Музей З. Фрейда (Берггассе, 19), 1998 г.
Кафе Фрейда. 1998 г.
Встреча в Венском университете, 1998 г.
На протяжении последующих лет я написал и опубликовал несколько работ, связанных с преподаванием двухгодичного курса «История и теория психоанализа» в Институте психоанализа. К их числу относятся: «Классический психоанализ: история, теория, практика» (2001), «Словарь-справочник по психоанализу» (2001, 1056 с.), «Психоанализ: учебник (2002. 576 с.), «Психоанализ: учебное пособие. 2-изд. (2008. 592 с.), «Постклассический психоанализ: энциклопедия» (2006. Т. 1, 472 с.; Т. 2, 568 с.), «Постклассический психоанализ: энциклопедия» (2009. 1022 с.), «Словарь-справочник по психоанализу. 2-изд.» (2010. 956 с.), «Краткий психоаналитический словарь-справочник» (2015. 192 с.), «Психоанализ: учебное пособие. 3-изд.» (2019. 592 с.), «Словарь-справочник по психоанализу. 3-изд.» (2020. 812 с.).
Кстати сказать, в Московском институте психоанализа я выпустил 12 хрестоматий, дающих представление студентам о развитии психоаналитических идей и школ за рубежом. А чуть раньше (1999) в соавторстве с Овчаренко В. И. мы выпустили два огромных тома «Антология российского психоанализа», где изложили фактический материал, связанный с развитием психоанализа в нашей стране.
В 90-х годах прошлого столетия чтение курса «История и теория психоанализа» предполагало знание концептуальных основ психоаналитической терапии. Раньше я занимался теоретическими аспектами психоанализа, но участие в Тбилисском Международном симпозиуме по проблеме бессознательного (1979) дало возможность познакомиться с зарубежными практикующими психоаналитиками. Позднее я установил контакты с врачом А. Белкиным, который возглавил Российскую психоаналитическую ассоциацию, зарегистрированную в феврале 1990 года. Я с самого начала входил в редколлегию журнала «Российский психоаналитический вестник» этой ассоциации. Там я познакомился с зарубежными коллегами, включая Д. Ранкура-Лафаррьера, М. Мильнера (США), с которыми переписывался позднее. И хотя в первых моих статьях рассматривались теоретические проблемы, касающиеся истории психоанализа в России в начале прошлого века, тем не менее я обращал внимание на клинические исследования.
Правда, практикой психоанализа занимались, как правило, врачи или клинические психологи. Однако, занимаясь историей развития психоанализа, стали понятны интенции З. Фрейда, который считал, что психоанализ занимает среднее положение между медициной и философией. Как ни странно может показаться на первый взгляд, но З. Фрейд, окончивший медицинский факультет Венского университета и занимающийся практикой психоанализа более сорока лет, не разделял позицию тех его учеников и последователей, которые считали, что психоанализом вправе заниматься только врач. Напротив, он подчеркивал, что исторического права на исключительное обладание анализом врачи не имеют, поскольку психоанализ не является специальным медицинским предметом. Более того, З. Фрейд высказывал опасения по поводу того, что психоанализ может превратиться в медицинскую дисциплину, став служанкой психиатрии.
Когда я стал читать двухгодичный курс «История и теория психоанализа» в Институте психоанализа, то до этого в рамках Российской психоаналитической ассоциации присутствовал на некоторых обучаемых программах и коллективных супервизиях, осуществляемых зарубежными психоаналитиками. И именно в Институте психоанализа в 1991 году я обратился к систематической работе с пациентами. Сама система образования и подготовка будущих специалистов, которую, за неимением таковой в России, приходилось создавать, поставила меня перед необходимостью выступить в роли специалиста, осуществляющего обучающий анализ. Дело в том, что принятая на международном уровне система подготовки психоаналитиков предполагает, что каждый обучающийся, кто хочет стать специалистом в данной области, должен пройти личный анализ, позволяющий разобраться в своих бессознательных процессах, механизмах защиты, сопротивлении, переносе, чтобы на своем опыте лучше понять истоки возникновения, причины и возможные способы разрешения внутрипсихических конфликтов у будущих пациентов.
Точно в таком же положении находились и другие преподаватели Института психоанализа, поскольку в то время в нашей стране не было сертифицированных психоаналитиков, отвечающих международным требованиям. Некоторые из них ездили на личный анализ в зарубежные страны, включая США, Германию, Францию, пока не получили необходимый статус. По крайней мере, до 1999 года никто из тех, кто занимался психоаналитической практикой в России, не имел психоаналитического образования, целиком и полностью соответствующего международным требованиям и стандартам. В Институте психоанализа преподаватели подобного уровня появились немного позднее, уже после 2000 года.
До 1998 г., когда произошел в стране дефолт, у меня было много анализандов и пациентов. Я с трудом справлялся с работой, но дефолт сыграл свою роль. Прежде всего пациенты исчезли, поскольку была такая экономическая ситуация, когда люди решали другие проблемы. Кроме того, я почувствовал свободу, так как был не занят пациентами, требующими огромного внимания. Вот тогда-то я решил ограничить работу с пациентами, когда они стали обращаться ко мне после преодоления дефолта. Брал только некоторых пациентов, чтобы не потерять квалификацию практикующего психоаналитика.
В 2011 г. вышла моя книга «Случай “дикой” депрессии с ярко выраженным моральным мазохизмом» (Ижевск: ERGO. 76 с.), посвященная конкретной работе с пациентом, которая была в 1992–1994 г.
Случай из практики: мужчина 27 лет, страдающий депрессией на почве ухода от него жены. Систематический анализ продолжался на протяжении одного года и семи месяцев. Затем у пациента тяжело заболела мать, которую положили в больницу. Работа и повседневный уход за беспомощной матерью отнимали у его все свободное время, в результате чего он не смог продолжить систематический анализ и обращался ко мне с отдельными консультациями.
В данной работе я изложил полностью конкретный случай «дикой» депрессии с ярко выраженным моральным мазохизмом. В учебниках и других работах я приводил много примеров анализа с пациентами, причем выборочно, частично для подтверждения того или иного положения в теории психоанализа.
Я принимаю пациентов дома в своей квартире. Один из зарубежных ученых, с которым мы дружили, позднее отметил на одной из конференций, проходящей в США, что специфика российского психоанализа заключается в сочетании психоаналитической кушетки с христианством. Подобную специфику он усмотрел в том, что в моем домашнем интерьере над диваном-кушеткой висит распятие Христа.
Должен заметить, что над диваном, на котором располагаются те мои пациенты, для которых считаю целесообразным использование именно такого положения, на стене висит не только распятие. Рядом с ним размещены вырезанные из дерева головы Христа и Мефистофеля, а также большая картина с изображением одного библейского сюжета (Христос идет по воде). Но это не является спецификой российского психоанализа. Такой интерьер не имеет никакого отношения к психоанализу вообще. Все, что расположено как над диваном-кушеткой, так и на стенах комнаты, в которой я принимаю пациентов, – не более чем отражение моих пристрастий к коллекционированию произведений искусства, приобретенных мною в конце 70-х – начале 80-х годов XX столетия, задолго до того, как в нашей стране появилась возможность вести психоаналитическую практику.
Диван-кушетка, где располагаются пациенты
Если на письменном столе З. Фрейда стояли различные фигурки из его коллекции, включая статуэтку Будды, то вряд ли в этом стоит усматривать специфику возникшего в Вене классического психоанализа. Кстати сказать, в моей комнате, где принимал пациентов, были и поделки, которые я делал летом, находясь в пионерском лагере «Союз» МИД.
После 2010 года я выпустил две работы «Превратности любви. Психоаналитические истории» (2011. 336 с.) и «Возмездие фаллоса. Психоаналитические истории» (2012. 338 с.), где рассказывалось о том, как профессиональные психоаналитики описывают случаи из своей практики, в которых перипетии жизни их пациентов причудливым образом перекликаются с событиями их собственных биографий.
Итак, исследовательская деятельность в академическом институте, издание научных книг, преподавание в различных вузах и работа с пациентами – это то, чему было посвящено мое, можно сказать, рабочее время. Однако это только часть жизни, поскольку у меня была семья, которая требовала не меньшего внимания, чем все остальное, связанное с работой. Во всяком случае, семейная жизнь была не только радостью для меня, но и составляла то главное, что делает человека человеком. Вот об этом я и хочу поговорить в данной книге, посвященной 80-летию.
Семейная жизнь
В начале 70-х годов прошлого столетия я познакомился с юной девушкой, которая была студенткой третьего курса филологического факультета МГУ. Сперва это было обычное знакомство, поскольку в общежитии мне дали ее домашний телефон, и я позвонил ей просто так. Мы несколько раз созванивались по телефону. Через какое-то время на ноябрьские праздники она пришла ко мне в общежитие, где праздновали аспиранты. Причем я не провожал ее домой, поскольку один из аспирантов (мы учились с ним еще в ЛГУ) находился в том общежитии, которое было рядом с домом девушки. И только после Нового года (1971), когда Галя сдала зимние экзамены и ее родители приобрели ей путевку в санаторий в Александровку, началось то, что я постепенно не только увлекся девушкой, но и почувствовал в ней родственную душу.
Мы приехали в Александровку близ Москвы. Вместо двух недель по путевке я договорился с администрацией, что будем жить в одной комнате всего неделю. Не знаю, какие аргументы я приводил, поскольку в то советское время нельзя было молодым людям жить вместе нерасписанным, но, как ни странно, все удалось. Погода была великолепная. Солнце светило, хотя мороз был до 25 градусов. Я ходил на лыжах в лес, а иногда загорал по пояс, когда не было ветра. Галя находилась в комнате, отсыпалась после сдачи экзаменов. Когда я приходил после прогулки на лыжах в комнату, видел спящую девушку, как маленькую принцессу, то мое сердце просто радовалось. За неделю в Александровке, когда мы были вместе, мои чувства перешли от дружеских отношений к той любви, которая вдруг проснулась во мне. Я и сам не ожидал такого поворота событий, поскольку Галя, судя по всему, была немного увлечена мною, но это не свидетельствовало о ее зрелой любви.