Наше будущее.
Немного неприятен был Токарю ее тон, точно он сидел на приеме у психотерапевта, но смысл слов пришелся по сердцу. Дышать стало легче.
– Так что рассказывай давай свою историю, – улыбнулась Нина.
– Сдохнуть, говорю, иногда не так и просто. Я знал одного петуха, э-э, так в тюрьме называют опущенных…
– Опять ты за свое. Я что, по-твоему, иностранка? Кто, скажи мне, в нашей стране не знает, кого в тюрьме называют этими самыми петухами? Вся наша современная культура построена вокруг любви и уважения к преступному миру. Музыканты, писатели, режиссеры – все из кожи вон лезут, чтобы рассказать нам как можно больше хорошего о бандитской жизни. Привет от Джозефа Овертона. Так что, прошу тебя, милый, будь собой. Не подстраивайся под меня. Мне будет так проще.
Последняя фраза показалась Токарю совсем бессмысленной, по крайней мере, он не уловил, к чему она, но уточнять не стал. Подумаешь – бабу не понял, тоже новость. Когда он их понимал-то?
Он кивнул.
– Так вот, я и говорю, этот придурок взял здоровенный гвоздь и вхуярил его себе по самую шляпку прямо в легкое. И ничего с ним не сделалось. Насколько я знаю, жив-здоров остался. Ты чего, Нин? Тебе плохо?
Девушка сидела, зажмурившись и опустив голову, словно у нее случился приступ мигрени. Большим и средним пальцем она массировала виски.
– Голова немного закружилась. Скоро пройдет. Все-таки водка – это не для женщин. Принеси, пожалуйста, водички.
– Ага. Я сейчас.
Токарь метнулся к умывальнику.
– Держи.
– Спасибо.
Дрожащими руками Нина приняла протянутый Токарем стакан с водой. Отпила, выбивая о стекло дробь, несколько глотков. Глубоко вдохнула. Уняв дрожь, слабо улыбнулась.
– Может, тебе лучше прилечь? – предложил Токарь.
Нина помотала головой.
– Не обращай внимания. Сейчас пройдет.
Она все еще была бледна, но в целом ей действительно стало легче.
– В следующий раз бери для меня вино, – сказала она с шутливой укоризной.
– Сама же просила чего-нибудь покрепче! – со смехом напомнил ей Токарь.
Нина ответила ему в тон:
– Ну мало ли чего я там просила, я ведь девушка. Разве ты не знаешь, что мы часто сами не знаем, чего хотим?
– Хех, это точно. Но… а вообще странно, – на лице Токаря появилась обеспокоенность. – Ты точно в норме? Просто не похоже, что дело в бухле. Ты даже пьяной не выглядишь. Может быть, это давление, я не знаю.
– Да все уже прошло. Иди ко мне.
Нина потянулась к Токарю, и они поцеловались. Страстно, как могут только недавние любовники, не успевшие выпить и половину того нектара, что смазывает шестеренки миллиардов людей на всем свете.
– Так на чем ты остановился? – спросила Нина, расцепив объятья и сев обратно за стол. – Что там за ужасная история о самоубийце.
– Э, нет, не о самоубийце. Как раз наоборот, он хотел жить. Поэтому так и поступил.
– Не понимаю. Наверное, он был совсем не в себе.
Токарь ощерился.
– А то! Бак потек у него основательно. На зоне таких, как он, называют «рабочими». Это такие петухи, которых… ну… – Токарь выразительно похлопал ладошкой по кулаку, на манер забивания клина, – ты понимаешь.
Нина кивнула.
– Его насиловали.
– Нет! Это гадский поступок. За такое сам в «гарем» уедешь на раз-два.
Запихав в рот здоровый кусок жареного мяса, Токарь пояснил:
– «Рабочие» должны сами, добровольно, подставлять нам свои дырки.
– «Нам»? То есть ты тоже?..
Токарь задумался. Глядя в стол, он медленно пережевывал мясо, пытаясь найти, как ответить на вопрос Нины. Наконец он сказал:
– Ты просила меня быть с тобой откровенным.
– Я и сейчас прошу.
– Да, и я тоже. Ты говорила, что догадалась о том, что я сидел. Но сколько я сидел, как ты думаешь?
– Думаю, немало.
– Почти двадцать лет, с короткими перекурами на свободе.
Странно. Токарь ждал, что от услышанного у Нины глаза на лоб полезут, однако она вовсе не удивилась. Лишь сказала, кивнув:
– Примерно так я и думала.
– Значит, ты должна понимать, хоть ты и не мужчина, что такое двадцать лет без женщины.
Нина согласно моргнула.
– Я понимаю, и ты не думай, не осуждаю. Я вообще, если честно, просто так об этом спросила. Давай вернемся к тому сумасшедшему. Зачем он так поступил с собой?
– А затем, – скривил Токарь рот в плотоядной улыбке, – что, если бы он этого не сделал, его бы просто убили. Забили, как собаку. Не было у того пидора других вариантов.
Девушка недоуменно сдвинула брови.
– Ай, – махнул рукой Токарь, – неважно, короче. Ты все равно не поймешь.
– Почему это? Мне тоже довелось, так или иначе, столкнуться с тем миром. Мой погибший… э-м-м… приятель, – вспомнив о том, какой Токарь ревнивый, подобрала Нина подходящее слово. – Забыл?
– Да, действительно. Ну хорошо.
Токарь плеснул в стопку водку и, громко выдохнув, резко выпил. Весь этот питейный ритуал он проделал скорее просто по привычке, потому как градус он все равно не ощущал. Сейчас ему хотелось другого.
Токарь был героиновым наркоманом уже давно. Правда, сам он себя таковым не считал. Он полагал, что наркоман – это тот, кто не может обойтись без дозы ни дня; кто не умеет себя контролировать, не знает меры. Токарь же, с того момента, как он впервые пустил героин по своим венам, сразу научился делать это таким образом, что никому и в голову не приходило, что он под кайфом. Кто сидел – все так умеют. По-другому и не получится, когда вокруг тебя круглыми сутками мусора ходят. По этой же причине не всегда удавалось разжиться в лагере героином. А значит, частенько приходилось «перекумаривать» и уходить в завязку на долгое время. Это не особо-то и трудно, никакой трагедии, какую стараются привить обществу все эти доморощенные борцы с наркотиками. Нету дури, да и хрен с ней, Токарь перетерпит. Но тем не менее многолетнее употребление героина давало о себе знать.
Токарь чувствовал, что у него начинается ломка.
– За свою жизнь я побывал в разных лагерях, – ерзая на стуле, заговорил он. – В одних сидеть – одно удовольствие: менты ручные, управа с проверками не появляется, трубу прям в кармане носишь не таясь, с бухлом все ро́вно. Че бы так не сидеть. А в других… – он повернул руки запястьями вверх, давая Нине разглядеть белесые шрамы от бритвенных порезов, – приходилось вскрывать себе вены, чтобы добиться лишней пайки хлеба. Но для петуха жизнь в любом лагере – это всегда жопа. Они жрут отдельно от остальных. Спят на самых дерьмовых местах. Моют полы и стирают наши вещи. Они – не совсем люди.
Токарь скосился на свою сумку, где у него лежал небольшой пакетик с героином, пенициллин и черная от огня железная столовая ложка, и смахнул ладонью выступившую на лбу испарину.
– Тебе жарко? Открыть окно? – участливо спросила Нина.
– А? Нет. Нормально. Мне нужно в туалет, – вставая из-за стола, сказал Токарь. Он подошел к сумке и скрытно вытащил оттуда свой «набор». После чего заперся в ванной.
– Этим получеловекам, – продолжил он чуть громче, чтобы его было слышно через закрытую дверь, – этим тварям нельзя говорить с нами на равных и тем более повышать голос. На разных зонах разные правила. Где-то им запрещают смотреть мужикам в глаза, когда те с ними разговаривают. А бывают и такие зоны, где петухам нельзя ходить в полный рост, – вспомнив эту картину, Токарь коротко хохотнул. – Это очень забавно. Шмыгают по бараку, как тараканы, туда-сюда, туда-сюда. Кто давно сидит – приноровились, бегают на корточках быстро, на гномов похожи.
Раствор был готов. Токарь втянул его в шприц и принялся нащупывать вену на шее – единственном месте, где они еще хоть как-то прощупывались. Не считая паха. Но в него колются совсем конченые торчки. Токарь помнил поговорку: «Открыл пах – открыл крышку гроба».
– Да, везде по-разному, – говорил он. – Но одно неизменно: им не место среди людей. Они – животные, – найдя пульсирующую жилку возле плеча, Токарь вогнал в нее иглу, вдавил поршень шприца до упора и уже негромко, себе под нос произнес:
– Хуже животных… А-а-а-х-х…
Несколько секунд он стоял с закрытыми глазами, унесясь сознанием куда-то далеко, а затем вернулся в реальность. Распихал по карманам ложку, пустой пакетик и баночку с пенициллином. Закурил.
– Но у «гребней» есть одно оружие, против которого даже сраная базука покажется всего лишь игрушкой…
Он вышел из ванны и, растирая лицо руками, плюхнулся в кресло.
– …Это они сами.
Как Токарь и рассчитывал, Нина не заметила его состояния. Он прекрасно знал свою дозу и никогда не перебарщивал с ней.
– Да, они сами, – повторил он.
– В каком смысле?
– Они – как бацилла. Зараза. Если, скажем, какой-нибудь ублюдок плюнет мне в лицо, я вобью его челюсть в его же глотку и пойду себе умываться. Но если плюнет один из этих педрил, – Токарь поднес растопыренные пальцы к макушке, изобразив петушиный гребень, – тогда уж хрен отмоешься.
По-ученически сложив руки на столе, Нина слушала Токаря очень внимательно. Это ему льстило. Наконец-то и он мог рассказать ей что-то новое, чего она не знала. Сейчас Токарь ощущал себя кем-то вроде мудреца, познавшего всю жизненную мудрость, перед которым сидела юная, наивная слушательница и, дивясь, внимала каждому его слову. Вот уж действительно, что там живопись или какая-то опера и прочая ерунда? Оно, конечно, все здорово, но что от таких знаний толку, если при этом ничего не смыслить в той жизни, которая нас окружает? Нина, при всей своей кажущейся независимости, была обыкновенной девчонкой, которая на самом деле ничего еще не знала, а поэтому боялась всего на свете и нуждалась в мужской защите.
Мысли текли ровно и неторопливо в задурманенной голове Токаря.
Мужская защита… Ну вот же оно, вот! Все оказалось так просто!
С того времени, как они познакомились, он не переставал задавать себе один и тот же вопрос: почему Нина выбрала его? Ведь он не был ни красавцем, ни самым умным, но она все равно обратила внимание именно на него, заметила в огромной толпе и улыбнулась. Почему? Да потому, что его девочке был нужен правильный мужик, с достойными понятиями. Она попросту устала от всех этих сладкозадых попугаев, которые наверняка всегда кружились вокруг нее, распушив свои перья. И может быть, он, Токарь, был не лучшим из людей, но по крайней мере он способен защитить Нину от любого, кто хотя бы просто подумает о ней плохо. Раскроит череп кому угодно, пускай хоть этим кем угодно окажется боксер-тяжеловес. А если кулаками не справится, то у него всегда с собой его верный, как собака, тэтэшник. С Токарем Нине нечего бояться. И Нина это поняла, как только его увидела, почувствовала каким-то особым, женским чутьем. Вот и весь ответ.