Не удосужившись даже запереть бандитов, он вышел из комнаты, спустился на улицу и добрался до своего такси. Шофера он послал на поиски другого автомобиля и привел обе машины к дому госпожи Кессельбах.
Щедрые чаевые, выданные заранее, помогли избежать ненужных объяснений. С помощью шоферов он спустил вниз семерых пленников и расположил их в машинах как попало, вповалку. Раненые кричали, жаловались. Люпен захлопнул двери.
– Берегись! – сказал он, а сам сел в первый автомобиль. – В путь!
– Куда едем? – спросил шофер.
– Тридцать шесть, набережная Орфевр, Уголовная полиция.
Взревели моторы… и странный кортеж двинулся преодолевать склоны Трокадеро.
На улицах они обогнали несколько тележек с овощами. Люди, вооруженные шестами, гасили уличные фонари.
В небе сияли звезды. Веял свежий ветерок.
Люпен напевал.
Площадь Конкорд, Лувр… Вдалеке черная громада Собора Парижской Богоматери…
Повернувшись, он приоткрыл дверцу:
– Все в порядке, приятели? У меня тоже, спасибо. Ночь восхитительная, и можно вдохнуть свежего воздуха!..
Автомобиль подпрыгнул на неровной мостовой набережной. И вот уже Дворец правосудия и ворота Уголовной полиции.
– Подождите тут, – обратился Люпен к обоим шоферам, – а главное, позаботьтесь о ваших клиентах.
Он пересек первый двор и проследовал по правому коридору, который вел в помещения центральной службы.
Там инспекторы дежурили постоянно.
– Дичь, господа, – сказал он, входя, – и крупная. Господин Вебер на месте? Я новый полицейский комиссар Отёя.
– Господин Вебер у себя дома. Предупредить его?
– Секунду. Я тороплюсь. Я оставлю ему записку.
Он сел за стол и написал:
Дорогой Вебер!
Я доставил тебе семерых бандитов, входивших в банду Альтенхайма, тех, кто убил Гуреля… и других, тех, что убили и меня под именем господина Ленормана.
Теперь остался только их шеф. Я приступаю к его немедленному аресту. Присоединяйся ко мне. Он проживает в Нёйи на улице Делезман и называет себя Леон Массье.
С дружеским приветом.
Он запечатал послание.
– Это для господина Вебера. И это срочно. А теперь мне нужны семь человек, чтобы принять поставку товара. Я оставил его на набережной.
У автомобилей к нему присоединился один из главных инспекторов.
– А-а, это вы, господин Лебёф, – сказал ему Люпен. – У меня отличный улов… Все банда Альтенхайма… Они здесь, в автомобилях.
– Где же вы их взяли?
– Во время похищения госпожи Кессельбах и грабежа ее дома. Однако обо всем этом я расскажу в надлежащее время.
Главный инспектор отвел его в сторону и с удивлением произнес:
– Но простите, ко мне пришли от комиссара Отёя. И мне не кажется… С кем я имею честь разговаривать?..
– С человеком, который сделал вам отличный подарок в виде семерых бандитов высочайшей пробы.
– Однако мне хотелось бы знать…
– … мое имя?
– Да.
– Арсен Люпен.
Неожиданно подставив ножку своему собеседнику, он проворно добежал до улицы Риволи, вскочил в проезжавший мимо автомобиль и велел ехать к заставе Терн.
Дорога Револьт находилась поблизости; он направился к дому номер 3.
Несмотря на все его хладнокровие и умение владеть собой, Арсену Люпену не удавалось справиться с охватившим его волнением. Найдет ли он Долорес Кессельбах? Доставил ли Луи де Мальреш молодую женщину к себе или в сарай Старьевщика?
Люпен забрал у Старьевщика ключ от этого сарая, так что ему не составило труда, позвонив, пересечь все дворы, отпереть дверь и войти на склад хлама.
Включив свой фонарь, он огляделся. Чуть правее находилось свободное пространство, где на его глазах сообщники совещались в последний раз.
На упоминавшемся Старьевщиком диване он заметил что-то темное.
Там с кляпом во рту лежала завернутая в одеяла Долорес…
Он освободил ее.
– Ах, вот и вы!.. Вот и вы, – прошептала она. – Они ничего вам не сделали?
И тотчас, поднявшись, она указала в глубь склада:
– Там, он прошел с той стороны… Я слышала… Я уверена… Надо пойти за ним… прошу вас…
– Сначала вы, – сказал он.
– Нет, он… Покарайте его… прошу вас… покарайте его.
На этот раз страх, вместо того чтобы сразить Долорес, казалось, придал ей необычайные силы, и она повторила в порыве неукротимого желания выдать страшного врага, который мучил ее:
– Сначала он… Я не могу больше жить, вы должны спасти меня от него… должны… я не могу больше жить…
Развязав Долорес, он заботливо уложил ее на диване и сказал:
– Вы правы… Впрочем, здесь вам нечего бояться… Ждите меня, я вернусь.
Он уже собрался уходить, когда она вдруг схватила его за руку:
– А как же вы?
– Что я?
– Если этот человек…
Казалось, будто она страшится этой решающей для Люпена битвы, на которую сама его обрекала, и будто в последний момент она была бы счастлива остановить его.
– Спасибо, не беспокойтесь, – прошептал он. – Чего мне опасаться? Он один.
И, оставив ее, Люпен направился в глубь сарая. Как и ожидалось, там он обнаружил приставленную к стене лестницу, которая привела его к маленькому окошку – через него он наблюдал за собранием бандитов. То был путь, который выбрал Мальреш, чтобы пробраться в свой дом на улице Делезман.
Люпен снова проделал этот путь, как несколькими часами раньше, перешел в другой сарай и спустился в сад. Он очутился за тем самым флигелем, который занимал Мальреш.
Странно, но он ни секунды не сомневался, что Мальреш там. Он неизбежно встретится с ним, чудовищная дуэль, которую они вели друг с другом, близилась к концу. Еще несколько минут, и все будет кончено.
Люпен был в замешательстве! Когда он схватился за ручку двери, она повернулась, и дверь уступила его усилиям. Флигель даже не был заперт.
Он пересек кухню, прихожую и поднялся по лестнице, причем шел он решительно, не пытаясь заглушить шум своих шагов.
На лестничной площадке он остановился. Лоб его покрылся по́том, а в висках стучало от прилива крови.
Тем не менее он был спокоен, полностью владел собой и отдавал себе отчет в своих мыслях.
Люпен положил на ступеньку два револьвера.
– Никакого оружия, – сказал он себе, – только мои руки, ничего, кроме усилий двух моих рук… Этого довольно… так оно лучше.
Перед ним – три двери. Он выбрал ту, что посередине, и повернул ручку. Никакого препятствия. Он вошел.
В комнате не было света, но через широко открытое окно проникала ясность лунной ночи, и во тьме он видел простыни и белые занавеси кровати.
Там кто-то возвышался.
На этот силуэт он резко направил луч своего фонаря.
Мальреш!
Мертвенно-бледное лицо Мальреша, его сумрачные глаза, его скулы трупа, его тощая шея…
И все это, без малейшего движения, находилось в пяти шагах от него, и он не мог бы сказать, выражало ли это безжизненное лицо, это лицо мертвеца, ужас или хотя бы немного беспокойства.
Люпен сделал шаг, второй, третий.
Человек не шелохнулся.
Видел ли он? Понимал ли? Казалось, что глаза его смотрят в пустоту и что он находится во власти какой-то галлюцинации, а не в присутствии реального человека.
Еще один шаг…
«Он будет защищаться, – подумал Люпен, – надо, чтобы он защищался».
И Люпен протянул к нему руку.
Человек не сделал ни единого движения, не отпрянул, его веки не дрогнули. Произошло соприкосновение.
И тогда Люпен, потрясенный, ошеломленный, потерял голову. Он опрокинул человека, уложил его на кровать, завернул в простыни, стянул одеялами и прижал своим коленом, словно добычу… а человек и не подумал сопротивляться.
– А-а, – воскликнул Люпен, опьяненный от радости и утоленной ненависти. – Наконец-то я тебя раздавил, гнусная тварь! Наконец я хозяин положения!..
Он услышал шум снаружи, с улицы Делезман, удары, наносимые по калитке.
Бросившись к окну, он прокричал:
– Это ты, Вебер? Уже! В добрый час! Ты образцовый служитель! Закрой калитку, любезный, и поспеши, ты будешь желанным гостем.
За несколько минут он обшарил одежду своего пленника, завладел его бумажником, схватил бумаги, которые смог найти в ящиках письменного стола и секретера, и, бросив их на стол, быстро просмотрел.
У него вырвался радостный крик: там была пачка писем, пачка знаменитых писем, которые он обещал отдать императору.
Положив остальные бумаги на место, Люпен подбежал к окну.
– Все в порядке, Вебер! Можешь войти! Ты найдешь убийцу Кессельбаха в его кровати, готовенького и связанного… Прощай, Вебер…
Торопливо скатившись по лестнице, Люпен добежал до сарая и, пока Вебер входил в дом, присоединился к Долорес Кессельбах.
Он один, один арестовал семерых сообщников Альтенхайма!
И это он выдал правосудию таинственного шефа банды, гнусное чудовище, Луи де Мальреша!
Сидя за столом на широком деревянном балконе, молодой человек писал.
Иногда он поднимал голову и туманным взором созерцал перспективу склонов, где тронутые осенью деревья роняли свои последние листья на красные крыши вилл и садовые лужайки. Потом он снова начинал писать.
Через какое-то время он взял листок бумаги и прочитал вслух:
– Дни нашей жизни плывут неизвестно куда,
Их словно уносит течение
И прибивает к тем берегам,
Где кончается жизни значение.
– Неплохо, – произнес за его спиной чей-то голос, – мадам Амабль Тастю[8] не сделала бы лучше. Впрочем, не все же могут быть Ламартином[9].
– Вы!.. Вы! – в растерянности пролепетал молодой человек.
– Ну да, поэт, Арсен Люпен собственной персоной пришел повидать своего дорогого друга Пьера Ледюка.