По сути дела, в этом вопросе, как и в других, я занимаюсь наведением мостов между берегами, обитатели которых имеют друг о друге смутные представления, но одни убеждены, что на противоположном берегу живут люди лихие, так что от них лучше держаться подальше, а другие не прочь познакомиться с соседями поближе. Первым моя деятельность кажется вредной и подрывной, а вторые считают ее полезной.
В самих гендерных исследованиях меня занимают не столько общие, сколько специфически мужские проблемы. С точки зрения социолога классической формации, для которого социальная реальность не сводится к дискурсу, гендерный порядок – явление не только психолингвистическое, но и – прежде всего – макросоциальное. Чтобы понять исторические изменения во взаимоотношениях мужчин и женщин, нужно начинать не с психики, которая во многом производна от характера жизнедеятельности, а с социально-структурных процессов, общественного разделения труда, властных отношений и т. д. В этом духе написана моя статья «Мужчины в изменяющемся мире» (1999), опубликованная в нескольких гендерных учебных пособиях.
Первоначально я хотел посвятить мужским проблемам одну книгу, но тема оказалась слишком сложной и многогранной. Неожиданно для меня самого, сначала на первый план вышла такая локальная и даже вроде бы не совсем социальная тема, как репрезентация обнаженного мужского тела.
До последней трети ХХ в. человеческое тело считалось природной данностью, интересной только для биологии и медицины. Общественные и гуманитарные науки затрагивали телесность лишь попутно, в связи с философской проблемой соотношения духовного и материального или в контексте истории искусства и физической культуры. Пренебрежительное отношение к телесности, тесно связанное с антисексуальностью и принижением чувственности, ярко проявлялось и в советской науке. В последние десятилетия положение резко изменилось: телесность, в самых разных аспектах, стала предметом многочисленных философских, социологических и гуманитарных исследований.
Телесность имеет и свой гендерный аспект. Чем и почему мужской телесный канон отличается от женского? Чья нагота шире представлена в изобразительном искусстве? Как соотносятся друг с другом бытовая культура и художественная репрезентация мужского и женского тела? Можно ли говорить об исторической эволюции и этнокультурных вариациях образов мужской и женской красоты, или же они полностью детерминированы законами эволюционной биологии? Что меняется в этом отношении в современной культуре? Сохраняется ли в ней традиционное правило «мужчина действует, женщина показывает себя», или появляется нечто новое?
На первый взгляд, тема – сугубо искусствоведческая и, следовательно, не моя. Но за эстетическими проблемами скрываются социокультурные. Феминистская искусствоведческая литература, с которой я познакомился в Будапеште, стимулировала появление новых вопросов. Я подумал, что представленная визуально, «в картинках», история художественной репрезентации мужского тела может дать для понимания канона маскулинности не меньше, чем социальная статистика и динамика гендерного разделения труда. Этой теме я посвятил несколько научных статей и большую книгу «Мужское тело в истории культуры» (2003).
Это была очень тяжелая работа. Я писал книгу на свой страх и риск (получить грант на такой экзотический для России проект – «образы голых мужиков!» – невозможно, я и не пытался это сделать) и даже без надежды на издание. Все свое свободное время в 1999–2003 гг. я тратил на посещение музеев (в эти годы я много ездил и кроме московских и петербургских музеев сумел побывать в музеях Вашингтона, Нью-Йорка, Парижа, Берлина, Геттингена, Будапешта и Хельсинки), причем делал это заведомо неправильно. В молодости знакомые художники научили меня, что не нужно пытаться осмотреть большой музей целиком, в этом случае все впечатления остаются в ногах. Посещая тот или иной музей, я обычно заранее определяю, что смотреть, оставляя остальное до следующего раза (или до следующей жизни). На сей раз я проходил музей из конца в конец, подходя только к тем картинам, где было изображено обнаженное мужское тело. Конечно, это дикость. Но таким путем я нашел немало произведений, которые в джентльменский набор тематических альбомов и монографий не входили.
Еще сложнее было с литературой. Хотя я основательно поработал в библиотеке Геттингенского университета и Библиотеке Конгресса, этого было недостаточно. В книжной лавке любого хорошего музея представлены книги и каталоги, которые до библиотек еще не дошли и дойдут не скоро. Купить их я, естественно, не мог, да и по весу они были недоступны. Значит, надо было просматривать их на месте. В американских книжных магазинах обычно удается найти стул, а то и стол, где можно читать без помехи. В музейных магазинах такие удобства не предусмотрены, но в американских музеях можно сесть на пол. В Лувре это не принято, а лучшей выставки новых книг по искусству я нигде не видел. Приходилось просматривать и читать тяжелые книги на весу или аккуратно положив их на стенд, чтобы не мешать другим посетителям и не повредить дорогую книгу. А если в придачу в Париже стоит тридцатиградусная жара (правда, в музее работает кондиционер) и у тебя болят колени, это становится многочасовой пыткой, которая по моей субъективной шкале неприятных воспоминаний идет сразу же за ездой в теплушках в военные годы. Зато я относительно уверен, что не пропустил ничего существенного.
Нелегко далось и издание книги. Поначалу я вообще не рассчитывал на это (без иллюстраций такая книга немыслима, а где ты их возьмешь?) и собирался просто поместить свой текст в Интернете. Но друзья познакомили меня с президентом издательства «Слово» Наталией Александровной Аветисян, которая сразу поняла замысел необычной книги и решила ее печатать. Начались поиски редактора. Первый редактор, интеллигентная дама средних лет, сказала, что книга интересно и хорошо написана, но нужно убрать все про пенис и фаллос, а «сексуальность Христа – это вообще неприлично». Объяснять, что на эту тему существует серьезная и более чем благопристойная искусствоведческая и религиоведческая литература, было бесполезно, в России о ней никто даже не слышал. Ничего не вышло и с двумя следующими кандидатами. Зато Ирина Владимировна Шадрина вникла в замысел книги и стала мне бесценной помощницей. О трудностях с подбором иллюстраций я уже не говорю, это была целая эпопея.
Разумеется, написать систематическую историю художественной репрезентации мужского тела я не мог и не собирался, у меня была другая задача. Если бы меня спросили, как следует читать эту книгу, я бы посоветовал начать с первой главы «Нагота как культурологическая проблема», где популярно, но, как мне кажется, грамотно изложены философские и культурологические предпосылки исследования (сущность телесного канона, происхождение стыда и диалектика нагого и голого, философия взгляда, особенности конституирования образов мужского и женского тела и т. д.), затем внимательно прочитать последнюю главу «Мужское тело и современная массовая культура», ради которой и было задумано это исследование, и лишь после этого читать исторические главы, посвященные конкретным эпохам. Не будучи искусствоведом, я хотел, опираясь на специальную литературу (липовых сносок, чтобы образованность показать, у меня не бывает), выделить самые общие, социально и культурно значимые черты каждой эпохи, будь то идеальная мужская красота античности, средневековый конфликт духовности и телесности, ренессансная реабилитация плоти, эстетика мужественности классицизма и хрупкая мужская субъективность, открытая романтиками, переход от нагого к голому в реалистическом искусстве XIX в., мускулистая маскулинность атлета и милитаризованное «фашистское тело» и т. д. Особенно интересен для меня был женский взгляд на мужское тело, а также образы мужской наготы в русском искусстве (в последнем вопросе у меня не было предшественников, я довольствовался фиксацией фактов, с минимумом обобщений).
Книга вызвала много откликов. Некоторые критики, не утруждая себя чтением, увидели в ней просто шикарный альбом красивых картинок. Галина Юзефович, по мнению которой вся моя прошлая научная деятельность сводилась к подведению «простенькой, но эффектной теоретической базы» под сексологические сочинения В. Шахиджаняна, не нашла в книге ничего, кроме «многочисленных курьезных ошибок» (ни единого примера она не привела), хотя высоко оценила качество неизвестно откуда взявшихся иллюстраций (хорошо хоть, что не сочла их порнографическими)[69]. Напротив, специалисты в области гендерных исследований признали книгу «важным академическим событием»[70]. Искусствоведов из Государственной библиотеки иностранной литературы она подвигла на организацию семинара и выставки, а философ и историк искусства М. С. Каган, который никогда не писал рецензий на непрочитанные книги, выразил «пожелание, чтобы книга эта обрела возможно более широкого читателя-зрителя – она может восполнить существенный пробел в его общем и художественном образовании»[71]. К сожалению, для выполнения просветительской функции книга слишком дорого стоит – 450 цветных иллюстраций и соответствующая полиграфия дешевыми быть не могут.
Иконография мужского тела для меня – всего лишь интерлюдия. На самом деле я хочу понять, что происходит с мужчинами в современном мире. Для этого нужно:
а) рассмотреть глобальные тенденции изменения нормативного канона маскулинности и гендерного порядка, в котором господствующая роль принадлежит мужчинам;
б) выяснить, как изменяются в связи с этим важнейшие свойственные (или приписываемые) мужчинам психологические черты, и
в) проследить, как эти процессы проявляются в современной России.
Сделать это я хотел не как теоретик, формулирующий ряд умозрительных и логически последовательных идей, а путем обобщения массы более или менее достоверно установленных, но разрозненных социологических, антропологических, исторических и психологических фактов. Такой подход сегодня крайне непопулярен, все предпочитают обсуждать не разнородные факты, а методологические принципы. Как философ, я вполне разделяю этот пафос, обсуждать идеи интереснее, чем факты, но в данном случае мне важен эмпирический материал, который я собирал не абы как, а на базе нескольких общих принципов.