– Ты все шутишь, – прервал нескончаемый поток речи возбужденного Вадима Белявский. – А ведь вопрос серьезный. Страна огромная. Перестройка только началась. Требуются значительные средства и организационные усилия. Почему до сих пор рассчитывали на шефскую помощь? Почему не вкладывали средства, необходимые для переоборудования овощных баз, оснащения их соответствующей прогрессивной техникой? Не было экономической заинтересованности.
Белявский откашлялся, вынул из кармана брюк большой носовой платок, вытер им рот:
– Да, экономической заинтересованности не было. В самом деле, зачем вкладывать значительные средства, необходимые для других отраслей экономики, если можно выйти из положения, привлекая для работ на овощных базах студентов и сотрудников научных учреждений? И привлекали. Из года в год. Из десятилетия к десятилетию. Сперва это была вынужденная необходимость. Понятно, война, разруха, восстановление народного хозяйства. А затем это вошло не то чтобы в привычку. Просто стало обыденным фактом жизни, основанным на изжившей себя установке все возлагать на массовый энтузиазм, не подкрепленный личной заинтересованностью. Конечно, легче в приказном порядке направить армию научных сотрудников на овощную базу, чем создавать себе излишние трудности и заботы по реорганизации и оснащению передовой техникой овощехранилища. Ответственности меньше, да и издержек почти никаких.
– Какие там издержки, – не удержался Вадим. – Одни выгоды. Что стоит здесь ваш труд, Николай Сергеевич? Вы разгрузите вагон, получите справку, что отработали смену. Между прочим, вам в справке напишут, что выполняли такую-то работу. Можно поставить двадцать или сто ящиков разгрузки. Кто проверит? Никто. И где гарантия, что вас не надули! Можно записать вам поменьше, зато кадровому грузчику, состоящему в штате базы, побольше. И опять же есть оправдание. Не поставь ему побольше – сбежит. С кем тогда прикажете работать? Вот этот работяга и филонит. Отхватывает же сверх того, что положено. При этом никто в накладе не остается. Все работники здесь получают свое. Не упустят. Иначе бы всех как ветром сдуло.
– Ну зачем ты так, – нахмурился Крылов. – Не все же подлецы. Есть и на базе честные люди. Непременно есть.
– А я разве говорю, что их нет, – не уступал Вадим. – Разумеется, сюда поступают на работу и честные трудяги. Только вот наше, отнюдь не добровольное шефство вольно или невольно способствует зарождению вполне определенных мыслей, толкающих на соответствующие поступки. Глядишь, поварился честный человек в этом котле, и нет его. Или, плюнув на все, сменил работу, ушел с овощной базы. Или же перестроился, не заметил, как стал несуном, филоном.
– Вообще-то, конечно, необходимо вводить механизм экономической заинтересованности, – медленно произнес Белявский. – Если бы за мою работу грузчика и причитающуюся мне сумму платила бы база, а не научно-исследовательский институт, то вряд ли здешнее руководство захотело бы иметь в распоряжении доктора наук. Или, во всяком случае, оно так бы организовало мой труд, чтобы не остаться внакладе. Нашлись бы и внутренние резервы, если бы рублем било по карману каждого руководителя. Я уж не говорю о том, что необходимо техническое переоборудование подобных баз. А то получается парадокс. Чем больше урожай в стране, тем больше мы несем потери. Не умеем сохранять сельскохозяйственную продукцию. Больно смотреть на то, сколько на этой базе гниет овощей и фруктов. Осуществляем настоящие битвы за урожай, а впоследствии отвозим гниль из наших хранилищ подальше с глаз людских. Не лучше ли, вместо того чтобы гнаться за перевыполнением плана по урожаю, добиваться снижения потерь при его хранении?
По проходу задребезжали колеса. Автокарщик привез поддоны. Сбросив их на настил, он развернулся и возвратился в складское помещение. После разгоряченной работы все немного остыли и были рады вновь взяться за разгрузку вагонов. Таская ящики с трехлитровыми банками, в которых бултыхался березовый сок, научные сотрудники еще какое-то время перебрасывались на ходу репликами, высказывая различные соображения по поводу возможных реорганизационных преобразований на овощной базе.
Все обошлось благополучно. Крылов положил справку в карман. Завтра он отдаст ее в партбюро научно-исследовательского института. Белявский стряхнул с мокрых брюк налипшую грязь, поскольку одна банка с березовым соком разбилась и залила колени доктору наук, кода он стоял с ящиком в руках и никак не мог сообразить, откуда на него стекает водопад. Вадим с горечью рассматривал порванный рукав куртки. Он даже не заметил, где и когда зацепился то ли за гвоздь, то ли за острие доски какого-нибудь ящика. Прохоров потирал ушибленное колено: он споткнулся о брошенный кем-то сломанный поддон, сильно ударившись о настил. Все спешили домой, чтобы, переодевшись и отдохнув, вернуться к своим неотложным делам, связанным с научной деятельностью.
Прозрение
Прежде чем начать родительское собрание, Елена Георгиевна внимательно посмотрела на сидящих перед ней взрослых, автоматически отметив для себя, что сегодня собрались почти все папы и мамы ее учеников. Обращенные на нее взгляды были настороженными, тревожными.
Да, такое случается не часто в школе. Девятый «А», считавшийся благополучным во всех отношениях, неожиданно преподнес сюрприз. Произошел из ряда вон выходящий случай. До сих пор сложно поверить в то, что прилежные ученики оказались замешанными в таких неприглядных делах, о которых невозможно говорить без горечи и недоумения.
Заметив на лицах родителей симптомы рвущегося наружу нетерпения, Елена Георгиевна встала из-за стола, поправила чуть съехавшие на нос очки и, дождавшись полной тишины, негромко, но отчетливо произнесла:
– Итак, все, кажется, в сборе. Надеюсь, Вы знаете, почему я настоятельно просила быть на этом собрании.
Сделав паузу, Елена Георгиевна машинально взяла со стола журнал, который, будучи классным руководителем, обычно раскрывала перед собой, чтобы сообщить родителям об успехах их детей и требованиях, усиливающихся из года в год. Но сегодня в этом не было никакой необходимости, поскольку предстоял необычный разговор. Поэтому, отложив в сторону по привычке взятый журнал, Елена Георгиевна отошла от стола и ровным голосом, не выдавая волнения, добавила:
– Я еще сама до конца не знаю, как и почему произошло то, о чем даже стыдно говорить. Но мы все вместе должны разобраться в случившемся, и я рассчитываю на вашу помощь в этом непростом, запутанном вопросе.
В классе повисло тягостное молчание. Никто из родителей не высказывал желания начать разговор по душам. Все были подавлены, угнетены. Одни родителя надеялись, что неприятный, не укладывающийся в голове инцидент не имеет прямого отношения к их ребенку, неизменно приносящему в дневнике отличные и хорошие оценки. Другие родители недоуменно молчали, поскольку дошедшие до них слухи о безобразной драке между школьниками не вписывались в их представление о дружбе между детьми. Третьи родители сдерживали возмущение и негодование, сразу же возникшее после того, как они узнали о том, что двое девятиклассников оказались сильно избитыми, причем один из них до сих пор находится в больнице, а четверо участников и свидетелей этого безобразия отказываются давать какие-либо вразумительные объяснения. Ни директор школы, ни классный руководитель девятого «А» класса не представляли, почему произошла драка между школьниками, кто является зачинщиком и кто виноват в случившемся.
Вернувшись к столу, Елена Георгиевна еще раз обвела всех родителей суровым взглядом:
– Скажу откровенно, дорогие родители. В этой школе я работаю уже четырнадцать лет. Однако не могу припомнить, чтобы в результате драки кто-то из школьников оказался в больнице. Разумеется, за эти годы я насмотрелось всякого. Были различные столкновения между учениками. Приходилось выслушивать и жалобы от родителей, когда их сын приходил домой с синяками или с разбитым носом, что редко, но все же случалось во время перемен в школе. Кто-то неосторожно толкнул или нечаянно задел ребенка, пробегая по коридору. Но чтобы так сознательно, я бы сказала, зверски избивать друг друга вплоть до сотрясения мозга, в результате чего Кожевникова Диму пришлось положить в больницу, ни разу не было на моей памяти. И главное, кто участники ужасной драки? Лучшие ученики – Панкратов Саша, Смирнов Олег. Кроме того, в этом инциденте, как выяснилось, замешаны и наши девочки – Слуцкая Катя, Борисова Оля, Приозерская Эля.
Елена Георгиевна тяжело вздохнула и горестно продолжала:
– Если бы мне кто-то сказал наделю назад, что наши мальчики и девочки способны на такое, я бы ни за что не поверила. До сих пор не могу прийти в себя. Хотя все это случилось не в школе, но я, как классный руководитель, несу полную ответственность за моих учеников. Саша Панкратов! Кто бы мог подумать, что он способен ударить своего товарища! Умный, серьезный, начитанный мальчик, внимательный и предупредительный по отношению к учителям и малышам. И вдруг бьет по лицу Кожевникова Диму. И не просто бьет. А с такой силой и жестокостью, что тот, падая, разбивает себе голову о батарею в подвале какого-то дома. А Смирнов Олег! Вместе того чтобы предотвратить драку, сам ввязывается в нее и теперь ходит с такими синяками, что страшно смотреть на его лицо.
– Простите, Елена Георгиевна, но мой сын ни при чем, – возбужденно вмешивается отец Смирнова Олега, перебивая классного руководителя. – Я разговаривал с ним, и он утверждает, что не участвовал в этой драке. Оказывается, Саша Панкратов, этот отъявленный хулиган, избил не только несчастного Диму Кожевникова, но и моего сына.
– Вот это нам и предстоит выяснить сейчас, – останавливает возмущенного отца Елена Георгиевна. – Хотелось бы полностью восстановить картину происшедшего, чтобы не только разобраться в том, кто виноват в этой драке, но и понять, отчего такое могло произойти в нашем девятом классе, который до сих пор был на хорошем счету в школе.