Осенью я поехал в Москву для сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру. В Институте философии выбрал сектор критики современной буржуазной философии Запада, поскольку ранее, когда был на стажировке в МГУ, познакомился с сотрудниками данного сектора и доктор философских наук Н. Юлина прислала отзыв на мою дипломную работу. У меня были сданы два кандидатских экзамена, оставалось только сдать в аспирантуру экзамен по истории партии и истории философии. Я понимал, что история партии – это такой экзамен, где можно получить «хорошо» и, следовательно, поступление в аспирантуру будет под вопросом. Поэтому на консультации я поговорил с преподавателем, в результате чего экзамен по истории партии сдал на «отлично». При собеседовании с директором Института философии П. Копниным встал вопрос о моей прописке в Москве. Но поскольку я был холост, а П. Копнин ранее работал в Киеве и понимал, что нужно что-то делать с пропиской, то он решил, что за три года в аспирантуре, возможно, удастся разрешить молодому человеку этот вопрос. Так я был принят в аспирантуру в Институт философии.
Мне предоставили общежитие от Академии наук СССР в центре Москвы на Малой Бронной, где я жил в комнате с одним аспирантом-юристом, приехавшим из Молдавии. В том же общежитии были и другие аспиранты, специализирующиеся в различных науках, от юриспруденции до лингвистов. Помимо занятий в тех или иных институтах Академии наук, заседаний на секциях, хождения в библиотеки, мы в общежитии проводили вечера, занимались спортом. В общей комнате общежития, где мы смотрели телевизор, был настольный стол для игры в теннис. Я увлекся теннисом, тренировался и добился некоторого успеха. Каждую пятницу небольшая компания ходила в Чернышевские бани, где мы парились с веником и отдыхали. Позднее, когда я закончил аспирантуру и был принят на работу в Научный совет по научно-технической революции, по иронии судьбы я был на заседаниях комиссии, которая проходила в здании Государственного комитета по науке и технике, построенного вместо снесенного здания, где ранее располагалась Чернышевская баня.
1972–1973 гг.
На первом и втором курсах аспирантуры я стал ходить в театры Москвы. Недалеко от общежития были театры Маяковского, на Малой Бронной, Сатиры и Современник, который в то время был у станции метро «Маяковского». Стипендия в аспирантуре была 70 рублей, и понятно, что ее не хватало на покупку билетов в различные театры, включая Большой. Приходилось брать дешевые билеты на балкон, а в перерыве между спектаклями занимать те места в партере, которые были пустыми. Или в театре на Малой Бронной удавалось проникнуть со служебного хода без билета и подчас стоять, поскольку не было свободных мест. Помню, что однажды я за 17 дней был 15 раз в московских театрах, но это было пиком моего увлечения театральным искусством. Позднее я проводил все свободное время в библиотеке им. Ленина, конспектировал книги и статьи для написания кандидатской диссертации, а также те работы, которые были связаны с постижением психоаналитических идей и концепций, привлекших мое внимание, когда был студентом философского факультета ЛГУ.
Научным руководителем кандидатской диссертации был доктор философских наук Л. Митрохин, возглавлявший сектор критики современной буржуазной философии Запада в Институте философии. В этом секторе я многому научился, поскольку сотрудники сектора были специалистами в своей области, занимались не столько критикой, сколько знакомством с зарубежной философией, включая позитивизм, экзистенциализм, структурализм и иные направления. Во время моей учебы Л. Митрохин ездил в командировку в США, откуда привез ряд книг на английском языке, включая работу В. Райха «Функции оргазма», которою передал мне для прочтения, поскольку он знал, что я интересуюсь психоанализом. Надо сказать, научный руководитель моей диссертации был просто находкой для меня, так как он не давал никаких советов, практически не торопил с диссертацией, полагая, что диссертант сам знает, как необходимо писать, и если возникнут вопросы, то всегда может обратиться к нему. Я писал какие-то отчеты в аспирантуру, Л. Митрохин пописывал необходимые документы, не вникая в суть вопроса. Но за несколько месяцев до завершения аспирантуры он поинтересовался, как обстоят дела с написанием текста диссертации. Через месяц я принес научному руководителю полностью написанную кандидатскую диссертацию на тему «Современная буржуазная социально-критическая мысль США».
На секторе обсудили текст диссертации, сделали критические замечания и рекомендовали вынести на защиту. Вторая глава диссертации была посвящена феноменологическому анализу категории «отчуждения», неофрейдистской социальной критике и левому радикализму, что частично было в дипломной работе на философском факультете ЛГУ. Диссертация имела 239 страниц, литература составляла 233 книги и статьи, среди которых были две работы З. Фрейда на русском языке и десять произведений Э. Фромма на английском языке. К тому времени вышли три мои статьи по теме диссертации в журналах «Вопросы философии» (1972) и «Философские науки» (1971), а также статья в сборнике философского факультета МГУ (1969), когда я был на студенческой конференции годом раньше. На Ученом совете Института философии моя кандидатская диссертация была принята к защите, назначены оппоненты. В отличие от текста диссертации, который он, видимо, мало смотрел, мой научный руководитель тщательно проверил текст реферата, сделал поправки, чтобы не было осложнений при защите. Так, он посоветовал внести в реферат предложение о рабочем классе, чего не было в тексте диссертации. И действительно, когда при защите кто-то из членов Ученого совета усомнился в том, что в диссертации отстаивается марксистко-ленинское учение о рабочем классе, я привел ту цитату из реферата, которую посоветовал научный руководитель, более опытный в тонкостях прохождения работы при защите. Кандидатская диссертация была защищена 16 ноября 1972 года, то есть прошел один день после завершения аспирантуры.
За три года учебы в аспирантуре у меня в жизни произошли личные изменения. На первом курсе летом я поехал в Боровичи, думал, что придется жениться на Ире. Однако, когда встретился с родителями Иры, понял, что они скрывают истинное положение вещей. Дело в том, что на огнеупорный комбинат приехал в командировку инженер из Главка (Москва). Мужчина был старше Ирины лет на 12–15. И судя по всему, Ирине и ее родителям надоело мое неустанное стремление учиться, «отодвигая» на потом создание семьи. Мужчина сделал Ирине предложение, и она вышла за него замуж и уехала в Москву. Я неожиданно оказался свободным человеком.
Тем же летом я устроился на сезонную работу. Грузил вагоны кирпичом или разгружал овощи. За лето заработал свой первый капитал, который не потратил, а приберег на будущее. В сентябре вернулся в Москву, усиленно занимался над теми проблемами, которые относились к диссертации. Последующие несколько лет я пропадал в Ленинской библиотеке, читал книги, журналы и записывал все, что находил в спецхране и в общем зале, пока не защитил кандидатскую диссертацию.
Поскольку у меня не было московской прописки, то меня не могли оставить сотрудником в Институте философии. К тому времени я познакомился с академиком Ойзерманом, который переговорил с академиком Д. Гвишиани на предмет моей работы в Научном совете по научно-технической революции. Д. Гвишиани был зятем Косыгина, он возглавлял данный совет и был заместителем Государственного комитета по науке и технике. Во всяком случае, зная о моей ситуации, меня оформили стажером-исследователем в Институте философии. Одновременно сотрудники Научного совета по научно-технической революции ходили в Моссовет относительно моей прописки, но, к сожалению, что-то не получилось.
Поскольку, будучи студентом ЛГУ, я выступал на конференции в Институте марксизма-ленинизма и познакомился с некоторыми сотрудниками, то пришлось обратиться к ним. Мне сказали, что если у меня будет подмосковная прописка, то меня возьмут в этот Институт и через некоторое время дадут жилье, в результате чего я стану москвичом. Я переговорил со своей тетей, которая была врачом в Солнечногорске, о приобретении подмосковной прописки. Мы нашли вариант продажи полдома, стали оформлять документы, и вскоре у меня была бы подмосковная прописка. Но так уж получилось, что в тот момент (об этом скажу позднее) я получил московскую прописку.
Поскольку работа в Институте марксизма-ленинизма меня не привлекала, то, получив московскую прописку, в январе 1973 года я стал младшим научным сотрудником в Научном совете по научно-технической революции АН СССР и ГКНТ. Так началась моя работа в Академии наук, поскольку Научный совет был формально и официально прикреплен к Институту по общественным наукам.
Академия наук
Председателем Научного совета был Д. Гвишиани. Поскольку он был занят (возглавлял пост заместителя Государственного комитета по науке и технике), то фактически руководителем был Р. Хасбулатов, который писал докторскую диссертацию по экономике. В Научный совет входили сотрудники, специализирующиеся в области философии и экономики. Мы делали доклады, печатали статьи, проводили исследования. В частности, я опубликовал свою первую книгу «Философия социального критицизма в США (М.: Наука, 1976. 206 с.). Вскоре мы выпустили работу «Научно-техническая революция и кризис современной буржуазной идеологии» / ред. кол. Д. М. Гвишиани, Т. И. Ойзерман, В. П. Желтова, В. М. Лейбин. М., 1978. 407 с.
Х Международный гегелевский конгресс, 1974 г.
Кроме того, в 70-е годы я участвовал в разных конференциях, причем не обязательно по тематике Научного совета. Поскольку мои интересы лежали в области философии, то помимо исследований в области научно-технической революции, я проявлял интерес к традиционным вопросам, связанным с историей философии. Так, в 1974 году я принял участие в Х Международном гегелевском конгрессе, который проходил 26–30 августа.
Через некоторое время в Научный совет пришел доктор философских наук И. Новик, который объединил философов. Среди специалистов по экономике были разные трения, в результате чего Красавин одержал верх над Р. Хасбулатовым, который перестал быть руководителем Научного совета. Кстати сказать, через несколько лет Красавин и Р. Хасбулатов ушли в политику: Красавин был помощником Б. Ельцина, а Р. Хасбулатов – спикером Думы.