– Ты, наверное, не привыкла останавливаться в свинарниках вроде этого. Тебя должна окружать роскошь.
Глаза Нины были закрыты. На губах еле уловимая улыбка.
– Эта комната, – сказала она, – лучшее место на земле. Потому что в ней есть ты.
– И все-таки оно тебе не подходит. – Он пальцами провел по ее лицу. – Но скоро мы снимем огромный дом. С бассейном и видом на море. Я видел это чертово море только по телику.
– Думаю, это будет чудесно.
– А когда оно нам надоест – раскроем карту мира, ты укажешь своим красивым пальчиком туда, куда тебе будет угодно, и я отвезу нас в это место.
И прибавил уже лишнее, жалкое:
– Ты не пожалеешь…
Опомнился, умолк. Но Нина закончила фразу за него:
– Я никогда не пожалею, что встретила тебя тем утром.
Она провела языком по его пальцам, остановилась на среднем. Засунула его в рот. Токарь, отзываясь на инстинкт, ввел палец глубже и оттянул назад, снова ввел, задевая кулаком губы девушки, и вынул обратно. С нарастающими возбуждением и ненавистью вновь и вновь повторил это движение. Нина целиком отдалась игре. Постанывая, ласкала свою грудь, в такт голове покачивала бедрами. Токарь убрал палец, и она, как голодная собачонка, нетерпеливо поскуливая, потянула за ним шею, жадно хлопала ртом, молила вернуть ей палец обратно в рот, и когда это произошло, она страстно заглотила его целиком. Лизала, как сладкий леденец, осторожно покусывала подушечку, ласкала языком. Токарь хотел влепить ей пощечину, но он этого не делал. К среднему он добавил указательный. Игривое настроение девушки сменилось похотливой серьезностью. Она развернулась к Токарю всем телом, встала на четвереньки и по-кошачьи прогнулась. С остервенением Токарь засунул третий – безымянный – палец. Нина давилась, но все же покорно продолжала сосать. Из недавней ранки на ее губе засочилась кровь. Смешиваясь со слюной, окрашивала бледно-розовой пенкой пальцы Токаря…
Впитывай, впитывай в себя эту кровь, Токарь, как последнюю призрачную надежду! Как единственно оставшееся доказательство непорочности ее красивого ротика! Она бередит незажившую ранку твоими уродливыми пальцами, неумело обсасывая их. Утешай себя этим, ведь опытная женщина осознает границы своих возможностей и не станет калечить себя, верно? Тебе должно полегчать от подобной мысли. У тебя нет другого выбора, не так ли, дружище?!
…Он протолкнул мизинец. Нина закашляла, безропотно подавила рвотные спазмы, но не остановилась. Красноватые слюни текли по ее подбородку. Токаря трясло. Кружилась голова. От возбуждения немного подташнивало. Наконец, он решил прекратить это. Не вынимая пальцев изо рта Нины, схватил ими ее нижнюю челюсть и вскинул голову девушки на себя.
– Какого хера ты тащишь все в рот, как какой-то ебанутый ребенок?! – Он всверлился взглядом в ее большие темно-зеленые глаза.
Нина смотрела на него с испугом провинившейся гейши.
– Мне покафалось ты этофо хотеф, – сказала она, замерев в позе сфинкса.
Пальцы Токаря мешали ей говорить. Забава окончилась, но Нина даже и не пыталась высвободиться. Токарю серьезно подумалось, что он мог бы выгуливать ее таким образом, используя свою руку вместо поводка.
Он ее отпустил.
Откашлявшись, Нина продолжала:
– Это всего лишь игра, что в ней такого? Разве тебя самого не заводит? Я же видела, как ты смотрел на меня, когда я сосала твои пальцы.
– Заткнись! Сосала она! А больше ты ниче, случаем, не сосала?! – Токарь зло и вместе с тем умоляюще всматривался своими страшными глазами с черными зрачками-бусинками в глаза девушке, старясь разглядеть в них и выудить на поверхность сострадание.
Сработало. Нина изменилась в лице.
– Кажется, мы уже с тобой это проходили, – сухо сказала она. – Ты снова оскорбляешь меня своими глупыми подозрениями.
Она стянула с головы полотенце и обмотала им грудь, словно закрыла дверь перед носом незваного гостя.
Окропленная сладкой ложью, душа Токаря немного успокоилась. Он наклонился для примирительного поцелуя, но Нина увернулась.
– Ты, кажется, собирался идти в душ.
– Ладно, не греби, – извинился, как умел, Токарь, подобрал шампунь и пошел в ванную.
Под струями горячей воды он наскоро помыл голову. Губки для тела не было.
Токарь налил шампунь на ладонь, смешал с водой и получившейся мятной слизью обмазал все тело. Покончив с мытьем, долго стоял неподвижно, подставив под воду затылок, отрешенно разглядывал сливное отверстие душевой кабины. Теплая вода распаляла, но не успокаивала. Токарь крутанул вентили в разные стороны, перекрыв горячую воду и пустив холодную.
Так-то лучше.
Водопроводный ливень заколотил, пощипывая прохладой, по монохромным куполам вымышленных кольщиком храмов; протекал ручейками сквозь колючую проволоку и без надобности орошал неувядающую розу ветров; поил Иисуса, умирающего на кресте меж токаревских лопаток; смоченный водой, оживал китайский дракон. Его тело, покрытое чешуйчатой броней, обвивало ногу Токаря ниже колена: символ одержимости карате желторотыми бандитами девяностых.
Холодный дождь понизил температуру бурлящей крови до нормальной. Возбуждение спало вместе с эрекцией и злобой. Можно было выходить.
Токарь вытер полотенцем только лицо и руки. Остальное высушит проклятое солнце. Зачем помогать ему, лишать себя нескольких минут наслаждения свежестью. Не надев трусов, он влез в брюки, собрал остальные вещи, и уже открывая дверь, остановился перед запотевшим зеркалом.
Церкви на его груди больше десяти лет; фольклорная рептилия вгрызлась в ногу еще до того, как он получил аттестат зрелости; звезды, Иисус, колючая проволока – Токарь уже и не помнил, как давно они появились. Но ни разу, ни единой мыслью не приходило ему на ум стесняться их. До этой минуты.
В комнату он вернулся в футболке.
Глава 24
К вечеру утихла жара. С заходом солнца заморосил уже ненужный мелкий дождь.
К тому времени Токарь спустился вниз, заказал ужин в номер; за пятнадцать минут, что его готовили, успел послать подальше местную проститутку, поинтересоваться у администратора, обслуживают ли они шалаву – в смысле обедов – из отдельной посуды или же из общей, намеками подтолкнуть того к правильному ответу и рассказать анекдот про пидораса и колбасу, после чего, прихватив водку, вернулся в номер.
До середины «Немирова» ужин протекал в комфортной тишине. Домашним уютом позвякивали столовые приборы.
Пара неотвратимо хмелела. Потекли истории.
– Ну и прикинь, – размахивал Токарь сигаретой не хуже темпераментных испанцев, – нам уебывать надо, а Кислого, ишака бухарского, эта дурбола разгонять начинает потихоньку. Я на него смотрю, ну вроде норм пока. Спрашиваю: «Ты как?» «Порядок», – говорит. Ну хер с тобой, думаю. А мусора уже на пятки наступают, еще немного, и пиздец. Короче, улепетываем дворами. И вдруг этот, сука, идиот – Кислый – останавливается посреди улицы и кричит нам с Винстоном: «Пацаны! Стойте!» Мы по тормозам. Оборачиваемся, смотрим на него. А он стоит и пальцем в стену дома тычет. И улыбка такая дебильная-дебильная. Мы ему: «Хули ты замерз, индеец, бежим!» А Кислый все стоит, на стену показывает. Надо, говорит, через портал уходить, пока он не закрылся. Подходит к дому и упирается своей тупой башкой в стену. В рот мента ебать! Приплыли. Телепортировался, видимо. Легавые уже совсем близко! Ну че делать? Возиться с этим мудаком обдолбанным нет времени, всех повяжут. Ну кликнули его еще пару раз, а толку-то – стоит ебалом в кирпич и не шевелится. В общем, дернули без него. Сам виноват. Знал ведь, куда идет, что, может быть, на скоряках уканывать придется. На кой хрен так надо было ухуяриваться?! Он тех колес три штуки сожрал, когда с одного маму теряешь.
Токарь замолчал, чтобы проглотить стопку водки, и, морщась от спирта, замахал руками, словно не хотел, чтобы Нина перебила его на самом интересном месте рассказа. Но Нина и не собиралась. Она вообще слушала его вполуха, больше сосредоточенная на еде.
– А в аканцове, ха-ха-ха, нас все-таки скрутили, через три квартала, а этот, сука, гений конспирации оклемался и ушел себе спокойно домой! Как падлу менты не спалили, хуй его знает. Правда, тогда темень была, но все равно.
Закончив историю, Токарь погрузился в воспоминания.
– Да-а, – протянул он после некоторого времени, – ночка выдалась та еще. Там среди ментов Рембо один был. Пидор трехдырый открыл огонь на поражение. Одна пуля мне чуть скальп не срезала, вторая прошла в сантиметре от сердца. – При этих словах Нина взглянула на Токаря, будто увидела его впервые. – Рейнджер сраный. Но мы ведь не на Западе, у нас такие алавердесы не канают. Я, когда оклемался, такую телегу на него накатал, махом погоны осыпались, чуть сам на нарах не оказался. Эй, – наконец Токарь заметил странный взгляд Нины и расценил его по-своему, – на мусора заяву накатать – это не стремно.
А Нина задумчиво протянула:
– Ты мог бы погибнуть в тот раз.
Интонация в ее голосе была прозрачней родниковой воды. Токарь услышал сожаление. Оно и понятно: девочка сожалела о нелегкой судьбе своего милого.
Чиркнула «Зиппо». Комната заполнилась табачным дымом.
– Мог, – глубоко затянувшись, сказал Токарь. – Хотя… ты знаешь, порой сдохнуть не так-то просто, как кажется. Я знал одного петушка…
Он стушевался. Куда его понесло! Не с корешами в пивнушке сидел.
– Ты чего замолчал?
– Да… чушь все это, неинтересно тебе будет.
Нина крестом сложила вилку и нож на пустой тарелке, облокотилась на стол и оперлась подбородком в сложенные вместе пальцы.
– Послушай, я же не идиотка и не с Марса сюда прилетела. Я прекрасно понимаю, что ты сидел. И мне видно, что тебе неловко по этому поводу. Я знаю, ты переживаешь, что можешь испугать меня своим прошлым, что оно оттолкнет меня. Но ты ошибаешься. Твое прошлое ровным счетом ничего не меняет в моем отношении к тебе. Для меня важно настоящее. И будущее.