– Разумеется! Разве не следовало доставить удовольствие председателю Совета и спасти кабинет министров? Случай исторический.
Господин Формери держался за бока от смеха.
– А-а! Вот умора! Боже, до чего смешно! Ваш ответ облетит весь мир. И что же, согласно вашему утверждению, после убийства господина Кессельбаха это с вами я проводил расследование в «Палас-отеле»?..
– И это со мной вы следили за делом с диадемой, когда я был герцогом де Шармерасом, – язвительным тоном отвечал Люпен.
Господин Формери содрогнулся, постыдное воспоминание смело всю его веселость. Внезапно став серьезным, он произнес:
– Итак, вы упорствуете в своем нелепом утверждении?
– Приходится, поскольку это истина. Если вы сядете на теплоход, направляющийся в Индокитай, вам будет нетрудно отыскать в Сайгоне доказательства смерти настоящего господина Ленормана, честного человека, чье место я занял и свидетельство о смерти которого я вам предоставлю.
– Вранье!
– Честное слово, господин следователь, признаюсь вам, мне это совершенно безразлично. Если вам не нравится считать меня господином Ленорманом, не будем больше говорить об этом. Если вам нравится думать, что я убил Альтенхайма, – как угодно. Вы потеряете время, добывая доказательства, но повторяю вам, все это не имеет для меня никакого значения. Все ваши вопросы и все мои ответы я рассматриваю как не имевшие места. Ваше расследование не в счет по той простой причине, что, когда оно закончится, я буду у черта на куличках. Вот только…
Не стесняясь, он взял стул и, сев напротив господина Формери по другую сторону стола, сухо сказал:
– Есть одно «но», и оно таково: знайте, сударь, что, несмотря на видимость и вопреки вашим намерениям, у меня-то нет намерения терять время. У вас есть свои дела… у меня свои. За исполнение ваших вам платят. Я делаю свои… и плачу себе сам. А дело, которым я занят сейчас, из тех, что не терпят ни минуты невнимательности, ни секунды промедления в подготовке и исполнении действий для его осуществления. Итак, я его продолжаю, и поскольку вы временно вменяете мне в обязанность сидеть без дела в четырех стенах камеры, то именно вам, господа, я поручаю блюсти мои интересы. Понятно?
С вызывающим видом и презрением на лице он встал, и такова была сила воздействия этого человека, что оба его собеседника не решились прервать его.
Господин Формери выбрал позицию стороннего наблюдателя, который развлекается, и рассмеялся:
– До чего смешно! До чего забавно!
– Забавно или нет, сударь, но будет именно так. Мой процесс, дознание, убил я или нет, исследование моего прошлого, моих былых проступков и злодеяний, словом, всякой чепухи, этим я разрешаю вам развлекаться, однако так, чтобы при этом вы ни на минуту не упускали из вида цель вашей миссии.
– Которая состоит?.. – все так же насмешливо спросил господин Формери.
– Которая состоит в том, чтобы вы заменили меня в моих расследованиях относительно проекта господина Кессельбаха и, главное, обнаружили господина Стейнвега, немецкого подданного, похищенного и незаконно лишенного свободы покойным бароном Альтенхаймом.
– Это еще что за история?
– Эта история из тех, которые я хранил в тайне, когда был… или, скорее, считал себя господином Ленорманом. Часть ее происходила в моем кабинете, тут, поблизости, и Вебер должен отчасти быть в курсе. В двух словах: старик Стейнвег знает правду о таинственном проекте, осуществить который стремился господин Кессельбах, а Альтенхайм, который тоже преследовал эту цель, спрятал господина Стейнвега.
– Так просто людей не спрятать. Этот Стейнвег должен ведь где-то быть.
– Разумеется.
– И вы знаете, где он?
– Да.
– Любопытно было бы…
– В доме двадцать девять по улице вилла Дюпон.
Господин Вебер пожал плечами.
– Значит, у Альтенхайма? В особняке, где он жил?
– Да.
– Какая глупость! Разве можно этому верить! В кармане барона я нашел его адрес. Час спустя особняк был занят моими людьми!
Люпен с облегчением вздохнул:
– А-а, хорошая новость! Я-то опасался вмешательства сообщника, того, до которого я не смог добраться, и второго похищения Стейнвега. Слуги?
– Ушли!
– Да, их, верно, предупредил телефонный звонок того, другого. Но Стейнвег там.
Господин Вебер вышел из себя:
– Но там никого не было, говорю же вам, что мои люди не покидали особняк.
– Господин помощник начальника Уголовной полиции, я даю лично вам поручение произвести обыск в особняке на улице вилла Дюпон… Завтра вы представите мне отчет о результатах вашего обыска.
Господин Вебер снова пожал плечами и, не обращая внимания на дерзость Люпена, отвечал:
– У меня есть более неотложные дела…
– Господин помощник начальника Уголовной полиции, нет ничего более срочного. Если вы будете медлить, все мои планы рухнут. Старик Стейнвег не заговорит никогда.
– Почему?
– Потому что умрет с голода, если через день, – самое большее через два – вы не принесете ему еды.
– Это серьезно… Очень серьезно… – прошептал господин Формери. – К несчастью…
Он улыбнулся.
– К несчастью, ваше откровение грешит большим недостатком.
– И каким же?
– Дело в том, господин Люпен, что все это надувательство… А что вы хотите? Я начинаю разбираться в ваших трюках, и чем более непонятными они мне кажутся, тем больше я им не доверяю.
– Идиот, – проворчал Люпен.
Господин Формери встал.
– Ну вот, дело сделано. Как видите, это был чисто формальный допрос, расстановка двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги обнажены, нам недостает лишь непременного свидетеля этих обменов ударами, вашего адвоката.
– Вот как! Это необходимо?
– Необходимо.
– Заставить работать одного из мэтров адвокатуры в ожидании дебатов… настолько маловероятных?
– Так надо.
– В таком случае я выбираю мэтра Кембеля.
– Председателя коллегии адвокатов. В добрый час, вы получите отличную защиту.
Так закончилось это первое заседание. Спускаясь по лестнице «Мышеловки» между двумя Дудвилями, арестант короткими фразами требовательно произнес:
– Следите за домом Женевьевы… постоянно четыре человека… За госпожой Кессельбах тоже… Они обе под угрозой. Будут производить обыск на улице вилла Дюпон… присутствуйте там. Если найдут Стейнвега, постарайтесь, чтобы он молчал… при надобности немного припугните.
– Когда вы будете на свободе, патрон?
– Пока ничего не поделаешь… Впрочем, это не к спеху… Я отдыхаю.
Внизу его встретили солдаты муниципальной гвардии, окружившие автомобиль.
– Домой, ребята, – воскликнул Люпен, – и поживее. Ровно в два часа у меня свидание с самим собой.
Переезд прошел без происшествий.
Вернувшись в свою камеру, Люпен написал длинное письмо с подробнейшими инструкциями братьям Дудвиль и два других письма.
Одно из них Женевьеве:
Женевьева, теперь вы знаете, кто я, и поймете, почему я скрыл от вас имя того, кто дважды уносил вас, совсем маленькой, на руках.
Женевьева, я был другом вашей матери, далеким другом, о двойной жизни которого она не знала, но на которого считала возможным положиться. И вот почему перед смертью она написала мне несколько слов, умоляя заботиться о вас.
Хоть и будучи недостойным вашего уважения, Женевьева, я останусь верен этому зароку. Не изгоняйте меня насовсем из вашего сердца.
Другое письмо было адресовано госпоже Кессельбах.
Лишь сочувствие привело князя Сернина к госпоже Кессельбах. Но безграничная потребность преданно служить ей удержала его подле нее.
Ныне, когда князь Сернин стал всего лишь Арсеном Люпеном, он просит госпожу Кессельбах не лишать его права оберегать ее издалека, как оберегают того, кого больше не увидят.
На столе лежали конверты. Люпен взял один, потом второй, а когда брал третий, заметил листок белой бумаги, присутствие которого его удивило и на котором были наклеены слова, вырезанные, по-видимому, из газеты:
Борьба с Альтенхаймом не принесла тебе успеха. Откажись заниматься делом, и я не стану мешать твоему побегу.
В который раз Люпен испытал чувство отвращения и страха, которое внушало ему это мерзкое, фантастическое существо, – ощущение гадливости, которое испытывают, прикасаясь к ядовитой рептилии.
«Опять он, – подумалось ему, – и даже здесь!»
В смятение Люпена приводило и другое, внезапно посещавшее его иногда видение этой враждебной силы, силы столь же могучей, как его собственная, и располагавшей потрясающими средствами, о которых сам он не имел представления.
Он сразу же заподозрил своего охранника. Но как можно было подкупить человека с таким суровым выражением лица?
– Ну что ж, в конце концов, тем лучше! – воскликнул Люпен. – Я всегда имел дело лишь с растяпами… Чтобы побороть меня самого, мне пришлось неожиданно возложить на себя обязанности начальника Уголовной полиции… На сей раз мне повезло!.. Вот человек, который может заткнуть меня за пояс, так сказать, играючи… Если я, находясь в тюрьме, сумею избежать ударов и сокрушить его, увидеть Стейнвега и вырвать у него признание, дать ход делу Кессельбаха и полностью осуществить его, защитить госпожу Кессельбах и добиться счастья и богатства для Женевьевы… Ну что ж, тогда, значит, Люпен навсегда останется Люпеном… а ради этого для начала поспим…
Он улегся на кровать, прошептав:
– Стейнвег, потерпи, не умирай до завтрашнего вечера, и клянусь тебе…
Люпен проспал весь конец дня, и всю ночь, и все утро. Около одиннадцати часов ему пришли сообщить, что мэтр Кембель ожидает его в адвокатской приемной, на что арестант ответил:
– Ступайте скажите мэтру Кембелю, что если он нуждается в сведениях о моей деятельности, пусть обратится к газетам за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит истории.