ьствие от знаков восхищения и преданности, какими осыпали его друзья.
– Объяснитесь, патрон!.. Что произошло? К вашим чудесам мы привыкли… но есть же все-таки пределы… Так, значит, вы свободны? И вы здесь, в центре Парижа, неузнаваемый.
– Сигару? – предложил Люпен.
– Спасибо… нет.
– Это ты напрасно, Дудвиль. Сигары вполне достойные. Я получил их от тонкого знатока, который горд быть моим другом.
– А можно узнать, кто это?
– Кайзер… Ладно, перестаньте изображать обалдевших кретинов и введите меня в курс дел, я не читал газет. Мой побег, какое впечатление произвел он на общественность?
– Ошеломляющее, патрон!
– Версия полиции?
– Ваше бегство будто бы имело место в Гарше во время воспроизведения обстоятельств убийства Альтенхайма. К несчастью, журналисты доказали, что это было невозможно.
– А дальше?
– Дальше – оторопь. Доискиваются, насмехаются, в общем, веселятся вовсю.
– Вебер?
– Вебер сильно скомпрометирован.
– А кроме этого, ничего нового в службах Уголовной полиции? Убийца так и не обнаружен? Никакого намека на возможность установить подлинную личность Альтенхайма?
– Нет.
– Просто поразительно! Подумать только, и мы платим миллионы в год, чтобы прокормить этих людей. Если и дальше так пойдет, я отказываюсь платить свои налоги. Возьми стул и перо, Дудвиль. Сегодня вечером отнесешь это письмо в «Гран Журналь». Давненько мир не получал от меня известий. Он, наверное, сгорает от нетерпения. Пиши:
Господин директор!
Прошу прощения у публики, законное нетерпение которой будет обмануто.
Я совершил побег из тюрьмы, и у меня нет возможности поведать, каким образом я сбежал. После побега я раскрыл тот знаменитый секрет, но точно так же не имею возможности рассказать, что это за секрет и как я его раскрыл.
Когда-нибудь все это станет предметом некоего оригинального повествования, которое на основании моих записей опубликует мой постоянный биограф. Это страница французской истории, которую наши внуки прочтут не без интереса.
А пока у меня есть дела поважнее. Возмущенный тем, в какие руки попали обязанности, которые я исполнял, устав констатировать, что дело Кессельбаха-Альтенхайма все на той же точке, я отстраняю от должности господина Вебера и вновь возвращаю себе почетный пост, который я с таким блеском и ко всеобщему удовлетворению занимал под именем господина Ленормана.
В восемь часов вечера Арсен Люпен и Дудвиль входили в модный ресторан «У Кайяра» – Люпен, затянутый во фрак, но с чересчур широкими брюками артиста и слабоватым узлом галстука, Дудвиль – в рединготе, с осанкой и важным видом судьи.
Они выбрали место в углублении, отделенном от большого зала двумя колоннами.
Заносчивый метрдотель с блокнотом в руках ожидал указаний. Люпен сделал заказ с кропотливостью и утонченностью завзятого гурмана.
– Конечно, – заметил он, – тюремная кухня была приемлема, и все-таки изысканная трапеза – это приятно.
Он ел с большим аппетитом и молча, лишь изредка произносил короткую фразу, которая указывала на последовательность его забот.
– Разумеется, все образуется… но будет трудно… Какой противник!.. Больше всего меня поражает то, что после шести месяцев борьбы я даже не знаю, чего он хочет!.. Главный сообщник мертв, мы почти достигли конца баталии, и однако я не стал яснее разбираться в его игре… К чему он стремится, несчастный?.. Мой-то план ясен: завладеть великим герцогством, посадить на трон великого герцога, которого я придумал, дать ему в супруги Женевьеву… и править. Все это прозрачно, по чести, без жульничества. Но он, гнусный персонаж, этот злой дух тьмы, какой цели он хочет достигнуть? Официант! – позвал Люпен.
Подошел метрдотель.
– Господин желает?..
– Сигары.
Метрдотель вернулся с несколькими коробками.
– Что вы мне посоветуете? – спросил Люпен.
– Вот великолепные “Upmann”.
Люпен предложил одну сигару Дудвилю, другую взял себе и обрезал.
Метрдотель зажег спичку и поднес ее.
Люпен проворно схватил его за руку.
– Ни слова… Я тебя знаю… Твое настоящее имя – Доминик Лека…
Мужчина, крупный и сильный, хотел высвободиться, но чуть не вскрикнул от боли. Люпен вывернул ему руку.
– Тебя зовут Доминик… ты живешь на улице де ла Помп, на пятом этаже, где укрылся с маленьким состоянием, приобретенным на службе – да слушай же, болван, или я сломаю тебе кости, – приобретенным на службе у барона Альтенхайма, у которого ты был метрдотелем.
Тот застыл, смертельно побледнев от страха.
Вокруг них в маленьком зале было пусто. Рядом, в ресторане, трое господ курили, и две пары беседовали, пробуя ликеры.
– Видишь, нас никто не побеспокоит… можно поболтать.
– Кто вы? Кто вы?
– Ты меня не припоминаешь? Вспомни-ка тот знаменитый обед на улице вилла Дюпон… Это ты, старый холуй, подал мне тарелку с кексами… и какими кексами!..
– Князь… князь… – пробормотал тот.
– Ну да, князь Арсен, князь Люпен собственной персоной… А-а! А-а! Ты вздохнул с облегчением… Ты говоришь себе, что тебе нечего бояться Люпена, так ведь? Ошибаешься, старик, тебе очень даже есть чего бояться.
Он достал из кармана удостоверение и показал ему:
– На, посмотри, теперь я в полиции… А что ты хочешь, именно так мы всегда и кончаем… мы, великие сеньоры воровства, императоры преступлений.
– Что теперь? – по-прежнему с испугом спросил метрдотель.
– Теперь ступай туда, к клиенту, который зовет тебя, выполни свои обязанности и возвращайся. Только без шуток, не пытайся улизнуть. Снаружи у меня десять агентов, которые глаз с тебя не спустят. Ступай.
Метрдотель повиновался. Через пять минут он возвратился и, повернувшись спиной к залу, встал у столика, словно обсуждая с посетителями качество сигар.
– Так в чем дело? – спросил он.
Люпен выложил на стол несколько купюр по сто франков.
– Сколько точных ответов на мои вопросы, столько бумажек.
– Годится.
– Я начинаю. Сколько вас было у барона Альтенхайма?
– Семеро, не считая меня.
– Не больше?
– Нет. Один лишь раз мы наняли итальянских рабочих, чтобы прорыть подземные ходы от виллы «Глицинии» в Гарш.
– Подземных ходов было два?
– Да, один вел во флигель «Гортензия», другой шел от первого и выходил под флигелем госпожи Кессельбах.
– Чего вы хотели?
– Похитить госпожу Кессельбах.
– Две горничные, Сюзанна и Гертруда, были сообщницами?
– Да.
– Где они?
– За границей.
– А семеро твоих приятелей из банды Альтенхайма?
– Я ушел от них. А они продолжают.
– Где я могу их найти?
Доминик заколебался. Люпен протянул две купюры по сто франков и сказал:
– Твоя щепетильность делает тебе честь, Доминик. Остается лишь наплевать на нее и отвечать.
Доминик ответил:
– Вы найдете их в доме номер три на дороге Револьт в Нёйи. Одного из них зовут Старьевщик.
– Отлично. А теперь имя, настоящее имя Альтенхайма. Ты его знаешь?
– Да. Рибейра.
– Доминик, так не пойдет. Рибейра – это псевдоним. Я спрашиваю у тебя настоящее имя.
– Парбери.
– Другой псевдоним.
Метрдотель колебался. Люпен показал три купюры по сто франков.
– К черту! – воскликнул мужчина. – В конце концов, он умер, так ведь? Действительно умер.
– Его имя? – настаивал Люпен.
– Его имя? Шевалье де Мальреш.
Люпен подскочил на своем стуле.
– Что? Что ты сказал? Шевалье?.. Повтори… шевалье?..
– Рауль де Мальреш.
Долгое молчание. Люпен с застывшим взглядом думал об отравленной безумной из Вельденца. Изильда носила то же имя: Мальреш. И такое же имя носил французский мелкий дворянин, приехавший в XVIII веке ко двору Вельденца.
– Из какой страны этот Мальреш? – спросил он.
– Происхождение французское, но родился в Германии… Я видел однажды его документы… Так я узнал его имя. Ах, если бы он проведал об этом, думаю, он задушил бы меня.
Поразмыслив, Люпен произнес:
– Это он командовал всеми вами?
– Да.
– Но у него был сообщник, компаньон?
– Ах, молчите… молчите…
На лице метрдотеля внезапно отразилась неописуемая тревога. Люпен распознал те же ужас и отвращение, которые испытывал сам, думая об убийце.
– Кто это? Ты его видел?
– О! Не будем говорить об этом… О нем не следует говорить.
– Я тебя спрашиваю, кто это?
– Это хозяин… шеф… Его никто не знает.
– Но ты-то его видел. Отвечай. Ты его видел?
– Иногда, в темноте… ночью. Днем – никогда. Его распоряжения поступают на клочках бумаги… или по телефону.
– Его имя?
– Я не знаю. О нем никогда не говорили. Это приносило несчастье.
– Он одет в черное, не так ли?
– Да, в черное. Он маленький и худенький… светловолосый.
– И он убивает, правда?
– Да, убивает… Ему убить все равно что другому украсть кусок хлеба.
Голос его дрожал.
– Помолчим, – взмолился он, – о нем не надо упоминать… Говорю же вам… это приносит несчастье.
Люпен умолк, невольно поддавшись тревоге этого человека.
Он долго пребывал в задумчивости, потом встал и сказал метрдотелю:
– Держи, вот твои деньги, но если хочешь жить спокойно, прояви благоразумие и никому ни слова о нашей встрече.
Он вышел из ресторана вместе с Дудвилем и до Порт-Сен-Дени не проронил ни слова, озабоченный тем, что узнал.
Наконец он схватил за руку своего спутника и произнес:
– Слушай внимательно, Дудвиль. Ты отправишься на Северный вокзал и придешь как раз вовремя, чтобы успеть на люксембургский экспресс. Поедешь в Вельденц, столицу великого герцогства Дё-Пон-Вельденц. В ратуше ты легко получишь свидетельство о рождении шевалье де Мальреша и сведения о его семье. Послезавтра, в субботу, вернешься.