813 — страница 61 из 62

На мгновение он остановился.

Вид на мыс Сорренто и весь остров Капри был изумителен. Раскаленная синева моря обрисовывала восхитительный изгиб залива, а к аромату лимонных деревьев примешивались другие свежие запахи.

– Ваше величество, – сказал Вальдемар, – это выглядит еще красивее из часовни отшельника, расположенной на вершине.

– Пошли туда.

Однако отшельник сам спускался к ним по крутой тропинке. Это был старец с нетвердой походкой и согбенной спиной. Он нес книгу, в которой путешественники оставляли обычно свои впечатления.

Он положил эту книгу на каменную скамью.

– Что я должен написать? – спросил император.

– Свое имя, ваше величество, и дату вашего посещения… и все, что вам захочется.

Император взял перо, которое протягивал ему отшельник, и наклонился.

– Осторожно, ваше величество, осторожно!

Вопли ужаса… страшный грохот со стороны часовни… Император обернулся и увидел огромную глыбу, вихрем несшуюся на него.

В то же мгновение отшельник схватил его и оттолкнул на десять метров в сторону.

Глыба ударилась о каменную скамью, у которой четверть секунды назад стоял император, и разнесла ее на куски.

Если бы не вмешательство отшельника, император погиб бы на месте.

Он протянул тому руку и просто сказал:

– Спасибо.

Офицеры толпились вокруг него.

– Пустяки, господа… Мы отделались испугом… но, признаюсь, хорошеньким испугом… Ведь без вмешательства этого славного человека…

Он подошел к отшельнику и спросил:

– Ваше имя, мой друг?

Отшельник не снимал своего капюшона. Он лишь слегка раздвинул его и тихонько, чтобы его услышал только император, сказал:

– Имя человека, который счастлив тем, что вы подали ему руку, ваше величество.

Вздрогнув, император отступил.

Но тотчас овладел собой.

– Господа, – обратился он к офицерам, – я попрошу вас подняться к часовне. Могут оторваться и другие глыбы, наверное, благоразумно было бы предупредить местные власти. Потом вы присоединитесь ко мне. Я хотел бы поблагодарить этого славного человека.

И он удалился в сопровождении отшельника. А когда они остались одни, сказал:

– Вы! Почему?

– Мне надо было поговорить с вами, ваше величество. Попросить об аудиенции… согласились бы вы предоставить мне ее? Я предпочел действовать напрямую и понадеялся, что ваше величество узнает меня, когда вы будете оставлять запись в книге… И тут вдруг эта глупая случайность…

– Короче? – спросил император.

– Письма, которые передал вам от меня Вальдемар, ваше величество, это поддельные письма.

Император явно был раздосадован.

– Поддельные? Вы в этом уверены?

– Абсолютно, ваше величество.

– Однако этот Мальреш…

– Преступником был не Мальреш.

– Кто же тогда?

– Я попрошу ваше величество сохранить мой ответ в тайне. Настоящей виновницей была госпожа Кессельбах.

– То есть жена Кессельбаха?

– Да, ваше величество. Теперь она мертва. Это она сделала или велела сделать копии, которые находятся в вашем распоряжении. Настоящие письма она оставила у себя.

– Но где же они? – воскликнул император. – Главное в этом! Надо отыскать их любой ценой.

– Вот они, ваше величество.

Император застыл в изумлении. Он взглянул на Люпена, взглянул на письма, снова поднял глаза на Люпена, потом, не проверив, положил пачку в карман.

В который уже раз этот человек привел его в замешательство. Откуда взялся этот бандит, который, обладая столь грозным оружием, отдавал его таким образом, великодушно, без всяких условий? Ему было бы так просто оставить у себя эти письма и воспользоваться ими по своему усмотрению! Но нет, он обещал. Он держал свое слово.

И императору вспомнились те удивительные вещи, которые совершал этот человек.

– Газеты сообщили новость о вашей смерти, – сказал он.

– Да, ваше величество. Я действительно умер. И правосудие моей страны, обрадовавшись возможности избавиться от меня, распорядилось закопать обуглившиеся и неузнаваемые останки моего трупа.

– Так, значит, вы свободны?

– Каковым и был всегда.

– Вас ничто и ни с чем не связывает?

– Решительно ничего.

– В таком случае…

Поколебавшись, император отчетливо произнес:

– В таком случае поступайте ко мне на службу. Я предлагаю вам руководство моей личной полицией. Вы станете полнейшим хозяином. У вас даже будут полномочия руководить другой полицией.

– Нет, ваше величество.

– Почему?

– Я – француз.

Наступило молчание. Ответ не понравился императору.

– Однако, – возразил он, – раз никакие узы вас больше не связывают…

– Эти нельзя развязать, ваше величество, – ответил Люпен и со смехом добавил: – Я мертв как человек, но жив как француз. Меня удивляет, что ваше величество не понимает.

Император сделал несколько шагов в сторону и продолжал:

– И все-таки мне хотелось бы отблагодарить вас. Я знаю, что переговоры относительно великого герцогства Вельденц были прерваны.

– Да, ваше величество. Пьер Ледюк оказался самозванцем. Он умер.

– Что я могу для вас сделать? Вы отдали мне эти письма… Вы спасли мне жизнь… Что я могу сделать?

– Ничего, ваше величество.

– Вы предпочитаете, чтобы я оставался вашим должником?

– Да, ваше величество.

Император в последний раз взглянул на этого человека, который ставил себя наравне с ним. Затем слегка наклонил голову и, не сказав больше ни слова, удалился.

– Эй, величество, я заткнул тебя за пояс, – прошептал Люпен, продолжая следить за ним взглядом.

И философски добавил:

– Конечно, реванш ничтожный, лучше бы мне вернуть Эльзас-Лотарингию… Но все-таки…

Он умолк, топнув ногой.

– Проклятый Люпен! Ты, верно, навсегда, до последней минуты твоего существования, останешься таким невыносимым и циничным! Побольше серьезности, черт возьми! Теперь или никогда, самое время стать серьезным!

Он взобрался по тропинке, которая вела к часовне, и остановился у того места, откуда сорвалась глыба.

Он расхохотался:

– Отличная работа, а офицеры его величества так ничего и не заметили. Да и как они могли догадаться, что я сам потрудился над этим утесом, что в последнюю секунду я нанес киркой окончательный удар и что глыба покатилась по дороге, начертанной мной между утесом… и императором, жизнь которого я намеревался спасти?

Он вздохнул:

– Ах, Люпен! До чего же ты мудреный! И все потому, что ты поклялся: это самое величество подаст тебе руку! Многого же ты достиг… Ведь «на ладони императора не больше пяти пальцев», как сказал бы Виктор Гюго.

Он вошел в часовню и специальным ключом открыл низенькую дверь маленькой ризницы.

На куче соломы лежал мужчина со связанными руками и ногами и кляпом во рту.

– Ну что, отшельник, – сказал Люпен, – дело-то было недолгим, а? Самое большее сутки… Но как хорошо я за тебя поработал! Представь себе, ты только что спас жизнь императора. Это удача. Тебе построят собор и воздвигнут статую… пока не проклянут тебя… Подумай, сколько зла могут причинить такого рода типы!.. Особенно этот, которому гордыня в конечном счете вскружит голову. Держи, отшельник, забирай свою одежду.

Ошеломленный, едва ли не умирающий от голода отшельник встал, пошатываясь.

Люпен быстро переоделся, сказав ему:

– Прощай, достойный старец. Прости меня за все эти мелкие неприятности. И помолись за меня. Мне это очень понадобится. Вечность широко распахивает передо мной свои врата. Прощай!

Несколько секунд он постоял на пороге часовни. То было торжественное мгновение, когда, несмотря ни на что, колеблются перед страшной развязкой. Однако решение его было бесповоротным, и, не раздумывая больше, он устремился вперед, бегом спустился по склону, пересек площадку «Прыжка Тиберия» и перекинул одну ногу через балюстраду.

– Люпен, даю тебе три минуты, чтобы паясничать. «К чему? – скажешь ты. – Ведь тут никого нет…» А ты, разве тебя здесь нет? Разве ты не можешь разыграть для себя свою последнюю комедию? Черт возьми, спектакль стоит того… Арсен Люпен, героическая пьеса в восьмидесяти картинах… Занавес поднимается над картиной смерти… и роль исполняет Люпен собственной персоной… Браво, Люпен!.. Проверьте мой пульс, дамы и господа… семьдесят ударов в минуту… И на губах улыбка! Браво! Люпен! А-а, забавник, достанет ли у тебя смелости? Ну что ж, маркиз, прыгай… Ты готов? Это последняя, решающая авантюра, милейший. Никаких сожалений? Сожалений? О чем, Боже мой! Моя жизнь была великолепной. Ах, Долорес! Если бы ты не пришла тогда, гнусное чудовище! А ты, Мальреш, почему ты не заговорил?.. И ты, Пьер Ледюк… Ну вот и я!.. Три моих мертвеца, я присоединяюсь к вам… О, моя Женевьева! Дорогая моя Женевьева… А-а, не пора ли кончать, старый кривляка?.. Ну вот! Вот! Я готов…

Он перекинул вторую ногу, заглянул в глубь морской пучины, темной и неподвижной, и, подняв голову, произнес:

– Прощай благословенная, бессмертная природа! Morituri te salutant![11] Прощай, все прекрасное! Прощай, блеск сущего! Прощай, жизнь!

Он послал поцелуи пространству, небесам, солнцу… И, скрестив на груди руки, прыгнул.

II

Сиди-бель-Аббес. Казарма Иностранного легиона.

Возле зала построений – комнатка с низким потолком, где курит аджюдан[12], читая газету.

Рядом с ним, возле выходящего во двор открытого окна два здоровенных унтер-офицера хрипло коверкают французский язык, пересыпая его германскими словечками.

Открывается дверь. Входит какой-то человек. Это элегантно одетый худощавый мужчина среднего роста.

Аджюдан, недовольный вторжением пришельца, встает с ворчанием:

– Это еще что! Куда смотрит дежурный дневальный?.. А вы, сударь, чего желаете?

– Службы.

Это было сказано четко, повелительно.

Оба унтер-офицера глупо рассмеялись. Мужчина довольно недружелюбно взглянул на них.