Помимо горе-Пугачева и тех, в кого он плевался, все происходящее видел еще один человек, обыкновенный работяга. Он еще даже не успел переварить масштабы случившегося, как ему уже объяснили, что ничего не произошло. Раб промахнулся. Или даже вовсе не плевался, а только хотел, но тут же схватил по зубам. А если мужичок вздумает растрепать хоть кому-нибудь о том, что произошло тут в действительности, его попросту объявят интриганом (такое вот слово), а, как известно, «интриган – хуже пидораса». «Куда уж хуже», – подумал работяга и согласился с ребятами.
Посовещавшись, местный блатпарламент в порядке исключения снял мораторий на изнасилование, и дерзкий непокорный раб стал… шлюхой. С красивым именем Диана.
Он никогда не откликается на свое новое имя. Вот и все, на что хватает теперь его непокорности.
Все в лагере знают эту историю. Все в курсе, как оно было на самом деле, но помалкивают в тряпочку. Где доказательства? Слова Дианы против слов блатных и одного работяги, который на кресте поклянется, если понадобится, что шлюха лжет.
Поэтому, если уж ты собираешься изничтожить, «забобрить», превратить в жалкого раба какую-нибудь сволочь – делай это при большом скоплении свидетелей. Как я.
Я не дал ублюдку возможности выкрутиться. Пара сотен глаз видела, как я сделал из человека животное. Пара сотен глаз узрела настоящую магию: волшебное зелье в одно мгновение превратило бога в червя.
Коварное предательство любимой шлюхи.
Шлюха…
Мне начинает нравиться это слово.
Черта с два я бы признался вам в этом, но я ведь умираю, не забыли? Скоро я исчезну из этого сраного мира. Поэтому мне уже все равно. Плевать. А кроме того, вы же читаете эту книгу, а значит, в любом случае все узнаете. Токарь и Нина будут говорить обо мне еще не раз.
Ну и пусть.
Я – шлюха.
Но я стал ею не сразу. Сначала меня сделали рабом.
Глава 26
Бар на первом этаже придорожного мотеля работал круглосуточно. Трасса никогда не спит. Не спит и бар, готовый встречать заезжих посетителей даже глубокой ночью. Ведь, как правило, только ночью дальнобойщики и просто путешествующие на машинах могут позволить себе, заглушив мотор, пропустить по стаканчику пива или чего-нибудь покрепче.
Когда Токарь допил вторую бутылку водки, время приблизилось к пяти часам утра. Кроме него, бармена и официантки, клюющей носом перед телевизором, в зале не было никого. Бармен – молодой мужчина, внешне очень сильно похожий на того, кто заселял Токаря и Нину прошлым днем. Вероятно, сын. Позевывая и обреченно поглядывая на часы, он выслушивал пьяную исповедь перебравшего постояльца четвертого номера, деликатно кивая в нужных местах. Правда, когда бармен понял, что Токарь не обращает никакого внимания на то, слушают его или нет, он совершенно открыто стал раскладывать пасьянс на экране своего смартфона, периодически, с равными промежутками, говоря «угу», даже не задумываясь, к месту оно или нет.
Токарю нужно было выговориться. Хоть в стенку.
– Вот такие вот, кентишка, дела, – заплетающимся языком говорил он. – У меня от нее башка взрывается, понимаешь. Я не знаю… Иногда я смотрю на нее, и она мне кажется такой беззащитной, такой… такой…
Токарь защелкал пальцами, силясь подобрать подходящее слово. Пальцы его не слушались, и вместо щелчков получалось только шуршание от трущихся друг об друга пальцев.
– Чистой? – наобум подсказал бармен, который, как ни старался не слушать, все равно улавливал какие-то обрывки из болтовни Токаря.
– Во-во! Чистой! Точно! Тогда мне хочется защитить ее от всего на свете, от всего этого говенного мира. Я никогда ни к одной телке такого в жизни не испытывал, а ведь я знаю ее всего пару дней, прикинь. А иногда она ведет себя так, что мне просто охота ее убить. Взять свою сумку, достать из нее пушку и засунуть дуло прямо ей в рот.
У Токаря развязался язык. Где-то, в глубине пьяного сознания, он понимал, что сболтнул лишнего, упомянув об оружии, которое, как теперь знает бармен и официантка, у него есть. Но ему было плевать. И, вероятно, работникам гостиницы тоже, потому что никто из них даже бровью на это не повел.
– Как она меня заводит, уф-ф! У меня, когда я с ней рядом, яйца звенят не переставая. Если б ты ее увидел, ты бы меня понял. Слышь меня, нет?
– Угу.
– Хули «угу»?
– Слушай, друг, – не выдержал бармен, – ты извини, но мне работать надо.
– Да? – театрально удивился Токарь и повертел головой, оглядываясь вокруг. – Ты ведь бармен, верно? Твоя работа – обслуживать посетителей. А здесь, кроме меня, никого больше нету. Значит, я – вся твоя работа. Так что не гони.
– У меня всегда много работы.
– Да ты в телефон рылом уткнулся! Че ты мне лепишь?
– Хамить не надо, пожалуйста, – разозлился бармен, но Токарь уже о нем забыл. Прищурив один глаз, он старательно целился горлышком бутылки в стопку и бормотал недовольно:
– Сидят в своих телефонах, как будто они их жизни обучат. Забери у вас интернет, вы и помрете. Ни костра развести не умеете, ни еды добыть. Один ютьюб только на уме, – расплескав часть водки, он все же наполнил стопку, поднял ее перед глазами и глубокомысленно изрек:
– Лучше б книги читали. Знания-то – они ведь в книгах.
И уже совсем горьким голосом что-то понятное одному ему:
– Куда мы катимся? Поколение петухов.
Хлопнул стопку, встряхнулся, посмотрел на официантку.
Надо сказать, что женщина эта была, что называется, жизнью потрепанная. Немного за сорок. Дешевый макияж. Обвислая грудь, обтянутая застиранной водолазкой. Круги под глазами от ночного графика работы. Вероятно, когда-то она была привлекательна, может быть, даже одной из первых красавиц в своем маленьком селе, где она родилась и провела всю жизнь, но теперь от былой внешности не осталось и следа.
Она весь вечер поглядывала на Токаря. Ей нравились такие, как он. Настоящие мужики. Он напоминал ей первого мужа. Даже внешне были похожи. Она выскочила за него в восемнадцать. Когда он напивался, то частенько ее поколачивал, но разве это так уж и страшно? Подумаешь. Всем известно: бьет – значит любит. Зато как он потом извинялся, прощения просил! Да и бил-то чаще из ревности. А это уже совсем другое дело. Сама, дура, виновата. Повод, значит, давала.
Женщина перехватила взгляд Токаря на нее и улыбнулась в ответ.
Тогда Токарь переключил свое внимание на официантку и принялся уже ей рассказывать о своей злосчастной любви.
– А знаешь, как мы познакомились? Прям как в твоих говенных сериалах.
Официантку это нисколько не оскорбило. По крайней мере, виду она не подала. Токарь был ей симпатичен, по опыту она знала, как нужно вести себя с такими мужчинами, чтобы сегодняшняя ночь завершилась чем-то приятным. А может быть, и не только ночь. Впрочем, она понимала, что рассчитывать на что-то большее, чем простой перепихон, не стоило. Ведь этот мужчина был тут с какой-то кралей. И, судя по его словам, был в нее по уши влюблен.
– Перед ней валялась эта ее сломанная туфля, – рассказывал Токарь, – и она смотрела на нее так… растерянно… я заметил ее, и – веришь, нет? – дыхание перехватило. Я точно помню, что́ тогда подумал. Я подумал: «Если сейчас пройду мимо, не попытаюсь с ней познакомиться, все – пиши пропало». Да, так я подумал. А еще я подумал, что все, о чем я там подумал, это ни хрена не меняло. Ибо, – он удивленно крякнул, не ожидая от себя подобного слова, – …ибо… – негромко повторил он еще раз, пробуя это новое для него слово на вкус, и, немного сконфузившись, заключил: – Я зассал. Я понял, что никогда в жизни не рискну подойти к ней. Я – сорокалетний мужик! Каких только баб я не трахал за свою жизнь. Мне всегда было плевать на них всех. А тут стою и обламываюсь как какой-то, блять, прыщавый школьник. Че, это нормально?
Официантку немного задело то, что Токарь говорил «их» вместо «вас», будто совсем не считал ее за женщину, но потом подумала, что это даже хорошо. Возможно, тем самым он хотел отделить ее от тех куриц безмозглых, которые у него были раньше. Она хотела что-то сказать, может быть, предложить ему выпить вместе (ее смена как раз подходила к концу), но Токарь продолжил пьяную речь, не дав вставить женщине ни слова.
– Нормально это, я спрашиваю? – повторил он, и, устало вздохнув, сам же ответил: – Нормально. Нормально. Потому что, ну, по совести, с какого, сука, перепугу ей обратить на меня внимание? У меня, блять, вместо зубов советская кофеварка, – Токарь демонстративно оскалился, показывая свои коронки, – и собор во всю спину. Но все же она замечает меня и улыбается так… как будто она всю жизнь только меня и ждала.
Токарь встал из-за стола, взял стопку и бутылку водки, присел к женщине. Продолжая рассказывать, он наполнил стопку и пододвинул к официантке. Та охотно приняла и умоляюще посмотрела на бармена, не против ли он. Парень флегматично пожал плечами.
– Потом мы гуляли весь день; она повредила ногу, когда чертов каблук сломался, и я носил ее на руках. А вечером, проводив ее до дома, я уже точно знал, что, хорошо это или нет, но теперь будет все по-другому, по-новому. Как раньше, больше не будет никогда.
Официантка урвала паузу в рассказе Токаря и незамедлительно ею воспользовалась.
– За знакомство.
Чокнувшись, Токарь допил прямо из бутылки остатки водки. Громко выдохнул и осоловело уставился на женщину.
– Тебя как звать?
– Рита, – проворковала официантка. – Но ты можешь звать меня Марго.
Токарь не удосужился представиться в ответ.
– Так вот, Марго. На следующий день мы снова встретились, и снова эта улыбка, этот взгляд… Отвечаю, мужик, – он обернулся к бармену, – так смотрят только по уши влюбленные женщины. Поверь мне, братан, если бы тебе повезло оказаться на моем месте, ты бы рехнулся от счастья. Короче, меня накрыло. Накрыло, как в жизни еще не накрывало. Все, Токарь, – подумал я, – допрыгался. Теперь эта девочка либо будет с тобой, либо тебе пиздец. Я не знаю, как это объяснить. Я просто понял, что без нее вся моя оставшаяся жизнь будет похожа на тюремную баланду – такая же уродливая и безвкусная. Не то чтобы я так прям и подумал. Скорее, просто почувствовал. И я подошел к ней. Нужно было быть осторожным, следить за своей метлой, чтобы не спугнуть ее. Но я почему-то знал, что мне нечего бояться, что это судьба. Я предложил ей поехать на юг к морю, и знаете, что она сделала? Она взяла мою руку, поднесла к св