Крылов махнул рукой, зябко втянул голову в плечи и пошел записывать в журнал всех прибывших.
– И все-таки не дело, – заметил Николай Сергеевич, обращавшийся к остальным. – Неужели у нас в отделе некем заменить заболевшего товарища? Мне всегда казалось, что у нас дружный коллектив.
– Да что там говорить, Николай Сергеевич! – запальчиво ответил Вадим. – У нас вечно одна и та же история. Почти тридцать сотрудников в отделе, а на базе отдуваются за всех от силы четырнадцать – шестнадцать человек. Возьмите хотя бы Уварова и Сикорского. Достали где-то медицинские справки и принципиально не ходят на базу. Как в командировку ехать, так это пожалуйста. Сикорский просто не вылезает из этих командировок. Здесь он здоров и ему никакие переезды и перелеты нипочем. А как на базу идти – так больной. Совести у людей нет, вот что я вам скажу. У кого есть совесть, на том и выезжают.
– Вадим, не обобщай, не надо, – остановил говорящего Белявский. – Разве мы имеем право обвинять людей в том, что у них есть справки, освобождающие их от работы на базе?! А если человек действительно серьезно болен? Насколько я знаю, у нас в отделе почти все члены партии ходят на базу.
– Так-то оно так, – не унимался Вадим. – Только что с того. Ведь если бы я захотел, то в два счета получил бы такую же справку. Да и любой из вас. В наше время получить подобную медицинскую справку – раз плюнуть. У каждого при желании можно найти какое-нибудь хроническое заболевание. Я же говорю не о том, – продолжал он возбужденно, взмахом руки как бы отстраняя от себя что-то ему мешавшее. – Разнарядка спускается на отдел независимо о того, болен кто-то или нет. Просто один болеет за отдел. Ему стыдно перед товарищами, если он будет «болеть», отсиживаться дома, в то время как многие вкалывают. Другой же думает о своих собственных интересах. Ему наплевать на остальных. Более того, такой «больной» в душе даже насмехается над теми, кто ходит на базу. Мол, давайте, если вы такие сознательные, а я уж как-нибудь займусь своим делом. Вот такая философия жизни.
Закончив свою тираду, Вадим посмотрел на Белявского, как бы подзадоривая его. А ну, уважаемый профессор, попробуй опровергни меня! Здесь не институтский митинг с партийными призывами. Оставь свою пропагандистскую риторику при себе! Отвечай честно, как думаешь! Вот я, беспартийный, весь перед тобой, как на духу. Меня-то агитировать не надо. Я, как видишь, на базе. Хотя все надоело до чертиков. Ну, сколько можно отрывать от непосредственной работы в научно-исследовательском институте? То посылают в совхоз на уборочную, то рекомендуют идти на стройку, то приказывают спешить на овощную базу. И я хожу только потому, что жаль вас, стоящих в руководстве отдела. Вижу, как приходится вам крутиться, словно белка в колесе. Не одобряете вынужденное хождение на базу. Но сделать-то не можете ничего. Как же – райком обязал! Надо соблюдать партийную дисциплину. Вот и вкалываете на базе. Другое дело я, беспартийный. Могу и не отозваться на ваши призывы. Да если бы не товарищи, за спины которых прятаться не то чтобы не резон, а просто совестно, а так послал бы эту овощную базу куда-нибудь подальше. Эх ты, профессор! Неужели не понимаешь таких простых вещей!
Белявский хотел сказать что-то Логинову, но в это время вернулся Крылов. Споткнувшись о валявшуюся доску, неловко взмахнув руками, но устояв на ногах, он бесстрастно пробормотал:
– Порядок. Всех записал в журнал. Кажется, вагоны с картошкой нас дожидаются. Наверное, пошлют разгружать. Если в мешках, то грязноватая работа. И не легкая. Но ничего не поделаешь. Будем считать, что нам не повезло.
– Опять эта картошка, – без раздражения и в то же время угрюмо пробурчал неугомонный Вадим. – Везучий же я. В прошлый раз нагорбатился как ишак и перемазался как цуцик. До сих пор спина побаливает. Нет, ребята, давайте искать другую работенку. Желательно полегче и почище. Может, там яблоки надо перебрать или виноград. Так я готов. Хоть сейчас. А картошка – увольте. Что-то нет ни желания, ни настроения. Удовольствие не из приятных. Мешки попадаются здоровые, под завязку. Килограммов пятьдесят, не меньше. Потом не разогнешься. А мне сегодня вечером еще отчет писать.
– Надо было раньше думать, – упрекнул его Крылов. – Пришел бы до девяти и организовал бы непыльною работу.
– Ну, а ты чего опоздал? Ты же ответственный. Вот и приходил бы в восемь часов утра, – перешел в наступление Вадим, ехидно поглядывая на Крылова и ища поддержки у окружающих его сотрудников.
– Так я же сына отводил в детский сад. А там попросили переставить несколько шкафчиков. Они как вернулись с дачи, – продолжал Крылов, имея в виду обслуживающий персонал детсада, – так еще и не распаковались толком. Все никак не наведут порядок. Пока сдвинули шкафчики, пока относили столы – вот и опоздал.
– А ты бы сказал, что едешь на базу. Тебе бы дали малышей в подмогу, – не сдавался Вадим.
– Да ладно вам, ребята, – остановил спорящих Белявский. – Нашли место выяснять отношения. Картошка так картошка. Может быть, эти вагоны будут разгружать во вторую смену. Сейчас все выясним.
– Володя! – обратился к Крылову Прохоров. – Если все же придется разгружать картошку, ты бы попросил работу полегче. Все-таки простужен, и ни к чему лишняя нагрузка. Недавно группа женщин пошла фасовать лук. Можно пойти к ним. Поплачешь над луком, заодно и вылечишься. В самом деле, зачем рисковать!
– Конечно, – поддержал Белявский. – Хотите я поговорю с заведующим складом?
– Вот-вот, – вмешался Вадим. – Глядишь, и нам дадут работенку полегче.
– Нет, – решительно возразил Крылов. – Давайте работать вместе. Как-нибудь справимся. Если будут мешки с картошкой, то можно таскать их на пару.
Вскоре их позвали в помещение склада. Пройдя вглубь и сделав два поворота по тускло освещенному помещению, они вышли к железнодорожным путям, где стояли два вагона. Несколько человек уже работали, вытаскивая ящики и ставя их на поднос. Уже издали стало ясно: на этот раз повезло, не придется возиться с картофельными мешками. Наверное, яблоки завезли. Однако, подойдя поближе, Прохоров увидел, что ящики старые, ветхие, а в них находятся трехлитровые банки с какой-то мутной жидкостью. Шедший рядом Вадим опередил его и, вынув одну банку из верхнего ящика, громко прочитал:
– Березовый сок. Попьем, братцы. Только уж очень подозрительный напиток. Муть какая-то. Может быть, раньше тут хранились брага и бормотуха. Нашлись шустряки, сполоснули баночку и готово – получился напиток. Ясное дело – перестраиваются.
– Мужики, – раздался голос из вагона. – Давайте сюда. Значит, так. Берите ящики, но так, чтобы осторожно, а то побьем всю продукцию. Тара не ахти какая. Поддерживайте ящики снизу. Ставьте их на поддоны в связку по пять рядов. Все понятно? – спросил коренастый мужичок с обветренным лицом и опухшими глазами.
Судя потому, как он присматривал в вагоне за разгрузкой ящиков и что-то считал, шевеля надтреснутыми губами, можно было предположить, что этот коренастый мужичок сопровождал эти вагоны в дороге. Так и оказалось. Потом откуда-то вынырнул долговязый в сравнительно чистой фуфайке. Он отдавал распоряжение, то исчезая, то вновь внезапно появляясь перед вагонами, где шла разгрузка. Суетился, покрикивал на грузчиков, размахивал руками, показывая, как лучше ставить ящики на поддон. Здесь же находилась и молоденькая девушка-приемщик, которая огрызком карандаша записывала на замусоленный листок цифры, подсчитывая поддоны и сложенные на них ящики.
Как только Прохоров со своими коллегами включился в работу, все пришло в движение. До сих пор разгрузка ящиков шля вяло, ибо трое грузчиков, ранее орудовавших в вагоне, особенно не утруждались. Они больше покуривали и, только завидев долговязого, начинали шебуршиться, имитируя бурную деятельность. Теперь же работа пошла быстрее. Вскоре к вагону подошли еще пять человек. Казалось, не пройдет и двух часов, как вагон будет разгружен. Но тут выяснилось, что ритмично работать невозможно. Не хватало поддонов. Автокарщик поехал на склад и через некоторое время привез несколько поддонов, разгрузив их недалеко от вагона. После небольшого перекура работа возобновилась.
И все же разгрузка ящиков шла медленнее, чем ожидалось. Оказалось, что трое грузчиков – постоянных работников склада – покинули вагон. Двое из них пристроились около поддонов, один вообще куда-то исчез. Произошло разделение труда. Те, кто прибыл на работу на базу, складывали ящики с трехлитровыми банками на поддон, а профессиональные грузчики обрывками где-то найденной проволоки скрепляли верхние ящики между собой, чтобы они не упали во время последующей транспортировки. Подъехавший автокарщик ждал, пока грузчики медленными, неторопливыми движениями обмотают проволокой ящики, и затем, подцепив поддон, отвозил его на склад.
– Видал, обратился Вадим к Крылову, кивая на грузчиков. – Во дают! Уже сообразили. Вместо того чтобы работать наравне с нами и таскать ящики, филонят, как могут. Шустрые парни. Не надорвутся. А зачем им вкалывать? Кандидаты и доктора наук разгрузят вагон и без них. И так, наверное, каждый божий день. Хороши работнички. Сразу видно, что профессионалы.
Крылов посмотрел на Вадима, но, ничего не сказав, прошел по доскам, проложенным к вагону, потянул на себя очередной ящик, приподняв его немного, и, чуть согнувшись, понес груз по направлению, где лежал поддон. То ли ему не хотелось говорить вообще, то ли эта картина была настолько привычной, что он не видел смысла препираться или обсуждать этот вопрос. Вадима же так распирало желание поддеть и грузчиков, отлынивающих от работы, и своих товарищей по институту, молча таскающих ящики.
– Мужики, – сказал он, подходя к грузчикам и опуская ящик на поддон, – притомились, что ли? Связывать ящики проволокой мог бы и ваш долговязый. Не знаю, кладовщик он у вас или бригадир. Не рассыпался бы, поработав вместе с нами. Ведь сам ворчал, что вагоны простаивают, надо быстрее разгрузить их. А вы бы наравне с нами ящики таскали. Глядишь, и закончили бы в два счета. Получается как-то не того. Мы вроде бы пришли помочь вам, так как вы не справляетесь со своей работой. Но что-то не слышно от вас благодарности. Или хотите на нашем горбу выехать?