813 — страница 50 из 62

Разумеется, все это удалось по воле врага, благодаря счастливому, чуть ли не чудесному стечению обстоятельств – ибо в конце-то концов Люпен мог появиться здесь до того, как ложное послание удалило его друзей. В таком случае произошла бы битва его собственной банды против банды Альтенхайма. И Люпен, вспомнив поведение Мальреша, убийство Альтенхайма, отравление безумной в Вельденце, Люпен спрашивал себя, а была ли ловушка направлена против него одного и не предполагал ли Мальреш, как возможность, всеобщую жаркую схватку и устранение сообщников, которые теперь мешали ему.

Скорее то была интуиция, едва промелькнувшая мимолетная мысль. Время требовало действий. Надо было защитить Долорес, похищение которой при любых условиях было смыслом нападения.

Он приоткрыл окно на улицу и нацелил свой револьвер. Один выстрел, тревога, поднятая в квартале, и бандиты сбегут.

– Ну нет, – прошептал он, – нет. Пусть не говорят, что я уклонился от борьбы. Возможность слишком хорошая… К тому же как знать, сбегут ли они!..

Он вернулся в спальню Долорес. Снизу донесся шум. Он прислушался и, поскольку шум доносился с лестницы, запер замок на два оборота.

Долорес судорожно плакала на диване.

Люпен умолял ее:

– У вас достанет сил? Мы на втором этаже. Я мог бы помочь вам спуститься… Простыни в окно…

– Нет, нет, не покидайте меня… Они убьют меня… Защитите меня.

Он взял ее на руки и отнес в соседнюю комнату.

– Не двигайтесь и успокойтесь, – сказал он, склонившись над ней. – Клянусь вам, пока я жив, ни один из этих людей не прикоснется к вам.

Дверь первой комнаты содрогнулась.

Ухватившись за Люпена, Долорес воскликнула:

– Ах, вот они… вот они… Они вас убьют… вы один…

Он с жаром ответил ей:

– Я не один: здесь вы… вы здесь, со мною рядом.

Он хотел высвободиться. Обхватив его голову двумя руками и глядя ему прямо в глаза, она прошептала:

– Куда вы идете? Что вы собираетесь делать? Нет… не умирайте… Я не хочу… Надо жить… так надо…

Она бормотала слова, которых он не слышал и которые она, казалось, нарочно заглушала, чтобы он не мог их расслышать. Теряя силы, совсем ослабев, она вновь потеряла сознание.

Люпен склонился над Долорес и мгновение смотрел на нее. Осторожно он коснулся поцелуем ее волос.

Потом, вернувшись в первую комнату, запер дверь, разделявшую две комнаты, и включил электричество.

– Минуту, парни! – крикнул он. – Неужели вам так не терпится, чтобы вас прикончили?.. Вам известно, что здесь Люпен? Берегитесь!

Не переставая говорить, он развернул ширму, чтобы скрыть диван, на котором только что лежала госпожа Кессельбах, и набросал на него платья и одеяла.

Под ударами нападающих дверь того и гляди должна была рухнуть.

– Сейчас, сейчас! Я бегу! Вы готовы? Ну что ж, первому из этих господ!..

Он быстро повернул ключ и отодвинул задвижку.

Крики, угрозы, толкотня злобных зверюг в проеме открытой двери.

Но войти, однако, никто не решался. Прежде чем наброситься на Люпена, бандиты, охваченные беспокойством и страхом, колебались.

Он это предвидел.

Стоя посреди комнаты на самом свету и вытянув руку, он держал между пальцами пачку банкнот, из которых, пересчитывая по одной, сделал семь равных частей. Потом спокойно произнес:

– Три тысячи в награду каждому, если Люпена отправят ad patres?[7] Ведь именно это вам обещали, не так ли? Вот вам вдвое больше.

Он положил пачки на стол в пределах досягаемости для бандитов.

– Вранье! – завопил Старьевщик. – Он пытается выиграть время. Стреляем в него!

И он поднял руку. Приятели остановили его.

А Люпен продолжал:

– Разумеется, это ничего не меняет в планах вашей кампании. Вы проникли сюда, во-первых, чтобы похитить госпожу Кессельбах, во-вторых, чтобы завладеть ее драгоценностями. Я считал бы себя последним дураком, если бы воспротивился этому двойному намерению.

– Ах вот к чему ты клонишь, – проворчал Старьевщик, который невольно слушал его.

– Ах, ах, Старьевщик, я начинаю интересовать тебя. Входи же, старина… Входите все… На верху лестницы сквозняк… и голубчики вроде вас рискуют простудиться… Ну что! Мы боимся? А я, между тем, один… Давайте, смелее, мои ягнятки.

Заинтригованные, они с опаской вошли в комнату.

– Закрой дверь, Старьевщик… так нам будет спокойнее. Спасибо, толстячок. А-а, я вижу, по пути тысячные купюры испарились. Следовательно, все согласны. Как легко, однако, договориться между собой честным людям!

– Что дальше?

– Дальше? Ну что ж, раз мы компаньоны…

– Компаньоны!

– Черт возьми, разве вы не приняли мои деньги? Мы работаем вместе, толстячок, и вместе будем, во-первых, похищать молодую особу, во-вторых, похищать драгоценности.

Старьевщик усмехнулся:

– Ты нам для этого не нужен.

– Ошибаешься, толстячок.

– А зачем ты нам?

– Затем, что вы не знаете, где находится тайник с драгоценностями, а я – я знаю.

– Мы его найдем.

– Завтра. Не этой ночью.

– Ладно, говори. Чего ты хочешь?

– Поделить добычу.

– Почему же ты не забрал все себе, если знаешь тайник?

– Невозможно открыть его одному. Есть секрет, но я его не знаю. Вы здесь, и я хочу вас использовать.

Старьевщик колебался.

– Поделить… поделить… Несколько камешков и, возможно, немного меди…

– Дурак! Там больше, чем на миллион.

Мужчины, пораженные, вздрогнули.

– Ладно, – сказал Старьевщик, – но если Кессельбахша сбежит? Она ведь в другой комнате?

– Нет, она здесь.

Люпен на мгновение отодвинул одну из створок ширмы, дав увидеть груду платьев и одеял на диване.

– Она здесь, в обмороке. Но я отдам ее только после дележа.

– Однако…

– Как хотите, выбирайте. Я, конечно, один. Но вы знаете, чего я стою. Так что…

Мужчины посоветовались, и Старьевщик спросил:

– Где тайник?

– Под очагом камина. Но если не знаешь секрета, надо сначала приподнять весь камин, зеркало, мрамор, вроде бы все разом. Работа не из легких.

– Ха! Мы готовы. Ты увидишь. За пять минут…

Старьевщик отдал распоряжения, и тотчас его товарищи с поразительным рвением и дисциплиной принялись за дело. Двое из них, встав на стулья, старались приподнять зеркало. Четверо других взялись за сам камин. Старьевщик, стоя на коленях, наблюдал за камином и командовал:

– Смелее, парни!.. А ну-ка все вместе… Осторожней! Раз, два… А-а, смотрите, сдвинулось.

Застыв позади них, руки в карманах, Люпен с умилением наблюдал за ними и вместе с тем всею своей гордыней художника и мастера наслаждался столь жестоким испытанием своей власти и силы, тем безжалостным воздействием, которое он осуществлял на других. Как эти бандиты хоть на минуту могли допустить возможность столь невероятной истории и утратить всякое понятие о вещах до такой степени, что предоставили ему все шансы на удачу в этой баталии?

Люпен достал из карманов два огромных револьвера, массивных и грозных, вытянул обе руки и спокойно, выбирая двух первых мужчин, которых убьет, и двух других, которые упадут следом, прицелился, как прицелился бы в две мишени на стенде. Два выстрела сразу, и еще два…

Вопли… Четверо мужчин рухнули один за другим, словно куклы в настольной игре.

– Из семи удалены четверо, остались трое, – сказал Люпен. – Стоит ли продолжать?

Его руки были по-прежнему вытянуты, два револьвера направлены на группу, состоявшую из Старьевщика и двух его приятелей.

– Подлец! – проворчал Старьевщик, пытаясь достать оружие.

– Лапы вверх! – крикнул Люпен. – Или я стреляю… Прекрасно, а вы разоружите его… иначе…

Дрожа от страха, два бандита парализовали своего шефа и заставили его подчиниться.

– Свяжите его!.. Свяжите его, черт возьми! Чего вы мешкаете?.. Я уйду, и вы свободны… Ну, все ясно? Сначала запястья… вашими ремнями… Теперь лодыжки. Да поживее…

Растерянный, побежденный, Старьевщик больше не сопротивлялся. Пока приятели связывали его, Люпен наклонился над ними и рукояткой револьвера нанес им два страшных удара по голове. Они осели.

– Отличная работа, – произнес он, переводя дух. – Жаль, что их не пятьдесят… Я был в ударе… И все это с легкостью… с улыбкой на губах… Что ты об этом думаешь, Старьевщик?

Бандит не скупился на ругательства.

– Не грусти, толстяк, – сказал Люпен. – Утешься, говоря себе, что ты способствуешь доброму делу, спасению госпожи Кессельбах. Сейчас она сама поблагодарит тебя за твою любезность.

Он направился к двери второй комнаты и открыл ее.

– Ах! – опешив, произнес он, остановившись, потрясенный, на пороге.

Комната была пуста.

Он подошел к окну и увидел прислоненную к балкону лестницу, складную стальную лестницу.

– Похищена… похищена… – прошептал он. – Луи де Мальреш… А-а! Разбойник…

II

С минуту поразмыслив, Люпен, стараясь преодолеть тревогу, сказал себе, что в конечном счете, раз госпоже Кессельбах, похоже, не грозит немедленная опасность, не стоит паниковать. Однако его охватила внезапная ярость, и он набросился на бандитов, наградил несколькими тумаками раненых, которые излишне суетились, отыскал и забрал банкноты, заткнул рты, связал руки шнурками и подхватами от занавесок, разорванными на ленты простынями и одеялами и под конец выложил на ковер перед диваном семь человеческих свертков, тесно прижатых друг к другу и связанных, словно тюки.

– Мумии на вертеле, – усмехнулся он. – Деликатес для любителя! Куча идиотов, как это вас угораздило так вляпаться? Вы похожи на утопленников в морге… И вы еще нападаете на Люпена, защитника вдовы и сироты!.. Дрожите? Не стоит, ягнятки! Люпен никогда и мухи не обидел… Вот только Люпен порядочный человек и не любит прохвостов, и Люпен знает свои обязанности. Ну как можно жить рядом с такими шалопаями, как вы? Это что же получается? Никакого больше уважения к жизни ближнего? Никакого уважения к чужому имуществу? Никаких законов? Ни общества, ни совести, ничего? Куда мы идем, Господи, куда мы идем?