— Вот еще удумали, ехать в ночь! — возмутился Степан. — Найдем поди, где приютить.
— Можно здесь в клубе переночевать… — несмело предложила женщина. — Там в задней комнате есть диван. И можно от меня раскладушку еще принести. И матрас… Степа, у тебя же есть запасной?
— Ты бы еще сеновал предложила! — Степан возмущенно упер руки в бока. — Вот правильно говорят, что городские никогда не меняются! Она же у нас москвичка, вы знаете? Закончила в семьдесят первом институт культуры, ее сюда и распределили. Уже двадцать лет тут живет, а замашки все одно городские. В клубе! Ха. А кормить их бутербродами будешь?
Степан развил бурную деятельность, и буквально за десять минут перекрикиваний через заборы, ночлег был найден. Мы погрузились в машину, заехали к Степану за мешком картошки. Которая, кстати, оказалась, конечно, чуть меньше, чем он на пальцах показывал, но все равно весьма внушительных размеров. Хранил он ее неожиданно для меня не в джутовом мешке, а в сетке типа авоськи. Упитанные клубни были плотными, их как будто только вчера выкопали. Хотя на дворе уже конец апреля. Неплохо этот Степан умеет хранить урожай, да уж.
Бабуля, к которой нас привел Степан, выглядела натуральной такой бабой Ягой — сгорбленная, с родинкой на носу, голова повязана платочком.
— Тут-то нас и съедят, — прошептала Ева, наблюдая, как Степан с хозяйкой бревенчатого дома общается.
— И картошка как раз есть на гарнир, — добавил Жан и нервно хихикнул.
Суровая хозяйка зыркнула так, будто видеть нас совсем не рада, запустила в дом, потребовала, чтобы мы немедленно разулись. Мы и так собирались, но она успела первой.
И принялась собирать на стол. Мои попытки ей помочь пресекла суровым:
— Сиди, без сопливых справлюсь!
«Везде свои правила приличия», — философски подумал я. И решил про себя, что если она денег не затребует, то оставлю их под подушкой.
Пока мы поглощали разваренную картошку, яйца и соленое сало, хозяйка постелила нам во второй спальне своего здоровенного дома. Нам с Евой — на высоких кроватях с железными спинками. А Жану — на полу. Возражать ей мы не стали. Утопая в высокой перине я успел подумать, что завтра к вечеру мы уже должны быть в Новокиневске. И что утром надо бы зайти в местное отделение почты и позвонить.
Глава 23
— Ну наконец-то! — закричал в трубку Бельфегор, хотя я звонил Астароту. — Ты же должен был еще вчера вернуться, тебя тут все ищут!
— Уже страшно, — сказал я, оглядываясь на развесившую уши дамочку в кокетливой кофточке с рюшами, делающими ее необъятный бюст еще необъятнее. У окошечка местной «почтовой феи» толпилась очередь. Судя по тому, что состояла она из одних мужичков средних лет, все они сюда пришли под вымышленными предлогами, чисто на красоту полюбоваться. А тут я со своими интересными разговорами, понимаешь. Пышная сотрудница почты следила за мной, а очередь следила за ней. Ну и на меня зыркала неодобрительно. Отвлек, понимаешь, их кумира от прямых, так сказать, обязанностей.
— Тут тебя какой-то Зиновьев ищет уже третий день, — задыхаясь от волнения вещал из трубки Бельфегор. — Твоей маме звонил, она моей потом сказала. Говорит, очень такой сердитый у него тон, может ты натворил что-то. Все на ушах стоят!
— Зиновьев? — я мысленно пролистал свою записную книжечку. — Да вроде ничего я не совершал. Разве что…
— Ты когда приезжаешь? — перебил меня Бельфегор. Было слышно, что Астарот на заднем плане тоже что-то говорит, но неразборчиво.
— К вечеру буду уже, — сказал я.
Лицо «почтовой феи» стало чуточку расстроенным. Она надула накрашенные губы и повернулась к своему окошечку.
— Что тебе, Фигин?
— Так я это… посылочку хотел проверить, пришла или нет?
— Не было посылки никакой, Фигин! Следующий!
— Даже проверять не будете?
— Да что тут проверять-то? Никаких посылок не было. Ни одной. Понятно? Следующий!
— Я хотел… это… заказное письмо отправить. Племяшке в Новокиневск. Только у меня денежек нету, можно я потом занесу?
— Вот когда будут, тогда и приходи. Следующий!
— Спасибо огромное, — шепотом сказал я, склонившись над плечом «почтовой феи» и положил перед ней шоколадку. — Вы очень меня выручили.
— Ой, да что вы… — круглые щеки «почтовой феи» порозовели, она стрельнула глазами и повернула ко мне свой «главный калибр», чем вызвала недовольное бухтение очереди.
«Пора покидать это гостеприимное место, — мысленно усмехнувшись, подумал я. — А то местные гаврики нам темную устроят за грубое вмешательство в культурную программу».
Я вернулся в наше временное пристанище как раз к завтраку. Уже ко второму, хозяйка решила, что перед дальней дорогой нам непременно нужно хорошо пожрать. И возражения на этот счет принимать категорически отказывалась.
— Зиновьев, ты сказал? — переспросил Жан. — Я буквально на той неделе общался с одним Зиновьевым. Но может это другой, фамилия-то распространенная.
— У отца есть знакомый Зиновьев, — сказала Ева. — И со мной на курсе один Зиновьев учится.
— Приедем — узнаем, — философски заключил я. Представления не имею, кому я мог настолько сильно понадобиться, что он даже у родителей меня взялся искать. До мамы мне с почты дозвониться не удалось.
По дороге обратно нам предстояло заехать еще в два населенных пункта. Один из них оказался пустышкой, собственно, первый такой. Тамошний председатель сельсовета был нервным, боялся, кажется, даже собственной тени. Пытался переложить на кого-то ответственность, мычал про собрание и мы подумаем. Клуб оказался закрыт на клюшку, а заведующий изволил пребывать в глубоком запое уже неделю. Зато второй и последний пункт, куда я даже думал сначала не заезжать из-за этого Зиновьева, неожиданно порадовал. Это было то самое Мухортино, где жил дядька Жана. Он заныл, что давно его не видел, что, в общем-то, и в дорогу-то напросился в частности из-за того, что повидаться может. Потому что рейсовые автобусы до Мухортино сейчас ходят всего-то два раза в неделю.
Дядька Жана оказался мировым мужиком. Собственно, он уже все сделал — договорился о концерте, правда, выступать там придется на открытой площадке, клуб в Мухортино уже год как в аварийном состоянии. Еще и какая-то свадьба там в день нашего концерта планируется… В общем, даже если сильно по деньгам ничего там не соберем, то накормят, обогреют, в общем, предоставят нормальный такой чилаут после гастролей.
Финальным отрезком пути был самый для меня непривычный въезд в Новокиневск. Через, так сказать, «заднюю дверь», невнятной извилистой дорогой, по которой на всем протяжении нам не встретилось ни единого поста ГАИ. Причем, эта дорога, насколько мне известно, с течением времени так и не изменится. Мое прошлое знакомство с этим местом произошло где-то в начале двухтысячных, когда друзья уволокли меня на какую-то базу отдыха в глушь. Как раз по этой самой дороге. А ночью мы попали в какую-то малопонятную ситуацию, когда нас то ли приняли за кого-то другого, то ли пытались втянуть в какие-то непонятные и темные дела, хрен знает. Но финальный отрезок пути я проделал, внимательно оглядываясь по сторонам.
— Козлиная тропа, — как бы в воздух сказала Ева, когда мы проезжали мимо странной постройки-нагромождения контейнеров и бытовок. На первый взгляд заброшенного.
— Что? — спросил я, не отвлекаясь от дороги.
— Да место это так называют в народе, — усмехнулась Ева. — Отец рассказывал. Вроде как была на окраине тюрьма когда-то. Особая. Туда отправляли, если знать, кому взятку дать. Вроде как, оттуда можно было сбежать легко. И там дальше по дороге — дружественные и понимающие люди живут.
— А козлиная почему? — спросил я.
— Ну, типа шутка такая, — Ева пожала плечами. — Если бежал не тот, кто должен, то по нему стреляли. И он козлом прыгать должен, чтобы уйти.
— Да ну, вроде как, по тюремным понятиям называть козлом — это какое-то совершенно запредельное оскорбление, — сказал Жан.
— За что купила, за то и продаю, — засмеялась Ева. — Мне было лет семь, мы с папой ехали на свадьбу его троюродной сестры в деревню. И он мне вот такую историю рассказал.
— Хорошие детские сказки у твоего папы, — хмыкнул я.
— Мой папа тот еще затейник, точно, — усмехнулась Ева. — Но насчет 'козлиной тропы’он не придумал, я потом еще несколько раз слышала, что ее так называли.
— А тюрьма-то тут есть? — спросил я.
— Ну… была когда-то раньше, — неуверенно сказал Жан. — Вроде сейчас там психушка. Или туберкулезная больница, точно не знаю.
— А может все как-то проще объясняется, — задумчиво сказала Ева. — Увидел какой-то мужик козла на выезде, сказал так другому мужику, а тот — третьему, ну и покатилось.
— Сколько я всего в Новокиневске не знаю, оказывается, — вздохнул Жан. — А я вроде как журналист, мне вообще полагается быть в курсе.
— Или, может, вообще не в козле дело, а в фамилии «Козлов», — Ева проводила взглядом одинокий частный дом, на котором был крупными буквами написан адрес — улица Козлова, дом четыре.
— Нет, пусть уж лучше будет про тюрьму! — воскликнул Жан. — Так ведь интереснее.
— Путешествовать — это вообще интересно, — сказал я. — Мне кажется, мы историй наслушались на целый новый альбом «ангелочков».
— Ага. Краеведческий, — засмеялась Ева.
— А что? — я пожал плечами. — Музею можно быть краеведческим, а альбому нельзя?
«Астарот обживается», — подумал я, подмечая всякие изменения в нынешнем жилище нашего фронтмена. Первое время он как-то не решался ничего в съемной квартире менять. Привыкал к мысли, что это теперь его берлога, отходил от первых шагов самостоятельной жизни. Потом он потихоньку начал пришпиливать постеры рокеров. Осторожно так, чтобы было легко в случае чего все это со стен за минуту сдернуть и вернуть жилище в первозданный вид с бабушкиным ремонтом. А пока меня не было, «ангелочки» развернулись во всю свою творческую натуру. Туалет разрисовали в черно-красных тонах, имитируя тигриные полоски. Старый сервант из гостиной куда-то дели, и во всю стену намалевали название «Ангелы С». Буква «А» — как «анархия», и S как доллар.