессы потекли вспять, развитие замедлилось, изменилось и их направление — произошло то, что на Западе называлось "отбрасывание коммунизма". Есть и функциональная сторона: некоторые функции новая постсоветская государственность перестала выполнять. Прежде всего безопасности, устойчивого развития, воспроизводства.
Как говорится в известном афоризме, "то, что создается веками, рушится за секунды, то что создается годами — рушится за час". Существенным моментом экспертизы перестройки должна быть фиксация необратимости процесса разрушения. Говоря объективно, на сегодня ни мы, ни главный противник не способны вычислить тот переломный момент (час, день или более протяженное время), на который можно указать, что именно с этого момента "процесс зашел" столь далеко, что альтернативы развалу СССР уже не было. В Америке этим вопросом весьма озадачены, пытаясь прояснить его и на уровне секретных семинаров, на совещаниях политической верхушки и даже открыто, перед журналистами: так, 12 мая 1989 г. один из руководителей СНБ США адмирал Скоукрофт сказал репортерам: "Рано радоваться: Советский Союз, знаете ли, по-прежнему остается мощной военной державой. У нас с ним большие проблемы, кроме того, на данном этапе преобразования еще не достигли необратимого характера" [6. С.66].
Если применить персонифицированный подход, то мы в состоянии лишь сделать исходное предположение, что это может выглядеть как переход власти от М. С. Горбачева в масштабе всего СССР к Президенту РСФСР Б. Н. Ельцину в РСФСР, Президенту Украины Л. М. Кравчуку в УССР и т. д. ("К лету 1990 года Буш и Бейкер решили (между собой) всерьез заняться другими нынешними советскими лидерами — помимо Горбачева, — обладавшими определенным потенциалом" [6. С.205].); если быть еще точнее, то тут можно указать на рекордное падение рейтинга самого М. С. Горбачева, впервые зафиксированное в июле 1989 г. [65. № 96. С. З].
В этом плане нужно отметить не только самостоятельные контакты Б. Ельцина с теми же Штатами, но и то, что информационный и финансовый поток извне становится равным тому потоку, что был направлен на Горбачева и Ко.
Исторический момент необратимого распада СССР в таком случае, может быть, излишне сопрягается с персоналиями, но более точно указать не представляется возможным. В США на семинарах с участием президента нередко шло обсуждение момента необратимости перестроечных процессов, и уже в январе 1989 г. был сделан окончательный вывод, что "Горбачев начал процесс более необратимый, чем он сам" [6. С.28]. Тем самым ему был подписан приговор как политическому трупу, которого можно устранять с арены.
Если посмотреть на данную тему с позиции ситуационных технологий, то тогда нельзя не признать, что был момент, когда Советский Союз окончательно удалось загнать в порочный круг. Это было зимой 1989-90 гг.
Говоря об этом с позиции системного подхода, мы прежде всего укажем, что необратимость процессов распада была достигнута в тот момент, когда система приобрела самодезорганизующийся характер. В этот момент наступило лавинообразное разрушение прямых и обратных связей между подсистемами. До этого момента — точки перелома — систему можно было еще сравнительно легко восстановить, вернув на "путь истинный", после — уже в принципе невозможно, или же с такими потерями, такой ценой, что проще было оставить, как есть, чем устраивать, например, гражданскую войну.
С. Г. Кара-Мурза, человек удивительно точно чувствующий ложь и отвергающий ее в своих исследованиях перестроечных процессов, не мог, конечно же, обойти вниманием этот вопрос и ответил на него так: "Связующим материалом, который соединил народы СССР в единое государство, был союз с русским народом. Именно наличие этого обладающего силой и авторитетом ядра ("старшего брата") уравновесило сложную многонациональную систему из полутора сотен народов.
Главный шаг, который удалось сделать интернациональной антисоветской номенклатуре к 1991 г., - подготовить и провести "Декларацию о суверенитете". Основную роль в этом сыграли демократы РСФСР, которые группировались вокруг Ельцина. (…)
Принципиальные положения Деклараций означали ликвидацию главных скреп Союза. Были декларированы раздел общенародного для СССР достояния, ликвидация единого ресурсного, экономического и интеллектуального целого.
Это был "бархатный" переворот, так что большинство депутатов не поняли, какие документы им подсунули для голосования. Чтобы они не поняли, антисоветские идеологи трудились несколько десятилетий" [29. Кн. 2. С.572].
Таковы взгляды на этот момент. Еще раз повторюсь, что, пройдя его, система по сути дела потеряла возможности дать обратный ход.
"Мужайтесь! Запад нам поможет"
Мы уже рассматривали и еще будем касаться контактов в связке: антисоветски настроенная советская элита — западные политические круги. Но в рамках нашего исследования важнейшим является канал перетекания методической, системной, аналитической составляющих информации (например, по принципу запрос (из США) — ответ (из СССР)). И такой канал был оформлен в виде Международного Института Прикладного Системного анализа.