«Дурак! Идиот! Что ты наделал?!!» – проклинал себя Токарь, протянув ей «Зиппо».
От ненависти, от ослепляющей злобы, которые затмили его рассудок, когда Нина буквально назвала его педиком, не осталось и следа. А вместе с ними улетучилась и героиновая эйфория. Они сменились чувством глубочайшего раскаяния в тот самый миг, как только кулак его взлетел в воздух. Но было уже поздно. Все, что успел сделать Токарь, так это немного смягчить удар, в самый последний момент отдернув руку. Если бы он ударил Нину в полную силу, она бы сейчас вряд ли стояла на ногах и курила. Правда, это ничего не меняло. Она его не простит. Но почему она так спокойна?! Хотя, конечно, – она слишком породиста, чтобы закатывать скандал и реветь. Вот сейчас она неторопливо докурит, соберет свои вещи и, не глядя на Токаря, словно его вовсе нет в этой комнате, навсегда уйдет.
Нужно было что-то делать! Попытаться ее остановить. Хотя бы попробовать, пока она еще здесь.
– Нина, Ниночка, ну прости меня, – задыхаясь, зашептал Токарь, – я дурак!
Он подошел к ней, остановился в нерешительности за спиной.
– Ну ты тоже хороша. Думать ведь надо, что говоришь.
«Не то, не так!» – мысленно укорил себя Токарь и вновь затараторил невнятное:
– Прости, я кретин! Безмозглый кретин!
Нина продолжала стоять неподвижно, и хотя сигарета ее уже лежала, докуренная и затушенная, в пепельнице, девушка не торопилась уходить. Это придало Токарю уверенности. Он осторожно прикоснулся к ее плечам. Нина позволила это сделать. Тогда он поцеловал их. Девушка отозвалась легким трепетом, подалась спиной назад. От плеч Токарь перешел к шее. Его поцелуи становились жарче, прикосновения рук – резче. Обхватив ее талию одной рукой, он с силой развернул Нину лицом к себе и впился губами в ее окровавленные губы.
Нет, она никуда не уйдет. Она его, только его!
– Ты моя!
Токарь пылко хватал ее упругую грудь, бедра, плечи, вцеплялся в волосы; руки его метались по прекрасному Нининому телу, и нигде он не мог задержать их даже на секунду. Он хотел трогать ее везде одновременно.
– Приглуши свет, – с придыханием сказала Нина, – не хочу, чтобы ты смотрел на меня такую, – она провела тыльной стороной ладони по разбитым губам.
– Прости меня.
Токарь щелкнул выключателем, и номер погрузился в сумрак. Слабый свет, пробивавшийся через зазоры в двери ванной комнаты, тускло выхватывал из темноты силуэт Нины.
Обвив шею Токаря, девушка вспрыгнула на него. Комната стала им тесна. Словно ураган, их переплетенные тела сносили все на своем пути. Кружки, тарелки и бутылки летели на пол и, разбиваясь, жалобно звенели. Не в силах больше ждать того, чего он ждал с первого дня их знакомства, Токарь бросил Нину на кровать и принялся развязывать штаны. Он хотел навалиться сверху, но Нина его остановила. Уперев подушечку стопы в его грудь, девушка лукаво покачала головой, и когда Токарь недоуменно покосился, серебристо рассмеялась. Впрочем, она тут же прекратила, и произнесла чувственным, требовательным голосом:
– Нет. Я хочу, чтобы ты трахнул меня так, как делал это там. Я кончаю от анала, милый.
У Токаря задавило в висках. Возбуждение смешалось в нем с презрением, любовью и ненавистью к ней. И этот дикий, безумный коктейль отравлял и в то же время оживлял его душу. Вскочив с кровати, он за волосы поднял Нину на ноги и сдавил ей челюсть своею огромной пятерней. Нина сладко взвизгнула.
– Ударь меня, если хочешь, – прошептала она с придыханием.
– Ты чертова извращенная сука.
– Да. Но я твоя и только твоя чертова извращенная сука.
Ее глаза мерцали похотливым огоньком. Она медленно провела рукой по волосам Токаря, а потом, ухватив их, дернула его голову назад.
– Но тебе это нравится, не отрицай.
– Не смей меня так хватать!
Токарь швырнул Нину животом на стол, приспустил ее шорты, свободной рукой вытащил, как шпагу, налившийся член из штанов.
– Я сама, – Нина пропустила руку между своих ног, обхватила член Токаря и помогла ему войти в себя.
– Так?! Тебе хочется так, да?! – говорил Токарь, осатанело двигая бедрами. – Любишь, когда тебя в очко долбят?! На! На! НА!
– Да! Да! О боже!
Токарь вдавил голову Нины в стол и вогнал член в анус девушки так глубоко, как только мог.
– Ах! – закричала она, и уже было не разобрать, был ли это крик боли или исступленного наслаждения.
– Ори! Громче ори, сука!
Не помня себя, Токарь начал хлестать наотмашь по круглым ягодицам Нины.
– А так?! Так тебе нравится?!
– Еще! Сильнее!
Хлеща ладонями что есть мочи, одуревший Токарь прижигал нежный участок тела девушки до тех пор, пока на нем не начали образовываться кровавые следы, но и после этого он не остановился.
– А! – вскрикивала Нина на каждый удар. Она плакала, но не просила остановиться. Ее ягодицы покрылись кровяными подтеками.
– М-м-м-м, – в беспамятстве стонала она, закусив кулак.
С каждым яростным проникновением Токарь врезал бедра девушки в край кухонного стола, на котором она лежала распластанная, как половая тряпка, перепачканная остатками ужина, уперевшись лбом в лакированное дерево.
– Так?! Так?! – вопил озверевший Токарь.
– Сильнее… – слабым голосом сказала Нина.
Токарь кончил в нее. Это был самый сильный оргазм, который он когда-либо испытывал. Его лихорадило. Бешено колотилось сердце. В ушах стоял оглушающий звон. Он с трудом держался на ногах и, чтобы не рухнуть на пол, оперся руками об стол. Перевел дыхание.
Нина открыла глаза.
– Тебе было хорошо? – еле слышно прошептала она обессиленным голосом и сама ответила: – Да, тебе было, – облизнула пересохшие губы и усмехнулась, – хотя я и не уличная девка, а твоя Нина.
Токарь молчал, бессмысленно таращась на ее спину и чуть ниже спины, туда, где сквозь кровь багрянцем вырисовывались контуры его ладоней. Ему захотелось поцеловать Нину, но вместо этого злобно сплюнул в ее сторону, попав девушке на волосы.
– Собака, – сказал он, натянул штаны и, покачиваясь, вышел из номера, шарахнув за собой дверью.
Оказывается, не так уж это и больно. Зато выглядит весьма убедительно. Если сейчас я не сдохну, то спасу себе жизнь. Вот такой вот дурацкий парадокс.
Особенно эффектно получается, когда я сплевываю кровь. Очень по-киношному смотрится. Глядите. Тьфу.
Мерзость! И вы только полюбуйтесь на эту лужицу! Снова абрис кита, чтоб его! Забавно даже. Может, кто-нибудь из вас в курсе, что это значит?
Наверное, ни хрена это не значит.
Интересно, я умираю или нет? Я ведь никогда до этого не умирал. Кто его знает, как оно там на самом деле происходит. Вот сижу я сейчас здесь, весь такой живой, с гвоздем в теле, чувствую себя относительно хорошо, не вижу никаких тоннелей с ярким светом в конце, а потом раз – и помер.
Блин, надо было читать медицинскую литературу вместо бесполезных Буниных и иже с ними.
В одном из бараков парень жил один. Разумеется, раб, как и я. Сидел он всего ничего: правил игры еще не выучил.
Ему говорят: «ты петух», он отвечает: «дальше что?» Ему говорят: «ты обиженный», он в ответ: «ты повторяешься, говори, чего тебе надо». Его спрашивают: «сосать будешь?» «Пошел на хрен», – бросает тот гневно и получает ногой в голову. Всего один раз. Вообще-то эти сволочи за подобные слова забивают до полусмерти, а иногда (вернее – частенько) и до смерти, но в тот раз, видимо, не очень-то хотелось ублюдкам отмороженным заморачиваться.
К чему я это все.
Через пару минут мой приятель уже пил чай как ни в чем не бывало. А вечером умер. Впал в кому и умер.
Эх, да чего там! В конце концов, ведь вы держите в руках не детективный роман. Незачем закручивать интригу. Скажу прямо: я тоже умру. Сегодня. Через пару часов. И знаете, я буду этого хотеть.
А теперь немного о хорошем… кхе-кхе… тьфу…
На нашей планете стало на одну тварь меньше. Не в прямом смысле конечно. Но можете мне поверить, для него все кончено. Я говорю о том тупом садисте, в рожу которого я сегодня плеснул мочой. Вы бы видели его глаза, когда он все понял. Когда он увидел в моей руке пластмассовую баночку для анализов, которую я спер из санчасти… Клянусь, клянусь вам, друзья, он отдал бы все на свете за то, чтобы в баночке оказалась серная кислота вместо мочи! Сдирая кожу с лица, он был бы счастлив.
Ну уж нет, приятель. То была моча. Самая настоящая. Свежая. С резким характерным запахом и солоноватая на вкус. И это видели по меньшей мере человек сто. Отвертеться а-ля «не попал» или «это был яблочный сок» не получится.
Зря смеетесь. Чем выше у человека статус в тюремной иерархии, тем более нелепые встречаются порой отмазки.
В прошлом году к нам привезли молодого раба. Спартак – по силе духа. Клинический идиот – в своей наивности. «Какое вы имеете право, – кричал он, – заставлять нас ходить в полуприседе, мыть полы, бить и оскорблять нас, унижать и… насиловать!» Тут он, как правило, получал пиздюлей по полной программе, ибо такого поклепа никто терпеть не станет. «Кто это тут кого насилует?!», «Кого ты в нас увидел, а?!», «Хуй давно снят с вооружения. Подставлять жопу – добровольный выбор каждого петуха!» «Двойные стандарты! – кричал Спартак. – Мы все равны в этом месте!» Здесь его опять обрабатывали чем придется (ногами в основном), потому что, ну в самом деле, это уже ни в какие ворота! Недочеловек сравнивает себя с порядочными арестантами. Раб с патрициями. Его сложно было сломить. Последствий он не боялся. Его били не только чужие, но и свои. Рабы не любят строптивых рабов: своим поведением такие, как он, угрожают шаткому благополучию остальных. Спартак давал отпор, его били еще сильнее.
Однажды трое блатных в очередной раз объясняли ему, что он не прав, подкрепляя свои аргументы ударами ногами. Зажатый в угол раб – к тому моменту не столь сильный духом, каким был полгода назад, – от отчаяния и ненависти применил единственно доступное ему оружие против тех садистов: свою слюну. Она «ядовита», наша слюна. Попадая на кожу порядочного арестанта, она отнимает у него жизнь. Ту, относительно нормальную жизнь, которой может жить в тюрьме человек, оставаясь равным всем остальным заключенным. Она опасней ножа, вируса Эбола, альфа-излучения, цианида. Страшнее самой смерти. Эта слюна обращает человека в раба.