Раздумывал он довольно долго, потом закурил сигарету и, сделав три затяжки, выбросил ее. Должно быть, это был сигнал, поскольку к нему сразу подошли и сели рядом два молодых человека, которых он, вроде бы, не знал, но с которыми украдкой перекинулся парой слов.
Это были братья Дудвиль, на сей раз в обличье светских людей.
– В чем дело, патрон?
– Возьмите десяток наших людей, отправляйтесь в двадцать девятый номер по улице вилла Дюпон и войдите туда.
– Черт возьми! Но как?
– Именем закона. Вы ведь инспекторы Уголовной полиции? С обыском.
– Но у нас нет права…
– Присвойте себе это право.
– А слуги? Если они воспротивятся?
– Они не закричат.
– А если вернется Альтенхайм?
– Раньше десяти часов он не вернется. Я беру это на себя. У вас есть два с половиной часа. Это больше, чем вам потребуется, чтобы обыскать дом сверху донизу. Если отыщите старика Стейнвега, сообщите мне.
Приближался барон Альтенхайм, и Сернин пошел навстречу ему.
– Мы поужинаем, не так ли? После мелкого инцидента в саду у меня живот подвело. В этой связи, мой дорогой барон, я мог бы дать вам несколько советов.
Они сели за стол.
После трапезы Сернин предложил партию в бильярд, которая была принята. После бильярда они перешли в зал игры в баккара. Крупье как раз возвещал:
– Банк в пятьдесят луидоров, никто не желает?
– Сто луидоров, – сказал Альтенхайм.
Сернин взглянул на часы. Десять. Дудвили не возвращались. Значит, поиски оказались бесплодными.
– Хорошо, – согласился он.
Альтенхайм сел и раздал карты.
– Я выиграю.
– Нет.
– Семь.
– Шесть.
– Я проиграл, – сказал Сернин. – Удвоим ставки?
– Ладно, – согласился барон.
Он раздал карты.
– Восемь, – произнес Сернин.
– Девять, – открыл свои карты барон.
Сернин отошел, прошептав:
– Мне это обойдется в три сотни луидоров, но я спокоен, теперь его не оторвать.
Вскоре автомобиль доставил его к номеру двадцать девять на улице вилла Дюпон, и он сразу же встретился с Дудвилями и их людьми, собравшимися в вестибюле.
– Вы обнаружили старика?
– Нет.
– Проклятье! Должен же он где-то быть! А прислуга?
– Там, на кухне, связаны.
– Хорошо. Предпочитаю, чтобы меня не видели. Уходите все. Жан, останься внизу на страже. Жак, покажи мне дом.
Он наскоро осмотрел подвал, чердак. Он нигде не задерживался, прекрасно зная, что не найдет за несколько минут то, что его люди не смогли отыскать за три часа. Однако он в точности запомнил устройство и расположение комнат.
Закончив, князь вернулся в комнату, на которую Дудвиль указал ему, как на спальню Альтенхайма, и внимательно изучил ее.
– Вот что мне подойдет, – сказал он, приподнимая занавес, закрывавший заполненный одеждой темный стенной шкаф. – Отсюда видно всю комнату.
– А если барон станет обыскивать свой дом?
– Зачем?
– Но от своих слуг он узнает, что мы к нему приходили.
– Да, но не подумает, что один из нас расположился здесь. Он скажет себе, что попытка не удалась, вот и все. Так что я остаюсь.
– А как вы выйдете?
– А-а, ты слишком многого от меня хочешь! Главное было войти. Ступай, Дудвиль, закрой двери. Иди к брату и бегите прочь… До завтра… или вернее…
– Или вернее…
– Не думайте обо мне. В нужное время я подам вам знак.
Он сел на маленький ящик, стоявший в глубине шкафа. Его защищали четыре ряда висевшей одежды. Если не случится дотошного расследования, ему, очевидно, ничто не угрожает.
Прошло десять минут. Сернин услышал глухую рысь лошади со стороны улицы и звук колокольчика. Остановился какой-то экипаж, внизу стукнула входная дверь, и почти сразу же до него донеслись голоса, восклицания. Постепенно шум нарастал, вероятно, одного из пленников освободили от кляпа.
«Они объясняются, – подумал Сернин. – Ярость барона, должно быть, беспредельна… Теперь он понимает причину моего поведения в клубе этим вечером, я его попросту оставил в дураках… В дураках, это еще как сказать, поскольку, в конце-то концов, Стейнвег по-прежнему от меня ускользает… И первое, что должно заботить Альтенхайма, это не забрали ли у него Стейнвега? Чтобы узнать это, он побежит в тайник. Если он поднимется, значит, тайник наверху. Если он спустится, значит, тайник в подвале».
Он прислушался. В комнате первого этажа не смолкал шум голосов, однако не похоже было, что люди передвигаются. Верно, Альтенхайм допрашивал своих приспешников. Лишь через полчаса Сернин услышал шаги поднимавшихся по лестнице.
«Стало быть, это наверху, – сказал он себе, – но почему они не спешат?»
– Всем ложиться спать, – послышался голос Альтенхайма.
Барон вошел в спальню с одним из своих людей и закрыл дверь.
– Я тоже, Доминик, ложусь. Даже если мы проговорим всю ночь, нам никуда не продвинуться.
– На мой взгляд, – сказал другой, – они приходили искать Стейнвега.
– Я тоже так думаю, потому-то мне и смешно, ведь Стейнвега здесь нет.
– Но где же он все-таки? Что вам удалось с ним сделать?
– Ну, это уж мой секрет, а ты знаешь, что свои секреты я держу при себе.
– Значит, князь остался ни с чем?
– Похоже, что так. И к тому же ему пришлось раскошелиться, чтобы прийти к такому отличному результату. Нет, правда, мне до того смешно!.. Несчастный князь!..
– Все равно, – продолжал другой, – надо бы от него избавиться.
– Будь спокоен, старина, это не замедлит произойти. Не пройдет и недели, как я подарю тебе отменный бумажник, сделанный из шкуры Люпена. Позволь мне лечь, я засыпаю на ходу.
Звук закрывающейся двери. Потом Сернин услышал, как барон запирает задвижку, затем вытаскивает все из карманов, заводит свои часы и раздевается.
Он был весел, насвистывал и напевал, даже разговаривал вслух:
– Да, из шкуры Люпена… не пройдет и недели… и даже четырех дней! Иначе он нас сожрет, негодяй!.. Этим вечером его план не удался, но это ничего не значит… Ведь расчет был верным… Стейнвег может находиться лишь здесь… Только вот…
Он лег в постель и сразу выключил электричество. Сернин приблизился к занавеске и, слегка приподняв ее, увидел смутный свет, сочившийся сквозь окна, оставляя кровать в кромешной тьме.
«Бесспорно, это я простофиля, – сказал он себе. – Я полностью просчитался. Как только он захрапит, я улизну…»
Однако его удивил приглушенный звук, природу которого он не смог определить, но исходил этот звук от кровати. Это было что-то вроде скрипа, впрочем, едва уловимого.
– Ну как, Стейнвег, что у тебя там?
Это говорил барон! Не было ни малейшего сомнения, что говорил именно он, но как могло статься, что он обращался к Стейнвегу, раз Стейнвега в комнате не было? А Альтенхайм продолжал:
– Ты по-прежнему несговорчив?.. Да?.. Болван! И все-таки тебе придется рассказать, что тебе известно… Нет?.. Тогда спокойной ночи и до завтра…
«Я грежу, грежу, – говорил себе Сернин. – Или это он грезит вслух. Поразмыслим. Стейнвега рядом с ним нет, его нет и в соседней комнате… и даже в доме его нет. Альтенхайм сам сказал это… Тогда что означает эта ошеломляющая история?»
Он заколебался. Не наброситься ли ему на барона, не взять ли его за горло и силой добиться от него того, чего он не смог добиться хитростью? Вздор! Ни за что Альтенхайм не даст запугать себя.
– Ладно, – прошептал он, – я ухожу, отделаюсь потерянным вечером, вот и все.
Однако он не ушел. Он чувствовал, что нельзя уходить, что он должен остаться, что еще может подвернуться случай.
С величайшими предосторожностями он снял четыре или пять костюмов и пальто, разложил их на полу, расположился поверх и, прислонясь спиной к стене, преспокойно заснул.
Барон был не из ранних пташек. Часы пробили девять, когда он встал с постели и позвал слугу.
Прочитав корреспонденцию, которую тот принес, барон молча оделся и стал писать письма, пока слуга старательно развешивал в шкафу вчерашнюю одежду, а Сернин, сжав кулаки, говорил себе:
«Неужели мне придется раздавить солнечное сплетение этого типа?»
В десять часов барон приказал:
– Уходи!
– Вот только еще этот жилет…
– Говорю тебе, пошел прочь. Вернешься, когда я тебя позову… не раньше.
Он сам закрыл за слугой дверь, выждал пару минут, как человек, не доверяющий другим, и, подойдя к столу, где находился телефонный аппарат, снял трубку.
– Алло!.. Мадемуазель, прошу вас соединить меня с Гаршем… Да, мадемуазель, вы мне позвоните…
Он остался у аппарата.
Сернин дрожал от нетерпения. Не собирается ли барон разговаривать со своим товарищем по преступлению?
Раздался звонок.
– Алло, – ответил Альтенхайм. – А-а, это Гарш… прекрасно… Мадемуазель, соедините меня с номером тридцать восемь… Да, тридцать восемь…
И через несколько секунд так тихо и так четко, как только возможно, он произнес:
– Номер тридцать восемь… Это я… никаких лишних слов… Вчера? Да, мы упустили его в саду… В другой раз, конечно… но дело не терпит… Вечером он перерыл весь дом… я тебе расскажу… Разумеется, ничего не нашел… Что?.. Алло!.. Нет, старик Стейнвег отказывается говорить… угрозы, обещания, ничто не помогло… Алло… Ну да, черт возьми, он знает, что мы ничего не можем… Мы не знаем проекта Кессельбаха, а историю Пьера Ледюка – лишь отчасти… Разгадка у него… О, он заговорит, я за это ручаюсь… И даже этой ночью, иначе… Э-э, что ты хочешь, все, только бы не упустить его! Представляешь, если князь выкрадет его? О, этот через три дня должен получить свое… У тебя есть идея!.. Действительно… идея хорошая. О! О! Превосходная… я этим займусь… Когда увидимся? Давай во вторник? Ладно. Я приеду во вторник… в два часа…
Он положил трубку и вышел. Сернин слышал, как он отдавал приказания:
– На этот раз осторожней, а? Не попадитесь глупо, как вчера, раньше ночи я не вернусь.
Тяжелая дверь вестибюля закрылась, потом послышались стук калитки в саду и звук колокольчика удаляющейся лошади.