Люпен подошел ближе и, еще больше понизив голос, произнес:
– Вы обладаете всей властью, ваше величество… Моя свобода не такое уж исключительное событие, чтобы вам отказать.
– Значит, мне придется испросить ее?
– Да.
– У кого?
– У Валангле, председателя совета министров.
– Но даже сам господин Валангле может не больше, чем я…
– Он может открыть двери этой тюрьмы.
– Это был бы скандал.
– Когда я говорю «открыть»… – «Приоткрыть» – этого мне будет достаточно… Изобразят мое бегство… Общественность настолько готова к этому, что не потребует никакого отчета.
– Хорошо… хорошо… Но господин Валангле никогда не согласится…
– Он согласится.
– Почему?
– Потому что вы выразите ему такое желание.
– Мое желание для него не приказ.
– Нет, но между правительствами такие вещи делаются. А господин Валангле весьма дипломатичен…
– Неужели вы полагаете, что французское правительство совершит столь беззаконное действие ради единственной радости быть мне приятным?
– Это будет не единственная радость.
– Какой станет другая?
– Радость послужить Франции, приняв предложение, которое будет сопровождать просьбу о моей свободе.
– И я сделаю такое предложение?
– Да, ваше величество.
– В чем оно будет заключаться?
– Я не знаю, но мне кажется, что всегда существует благоприятная почва, чтобы договориться… Есть возможности соглашения…
Иностранец смотрел на него, не понимая. Люпен наклонился и, словно подыскивая слова, словно выражая некую гипотезу, произнес:
– Я полагаю, что две страны не находят общего языка по ничтожному поводу… Что у них разные точки зрения на второстепенный вопрос… например, колониальный вопрос, где на карту поставлено скорее их самолюбие, нежели их интересы… Разве нет возможности руководителю одной из этих стран самому прийти к тому, чтобы обсудить это дело в духе нового соглашения?.. И дать необходимые инструкции… чтобы…
– … чтобы я оставил Марокко Франции, – рассмеявшись, сказал иностранец.
Идея, которую предложил Люпен, показалась ему на редкость смехотворной, и он смеялся от всего сердца. Какая несоразмерность между целью, которую требовалось достичь, и предложенными средствами!
– Конечно… конечно… – продолжал иностранец, безуспешно стараясь снова стать серьезным, – идея, конечно, оригинальная… Перевернуть всю мировую политику ради того, чтобы дать свободу Арсену Люпену! Разрушить планы империи, чтобы позволить Арсену Люпену вновь совершать свои подвиги!.. А почему бы уж в таком случае не попросить заодно Эльзас и Лотарингию?
– Я об этом думал, – признался Люпен.
Иностранец развеселился еще больше.
– Восхитительно! Но вы пощадили меня?
– На этот раз да.
Люпен скрестил руки. Он тоже веселился, преувеличивая свою роль, и продолжал с нарочитой серьезностью:
– Однажды обстоятельства могут сложиться так, что в моих руках окажется возможность потребовать и добиться этого возврата. В тот день я, разумеется, не премину это сделать. А сейчас оружие, которым я располагаю, вынуждает меня к большей скромности. Мира в Марокко мне достаточно.
– Только и всего?
– Только и всего.
– Марокко взамен вашей свободы?
– Не более того… или, поскольку ни в коем случае не следует упускать из вида сам предмет этой беседы, скорее немного доброй воли со стороны одной из двух великих стран, о которых идет речь… а взамен отказ от писем, которые находятся в моей власти.
– Эти письма!.. Письма!.. – с раздражением прошептал иностранец. – В конце концов, ценность их, возможно, не столь велика…
– Они написаны вашей рукой, ваше величество, и вы оценили их достаточно высоко, придя ко мне в эту камеру.
– Ну и что?
– Есть и другие письма, происхождения которых вы не знаете и о которых я могу дать вам определенные сведения.
– А-а! – обеспокоенно произнес иностранец.
Люпен заколебался.
– Говорите, говорите со всей откровенностью, – приказал иностранец, – выражайтесь яснее.
В глубокой тишине Люпен заявил с определенной торжественностью:
– Двадцать лет назад был выработан проект договора между Германией, Англией и Францией.
– Это ложь! Это невозможно! Кто мог это сделать?
– Отец нынешнего императора и королева Англии, его бабушка, оба они были под влиянием императрицы.
– Невозможно! Повторяю, это невозможно!
– Переписка хранится в тайнике замка в Вельденце, в тайнике, секрет которого знаю лишь я один.
Иностранец в волнении ходил взад и вперед.
Остановившись, он сказал:
– Текст договора составляет часть этой переписки?
– Да, ваше величество. Он написан рукой вашего отца.
– И о чем там речь?
– По этому договору Англия и Франция шли на уступки и обещали Германии огромное колониальное влияние, то влияние, которого у нее нет и которое необходимо ей сегодня, чтобы обеспечить себе величие, достаточно большое влияние, чтобы она оставила свои мечты о гегемонии и смирилась, согласившись быть… всего лишь такой, какая она есть.
– И взамен этого влияния Англия требовала?..
– Сокращения немецкого флота.
– А Франция?
– Эльзас и Лотарингию.
Император умолк, задумчиво опершись о стол. Люпен продолжал:
– Все было готово. Правительства Парижа и Лондона уже выразили согласие. Дело считалось решенным. Предстояло подписать большой союзнический договор, который заложил бы основы всеобщего и окончательного мира. Но я спрашиваю ваше величество, что подумает ваш народ, что подумает весь мир, когда станет известно, что Фридрих III, один из героев семидесятых, немец, чистокровный немец, уважаемый всеми своими согражданами и даже врагами, соглашался и, следовательно, считал справедливым возврат Эльзаса и Лотарингии?
Люпен умолк на мгновение, чтобы проблема ясно обозначилась перед совестью императора, перед совестью человека, сына и государя.
И в заключение сказал:
– Только его величеству дано знать, желает он или не желает, чтобы история запечатлела этот договор. Что касается меня, ваше величество, то вы видите, что моей скромной персоне отводится не так много места в этом споре.
После этих слов последовало долгое молчание. Люпен ждал ответа с тревогой в душе. В эту минуту, которую он замыслил и в какой-то мере породил с такими усилиями и таким упорством, разыгрывалась его судьба… Минута, рожденная его умом, была историческая, и его «скромная персона», что бы он там ни говорил, имела в эту минуту немалый вес для решения судеб империй и мира на земле…
Напротив него, в тени, размышлял Цезарь.
Что он скажет? Какое примет решение?
В течение нескольких минут, показавшихся Люпену бесконечными, его величество шагал по камере.
Потом остановился и сказал:
– Есть другие условия?
– Да, ваше величество, но незначительные.
– Какие?
– Я отыскал сына великого герцога. Герцогство Дё-Пон-Вельденц должно быть ему возвращено.
– Дальше?
– Он любит юную девушку, которая тоже его любит, это самая красивая и самая добродетельная из женщин. Он женится на ней.
– Дальше?
– Это все.
– Больше ничего?
– Ничего. Вашему величеству остается лишь велеть доставить это письмо директору «Гран Журналь», чтобы он, не читая, уничтожил статью, которую должен получить с минуты на минуту.
С замиранием сердца Люпен дрожащей рукой протянул письмо. Если император возьмет его, это станет свидетельством его согласия.
Император заколебался, но тут же яростным жестом забрал письмо, надел шляпу, закутался в свой плащ и, не сказав ни слова, вышел.
Несколько секунд Люпен не двигался, словно оглушенный…
Потом вдруг упал на стул с криками радости и гордости.
– Господин следователь, сегодня я с сожалением должен проститься с вами.
– Как, господин Люпен, значит, вы намерены нас покинуть?
– Против своей воли, господин следователь, будьте уверены, у нас ведь сложились на редкость сердечные отношения. Но всякому удовольствию приходит конец. Мой курс лечения в «Санте-отеле» окончен. Меня ждут другие обязанности. Этой ночью мне придется бежать.
– Тогда удачи вам, господин Люпен.
– Благодарю вас, господин следователь.
И Арсен Люпен стал терпеливо дожидаться часа своего побега, задаваясь вопросом, как именно осуществится этот побег и какими способами Франция и Германия, объединившись для такого достойного похвалы дела, сумеют осуществить его без большого скандала.
Во второй половине дня охранник приказал ему направиться во двор к выходу. Он поспешил туда и встретил директора, который передал его на руки господину Веберу, а означенный господин Вебер велел ему подняться в автомобиль, где уже было занято одно место.
У Люпена сразу же начался приступ безумного смеха.
– Как! Это тебе, мой бедный Вебер, выпала такая незадача! Это ты будешь в ответе за мой побег? Признайся, что тебе не повезло! Ах, бедняга, какая неприятность! Прославленного моим арестом, теперь тебя обессмертит мой побег.
Он взглянул на своего другого спутника.
– Вот как, господин префект полиции, вы тоже в деле? Ну и подарочек вам преподнесли, а? Могу дать один совет, оставайтесь в сторонке. Вся честь Веберу! Она по праву принадлежит ему… Он крепкий малый!..
Ехали быстро, сначала вдоль Сены и через Булонский лес. В Сен-Клу свернули.
– Прекрасно, – воскликнул Люпен, – мы едем в Гарш! Во мне там нуждаются, чтобы на месте воспроизвести смерть Альтенхайма. Мы спустимся в подземелье, я исчезну, и потом скажут, что я скрылся через другой выход, известный мне одному. Боже! До чего глупо!
Он казался огорченным.
– Глупо, дальше некуда! Я краснею от стыда… И такие люди правят нами!.. Что за эпоха! Несчастные, вам надо было обратиться ко мне. Я изобрел бы для вас отменный побег в жанре чуда. У меня столько идей! Общественность вопила бы о чуде и тряслась бы от восторга. А вместо этого… Впрочем, правда и то, что вас застали слегка врасплох… И тем не менее…