Во время переезда в автомобиле, который сопровождали три других автомобиля, набитых полицейскими, он не проронил ни слова. Они лишь заглянули в Сюрте. Памятуя о побегах, организованных Люпеном, господин Вебер тотчас отправил его снять антропометрические данные, после чего доставил в тюрьму предварительного заключения при префектуре, откуда Люпена направили в тюрьму Санте. Там его ждал директор, которого предупредили по телефону. Формальности занесения сведений об арестованном в тюремную книгу и личный досмотр были недолгими.
В семь часов вечера князь Поль Сернин переступил порог камеры номер 14 2-го отделения.
– Ваш апартамент неплох… совсем неплох, – заявил он. – Электрический свет, центральное отопление, ватерклозет… Словом, весь современный комфорт… Прекрасно, мы договорились… Господин директор, я с величайшим удовольствием готов снять ваш апартамент.
И он, не раздеваясь, бросился на кровать.
– Ах, господин директор, у меня к вам маленькая просьба.
– Какая?
– Пусть завтра утром не приносят мне мое какао раньше десяти часов… я умираю, как хочу спать.
Сернин отвернулся к стене.
Не прошло и пяти минут, как он спал крепким сном.
Три преступления Арсена Люпена
Санте-отель
Случившееся вызвало взрыв насмешек во всем мире. Разумеется, поимка Арсена Люпена стала громкой сенсацией, и общественность не скупилась на похвалы полиции, которые она заслуживала за этот реванш, столь долго ожидавшийся и полностью достигнутый. Великий авантюрист был схвачен. Необыкновенный, гениальный, неуловимый герой томился, как все прочие, в четырех стенах одиночной камеры, подавленный, в свою очередь, той грозной силой, которая зовется Правосудием и которая, рано или поздно, неизбежно сокрушает все встающие на ее пути препятствия и уничтожает замыслы своих противников.
Все это было сказано, напечатано, повторялось, комментировалось, пережевывалось. Префект полиции получил крест Командора, господин Вебер – крест Офицера[6]. Превозносились ловкость и отвага даже самых незначительных сотрудников. Все аплодировали. Воспевали победу. Писали статьи и произносили речи.
Все так! И тем не менее кое-что преобладало над этим чудесным хором похвал, этим шумным ликованием, то был смех, безумный, неодолимый, стихийный, неудержимый и неистовый.
В течение четырех лет Арсен Люпен был начальником Уголовной полиции!!!
Он был им четыре года! Притом был им законно, со всеми правами, которые дарует эта должность, с уважением начальников, благосклонностью правительства, со всеобщим восхищением.
Целых четыре года покой жителей и защита собственности были доверены Арсену Люпену. Он заботился об исполнении закона. Он защищал невиновных и преследовал преступников.
А какие услуги он оказывал! Никогда порядок не нарушался меньше, никогда преступление не раскрывалось надежнее и быстрее! Вспомните дело Денизу, ограбление «Лионского кредита», нападение на орлеанский скорый, убийство барона Дорфа… сколько неожиданных и ошеломляющих побед, сколько великолепных подвигов, которые можно сравнить с самыми прославленными триумфами самых знаменитых полицейских!
Однажды в своей речи по случаю пожара в Лувре и задержанию виновников председатель Совета Валангле, защищая немного незаконный образ действий господина Ленормана, воскликнул: «Своей проницательностью, энергией, способностью принимать и исполнять решения, своими неожиданными методами и неисчерпаемыми возможностями господин Ленорман напоминает нам единственного человека, который, если бы еще жил, мог бы противостоять ему, то есть Арсена Люпена. Господин Ленорман – это Арсен Люпен на службе общества».
И вот теперь оказалось, что господин Ленорман был не кем иным, как Арсеном Люпеном!
Господин Ленорман! Арсен Люпен!
Теперь легко объяснялись те чудесные, на первый взгляд, ловкие проделки, которые еще недавно поражали толпу и приводили в замешательство полицию. Становилось понятным похищение из Дворца правосудия его сообщника в назначенную дату, средь бела дня. Разве не сказал он сам: «Все удивятся, когда узнают о простоте средств, которые я использовал для этого бегства. «И только-то?» – скажут тогда. Да, только и всего, но надо было до этого додуматься».
Это и в самом деле оказалось проще простого: достаточно было стать начальником Уголовной полиции.
А Люпен был начальником Уголовной полиции, и все агенты сыскной полиции, подчиняясь его приказам, становились, не отдавая себе отчета, невольными сообщниками Люпена.
Отличная комедия! Восхитительный обман! Потрясающий, бодрящий фарс нашей эпохи бесхарактерности! И пусть заключенный, пусть бесповоротно побежденный, несмотря ни на что, Люпен стал великим победителем. Из своей одиночной камеры он властвовал над Парижем. Более чем когда-либо он был идолом, более чем когда-либо – Повелителем!
Проснувшись на следующий день в своем апартаменте в «Санте-отеле», как он сразу окрестил тюрьму, Арсен Люпен ясно представил себе чудовищный шум, который вызовет его арест под двойным именем Сернина и Ленормана и под двойным титулом князя и начальника Уголовной полиции.
Он потер руки и сформулировал свою мысль: «Чтобы составить компанию одинокому человеку, нет ничего лучше, чем одобрение его современников. О слава! Светило живых!..»
При свете дня камера понравилась ему еще больше.
Высоко расположенное окно позволяло увидеть ветки дерева, сквозь которые проглядывала синева неба. Стены были белые. Из мебели – только стол и единственный стул, прикрепленные к полу. Но все это было чистым и симпатичным.
– Ладно, – сказал Люпен, – небольшой отдых здесь не лишен будет привлекательности… Но займемся нашим туалетом… Есть ли у меня все, что нужно?.. Нет… В таком случае – два звонка горничной.
Он нажал на устройство возле двери, которое привело в действие звуковой сигнал в коридоре.
Через мгновение снаружи были отодвинуты железные засовы и решетки, щелкнул замок и появился охранник.
– Горячей воды, дружок, – сказал Люпен.
Тот взглянул на него, оторопев и вместе с тем разъярившись.
– Ах, – воскликнул Люпен, – и махровое полотенце. Черт возьми! Здесь нет махрового полотенца!
– Ты насмехаешься надо мной, не так ли? Это не положено, – проворчал охранник.
Он уже уходил, когда Люпен резко схватил его за руку:
– Сто франков, если ты отнесешь на почту мое письмо.
Он вытащил из кармана купюру в сто франков, которую утаил при обыске, и протянул ее охраннику.
– Письмо… – повторил тот, взяв деньги.
– Именно!.. Сейчас напишу.
Он сел за стол, набросал карандашом несколько слов на листке, который сунул в конверт, и надписал его:
Господину С. Б. 42
До востребования, Париж.
Охранник взял письмо и ушел.
– Вот послание, – сказал себе Люпен, – которое дойдет по назначению вернее, чем если бы я сам его отнес. Ответ я получу самое большее через час. Как раз необходимое мне время, чтобы оценить положение дел.
Он расположился на стуле и вполголоса подвел итоги:
– Короче говоря, в настоящий момент мне предстоит бороться с двумя противниками. Первый – это общество, которое держит меня в своей власти и на которое мне плевать. Второй – неизвестный персонаж, который меня не держит, но на которого мне совсем не плевать. Это он сообщил полиции, что я Сернин. Это он догадался, что я был господином Ленорманом. Это он запер дверь подземного хода, и это его стараниями меня заключили в тюрьму.
Арсен Люпен задумался на секунду, потом продолжал:
– Итак, в конечном счете борьба идет между ним и мной. И чтобы продолжить эту борьбу, то есть раскрыть и осуществить дело Кессельбаха, я оказался в заключении, в то время как он – на свободе, неизвестный, недосягаемый и располагающий двумя козырями, которые я считал своими, – это Пьер Ледюк и старик Стейнвег… Короче, он у цели после того, как окончательно устранил меня.
Снова задумчивая пауза – и новый монолог:
– Положение не блестящее. С одной стороны – все, с другой – ничего. Передо мной человек такой же сильный, как я, и даже сильнее, поскольку у него нет щепетильности, какой обременен я. И чтобы атаковать его, у меня нет никакого оружия.
Эти последние слова он машинально повторил несколько раз, потом умолк и, обхватив голову руками, долгое время оставался в задумчивости.
– Входите, господин директор, – сказал он при виде открывающейся двери.
– Так вы меня ждали?
– Разве я не писал вам, господин директор, попросив вас прийти? И ведь я ни секунды не сомневался, что охранник отнесет вам мое письмо. Я так мало в этом сомневался, что написал на конверте ваши инициалы – «С. Б.» и ваш возраст – сорок два.
Директор в самом деле звался Станислас Борели – это был человек с приятным, добрым от природы лицом, с заключенными он обращался с той снисходительностью, какая только была допустима.
– Вы не ошиблись относительно честности моих подчиненных, – сказал он Люпену. – Вот ваши деньги. Они будут вручены вам после вашего освобождения… А теперь вы пройдете в камеру для личного досмотра.
Люпен последовал за Борели в предназначенную для такой надобности маленькую комнату, разделся и, пока с оправданным недоверием проверяли его одежду, сам тоже подвергся тщательному досмотру.
Затем его препроводили в камеру, и господин Борели произнес:
– Теперь мне спокойнее. Дело сделано.
– И хорошо сделано, господин директор. Ваши люди выполняют свои обязанности с такой деликатностью, за которую я хочу поблагодарить их вот этим доказательством моего удовлетворения.
И он протянул господину Борели стофранковую купюру. Тот отпрянул.
– Ах, но… откуда это?
– Не стоит ломать голову, господин директор. Такой человек, как я, который ведет жизнь, какую веду я, всегда готов ко всяким случайностям, и любые невзгоды, какими бы тягостными они ни были, не застанут его врасплох, даже тюремное заключение.