– А что еще я должен был делать?! Жирная мразь чуть не придушила меня!
Винстон умолк на короткое время, а после сказал:
– Ладно, я понял. Для начала успокойся…
– Ага, – сардонически вставил Токарь.
– …что сделано, то сделано, – он снова замолчал, вероятно, обдумывая, как стоит поступить в сложившейся ситуации. – Вот что, найди какое-нибудь местечко и жди меня там. Я приеду и заберу тебя. Я уже недалеко от гостиницы, так что скоро словимся.
Токарь попробовал взять себя в руки.
– Хорошо. Только булками шевели, старик, шевели булками, – сказал он и повесил трубку.
«Патрол» несся под двести. Лихорадочно соображая, Токарь вчитывался в проносящиеся мимо дорожные указатели, на которых значились населенные пункты.
– Что ты высматриваешь?
– Думаю, где нам загаситься на время, пока Винстон не приедет, – ответил Токарь и посмотрел на Нину.
Девушка была взволнована. Ее глаза бегали из стороны в сторону, как бывает, когда быстро обдумываешь какую-то мысль.
Токарь положил руку на ее колено.
– Не бойся. Прорвемся.
Нина дернула ногой, скинув его руку, и отвернулась к окну. Ей нужно было сосредоточиться.
Она была спокойна, когда наблюдала за дракой, закончившейся чудовищной расправой, потому что была уверена, что все происходящее шло по неведомому ей, но все же существующему сценарию. Но теперь, из разговора Токаря с его другом, она поняла, что все произошедшее не входило в их планы. Что-то пошло не так, и поэтому Токарь импровизировал. Никакого сценария не было; а значит, очень скоро их поездке придет конец.
Конец.
Это слово отозвалось эхом в ее голове.
Нет, она боялась не за себя. Она боялась за Токаря. В скором времени его (а может быть, и ее тоже, но это не имеет значения) арестуют, и тогда… даже думать об этом не хочется… тогда… она потеряет его навсегда!
Нина не знала, что именно придумали Токарь и его друг, чтобы выпутаться из этого; насколько хорош их план спасения и есть ли он вообще, этот план? Она не понимала, зачем им понадобились яблоки и почему Токарь напал на цыган, но сейчас ее волновало другое; волновало больше всего на свете.
План.
План спасения.
План, который поможет им остаться вместе. Хотя бы немного.
Пока ей не подвернется случай.
От беззаботности не осталось и следа. Она должна помочь, включиться в игру. Как и Токарь, Нина стала всматриваться в указатели в надежде, что где-нибудь неподалеку будет находиться хоть какой-нибудь захудалый городишко. Сообразив, она открыла «карты» на смартфоне и попыталась поискать в них, но там значились только крупные города, до ближайшего из которых было чуть меньше двухсот километров.
– Съезжай с трассы, немедленно.
– Куда? В лес, блять?
– Неважно. В любое село, которое будет первым.
– Да-да, ты права, я и сам об этом думал, – напряженно бормотал Токарь. – В любое село. А там и Винстон подтянется.
– Тот, с кем мы должны были встретиться? Он нам поможет?
– Конечно! Пересядем к нему в тачку, сплавим яблоки, получим кучу бабок… у меня есть люди, сделают ксивы за пару дней… все будет хорошо, моя девочка… улетим за бугор, хрен нас кто найдет… все будет хорошо…
Токарь выглядел напуганным. Таким Нина его еще не видела. Он походил на маленького мальчика, разбившего дорогой родительский телевизор, за который его обязательно выпорют ремнем.
Но тройное убийство это не разбитый телевизор. Тут ремнем не отделаешься. Если Токаря поймают, ему дадут пожизненное.
Пожизненное!
Опытный в таких вопросах Токарь знал это лучше кого бы то ни было, и как бы спокойно он ни относился к возможности снова угодить за решетку, перспектива остаться там навсегда пугала его всерьез.
– Что такого в этих яблоках? – спросила наконец Нина. – Почему кто-то даст тебе за них много денег?
Немного помешкав, Токарь сказал:
– В них героин. Много героина. На сотни тонн баксов. У нас с Винстоном был план. Мы должны были дождаться, когда цыгане перекидают его к себе в тачку, и вырубить их, только вырубить! Но эти тупые, ебучие собаки приперлись на день раньше, и все пошло через жопу.
– Все пошло через жопу, – злобно сказала Нина, – потому что ты, милый, чертов неврастеник.
Она понимала, что сейчас не стоит подливать масло в огонь, но ничего не могла с собой поделать. Ее переполняла злость и обида. Из-за того что Токарь не сумел справиться со своим гневом, из-за его неуравновешенности, вспыльчивости, недальновидности, она, вероятнее всего, лишилась последнего, самого главного шанса в своей жизни.
– Ты о чем? – спросил Токарь.
– О том. Вы ведь не хотели убивать их, верно? Ты сам только что так сказал. И это разумно. Действительно, зачем убивать наркоторговцев и рисковать свободой, если они все равно не пойдут в полицию с заявлением об ограблении. Но весь дебилизм в том, что когда ты решил застрелить того толстяка, он, вероятно, уже был в отключке. По крайней мере, второй-то мужчина уж точно. Я видела это своими глазами. То есть пускай и не гладко, но в целом все прошло так, как вы и хотели. Не было никакой необходимости убивать их. Но ты все равно вышиб им всем мозги. Потому что ты психопат.
– Не хер было рыпаться. Чуть не убили меня, говноеды.
Нина вскинула руки, как бы говоря «ладно-ладно, я умолкаю, но мы оба знаем, что я права».
Токарь увидел по правой стороне покосившийся небольшой указатель, на котором было написано: «Село Залежено», и остановил машину. Сразу за указателем уходила вправо узкая проселочная дорога, заросшая травой. Если бы не табличка с названием населенного пункта, Токарь бы и не заметил этой дороги, такая она неприметная.
– Залежено, – улыбнувшись, сказал он. – Подходящее названьице, хе-хе.
Токарь был суеверным и верил в магические свойства совпадений. Где еще, как не в Залежено, лучше всего залечь на дно? Это хороший знак. Токарь даже немного успокоился. К нему возвращалась его прежняя уверенность.
Он достал телефон. Набрал Винстону и, пока шли гудки, сказал, сворачивая на проселок:
– Третьему я не вышибал мозги, Нинок. Я ему шею к хуям продырявил. Так вышло, хули тут.
Мужчина должен быть чуть симпатичней обезьяны. Так говорят. Частенько говорят, что настоящая красота мужчины в его интеллекте. Или в кошельке, или в чем угодно еще, только не во внешности.
Такое утверждение является поистине полнейшей чушью, выдуманной, вероятно, этими самыми, которые «чуть симпатичней обезьяны». Вернее, отчасти оно, конечно, и так, но, во-первых, тезис этот вступает в силу лишь с определенного времени жизни мужчины, когда он достигает высшей точки своего развития, вершины соматического и психологического состояния, так называемого Возраста Акме, а во-вторых, далеко не каждому мужику, отпраздновавшему свое сорокалетие, открывается мудрость Возраста Акме. Ну, это и ежу понятно: по задумке Акме, к сорока годам мы должны уже вдоволь начитаться умных книг, сформулировать наконец основные морально-нравственные принципы, при этом все еще сохранив физическую силу, и вроде как должны уже добиться какой-то материальной стабильности. Короче, полный комплект, которым мы прямо-таки светимся и который, разумеется, становится виден женщине. Вот тогда-то они, женщины, и перестают обращать внимание на нашу заплывшую жиром или морщинистую рожу и начинают видеть нас сквозь чарующий свет Акме, который исходит от нас вместе с уверенностью и душевным спокойствием.
Так рассудили умные греки. Наверное, пару тысяч лет назад это еще походило на правду. Но не теперь. Это только Фандорин может без труда влюбить в себя девочку, которая ему во внучки годится, потому что он до хуя муж благородный и Акме прет из всех его щелей, как из лейки. Только и он – человек выдуманный, из века позапрошлого, богатый и красивый (физически), как дьявол.
А мне все больше встречаются… Да вот, пожалуйста.
Сегодня утром, перед тем как я сделал то, что сделал, и оказался в карцере с гвоздем в легком, я услышал анекдот из уст мужика, который по летам своим должен был уже шесть раз обогатиться высшей мудростью, приходящей вместе с Возрастом Акме. Его слушали несколько человек. Все они тоже перемахнули за сорок.
А анекдот был про хуй в говне.
И, собственно, в этом словосочетании и заключалась основная шутка, от которой все Акмеисты покатились со смеху на пол.
И не надо, пожалуйста, говорить, что в качестве примера я привел какого-то там безмозглого зэка, что, конечно же, неправильно, да? Ибо такой пример частный и не отражает общей картины?
Ой ли?
Еще как отражает.
Зэк, который рассказал этот анекдот, и те, кто его слушал и хохотал, – ведь они не с рождения были зэками. Когда-то они были вашими соседями: продавцами, охранниками, таксистами, грузчиками, мелкими и крупными бизнесменами, пенсионерами, подростками – всеми, кто нас окружает. Они были мной, были вами.
Мы впитали в себя их идеологию как часть общей, неотъемлемой культуры и даже сами этого не понимаем. «Закурить не найдется?» – спрашивает вас на улице молодой парень. Ему не больше двадцати; он начинающий блогер; уши украшают огромные «тоннели»; он никогда не сидел, в его окружении нет ни одного уголовника; он спокойно относится к гомосексуалистам и не имеет представления о том, что может сделать с человеком обычное рукопожатие. «Держи», – говорите вы, протягивая пачку, в которой осталась одна сигарета. «Ой, нет, у вас последняя, я не возьму». Так он воспитан. Он откуда-то знает, что взять последнюю сигарету – это нехорошо. Возможно, он проводит параллель между сигаретой и куском хлеба в блокадном Ленинграде, я не знаю. Думаю, он просто усвоил это правило хорошего тона с самого детства, как то, что старикам нужно уступать место в метро.
В тюрьме сигареты вместо денег. Порой достать их бывает очень непросто. По дням сидим без курева. У кого есть немного – прячут, оставив в пачке одну штуку. «Есть сигаретка?» – «Угощайся». – «У тебя одна. Последнюю даже менты не забирают…»