— Тогда объяснить будет труднее, нот я попробую, — он сложил руки перед собой и сцепил их в замок. — Понимаете, Владимир Викторович, так уж сложилось, что завод — это не просто рабочее место. Здесь работали целыми трудовыми династиями по много лет. И завод всегда заботился о своих. Садики, дом отдыха, профилакторий. Больница своя тоже. Завод — это целый мир. Одна большая семья, если хотите. Ну да, уже вижу ваш скепсис. Мол, словеса красивые, демагогия сплошная.
— Нет-нет, отчего же? — я слушал предпрофкома с неподдельным интересом. И мне было реально любопытно, к чему он ведёт. — Возможно, я понимаю даже лучше, чем вы думаете.
— Отдельный мир, — снова позвонил он. — Такая реальность, где наши рабочие и инженеры чувствуют себя защищёнными. И особенно это важно сейчас. Когда страну лихорадит, цены ведут себя как бешеные, никогда не знаешь, что будет завтра… Эх… — Богдан Игнатович горестно вздохнул. — Раньше ведь как было? И в КВН, и в самодеятельности можно участвовать, не выходя с территории. А если не участвовать, то смотреть. Праздники тут такие устраивались — ух!
Он посмотрел на меня. Необычное сочетание. Само лицо этого человека было как будто тоскливым таким. Глубокие складки у рта, вялое такое, уголки губ опущены вниз. С таким лицом нужно ныть, жаловаться и горестно восклицать, что раньше-то было лучше.
Вот только глаза у него остальному «баклажанному» лицу не подходили. Яркие такие глаза. Глаза энтузиаста.
Диссонанс, прямо.
— Я ведь раньше на трансмаше работал, — сказал Богдан Игнатович. — И меня в прошлом году Мельников сюда сманил. А я еще сомневался, всё-таки на трансмаше двадцать лет проработал. И вот сейчас трансмаш-то встал. И получается Мельников меня спас….
«Мельников, значит», — подумал я.
Ну да, логично. Иван упоминал вскользь про шинный завод.
— Мельников — в смысле редактор многотиражки? — уточнил я.
— Ну да! Иван Алексеевич, — покивал предпрофкома. И пожевал губами опять. — Ну, точнее, он тогда уже редактором -то не был, но с руководством остался дружен и на короткой ноге. Он молодой, но директор с замом его слушают, разве что с руки не едят.
Тут он осекся и нахмурился. Посмотрел на меня с укоризной. Мол, развесил тут уши, понимаешь!
— В общем, моя первейшая задача, — он поднял вверх указательный палец. — Сделать так, чтобы для рабочих завод был гарантом незыблемой стабильности. Чтобы как за каменной стеной они были. Вот и стараемся шагать в ногу со временем. Звезду из Москвы приглашать у нас денег не хватит. Но «Цеппелины» же свои. Ну и договориться насчёт нашей самодеятельности можно. А ребятам же тоже хочется, чтобы зрители у них были. А на рок-группу придут. И афишу нашим художникам я поручу.
Я мысленно представил себе эту афишу. Причем как-то сразу в подборке ржачных мемов типа «провинциальные афиши голливудских блокбастеров». «Этот артефакт нужно будет непременно заполучить!» — подумал я. А вслух сказал:
— Вы же не будете против телевизионного репортажа с этого концерта?
Вокзал Новокиневска был как всегда — шумным, суетливым и маргинальным. Рядом с крыльцом кучковались бандитского вида бомбилы. У «стекляшки», где ещё с незапамятных времён наливали алкоголь в стопки и стаканы, дежурили нетрезвые обрыганы, пока ещё не дошедшие до кондиции «стадо озорных свиней», но старательно к этому стремившиеся. Вдоль ряда ларьков с разной мелочевкой, бродила скучающая молодежь старшего школьного возраста. Собственно, пассажиров из всей местной человеческой круговерти было минимум. Вокзал был центром притяжения и своеобразной культурной жизни для определенных слоев населения. И не все эти слои были криминальными, просто атмосфера такая была. Черт знает, почему. Цыгане, опять же… Как будто срабатывала какая-то память поколений, и народ шел к вокзалу, как к центру новостей и событий. Ну а где новости и события, там и всякая ищущая лёгких денег публика. Впрочем, для всех этих наперсточников, бомбил и прочих жуликов мы с Сэнсеем были невидимками. Патлатые нефоры никогда не входили в их область интересов. Разве что какая-нибудь юная цыганка могла докопаться, чтобы мастерство плетения словесных кружев. Но не в этот раз.
Мы прошли безо всяких препятствий через заполненную народом площадь, поднялись на крыльцо и нырнули в пахнущее чемоданами и человеческой тревожностью нутро вокзала.
— Вот этот поезд! — радостно воскликнул Сэнсей, внимательно изучив табло. — Я же тебе говорил, что можно не торопиться, ещё целых пятнадцать минут!
— Ничего, лучше мы здесь подождем, — философски заметил я и запрыгнул на мраморные перила входа в подземный переход. Что я откровенно не любил, так это нервно мчать, чтобы успеть в последний момент. И, кстати, уверен, если бы мы опаздывали и торопились, то вся к нам бы стопудово зацепились вообще все. Даже те, кто точно был не должен. И потом, вырвавшись из цепких когтей разномастных мошенников, мы бы метались все в мыле по вокзалу, чтобы отловить эту неизвестную пока что мне девушку. Потому что не факт, что она осталась бы дисциплинированно стоять у вагона. Кстати, до сих пор не известно, приехала ли она. Сэнсей был почти уверен, что приехала. Я его оптимизма не разделял. Ну, чисто, представил себя на месте этого человека. Вот ты договариваешься о совместной поездке. Вот у тебя есть билет. Вот ты приходишь на вокзал и обнаруживаешь, что компаньон твой не явился. А ехать в незнакомый город, куда-то к черту на рога. Где твоих друзей нет, только друзья компаньона…
Короче, сомнительная ситуация какая-то.
Но с Сэнсеем я, ясен пень, пошел. В этот раз оставив машину в гараже. Идти до любой из квартир, что до моей, что до трёшки, которую опять выделили Сэнсею, было недалеко.
— Кстати, а как зовут твою скво? — спросил я, вдруг осознав, что он ни разу не назвал свою девушку по имени.
— О, это тема для отдельной застольной беседы, — ещё медленнее, чем обычно, проговорил Сэнсей.
— Можем сбегать за пивом, — усмехнулся я. — И подоконник свободен, вполне сойдёт за стол.
— Не, — Сэнсей поморщился. — Не сегодня…
— Что за сложное имя у нее такое, что ты мне просто сказать его не можешь? — спросил я. — Как мне к ней обращаться-то? Здравствуйте, скво Семена Вазохина?
— Что-то я загнался по всем фронтам, — Сэнсей поморщился, будто пластик лимона в рот засунул. — Короче, по порядку. Девушку зовут Аня. И она… вроде как… не совсем моя девушка.
— За пивом? — снова предложил я, уловив замешательство Сэнсея.
— Нет-нет! — снова отказался Сэнсей. — Лучше я тебе на трезвую голову все расскажу. Время ещё как раз есть.
Так что я по-быстрому.
Лицо Сэнсея было одновременно виноватым и гордым. Типа, понимаю, что косяк, но ни о чем не жалею.
— Аню привел Серж, давно, ещё полгода назад, — сказал Сэнсей. — Осенью где-то.
— Серж? — спросил я, припоминая. — Кучерявый такой? На Пушкина похож?
— Неа, Пушкина зовут Саня, — ответил Сэнсей. — Ну да, вот так совпало. Серж — клавишник. Вы ещё с ним на руках боролись.
— А, вспомнил, — кивнул я. — Невысокий такой, крепенький.
— Сначала никто не обратил внимания, — продолжил Сэнсей. — Ну Аня и Аня. Мало ли таких Ань у нас бывает? А потом… Вот скажи мне, о демон соблазна и всех человеческих пороков, ты в судьбу веришь?
Я пожал плечами. Вопрос явно не требовал ответа. Сэнсей продолжал рассказывать историю того, как сама жизнь начала сталкивать его с этой самой Аней. То они в пригородной электричке столкнулись, когда Сэнсей ехал на дачу к приятелю, а она, вроде как тоже на дачу. К подруге. Но то ли подруга с адресом напутала, то ли Аня неверно его записала… В общем, электричка последняя была, следующая в город только утром. Пришлось Сэнсею взять ее с собой. Не бросать же в беде одинокую барышню. Проговорили в этот раз до утра, но ничего пока такого. Потом случилось ещё несколько таких же случайных встреч. Когда Сэнсей был один, без своей группы.
Ну и, как всегда бывает, когда судьба старательно сталкивает молодых, но половозрелых мужчину и женщину, они проснулись голыми под одним одеялом. Анечка тут же в слезы, мол, о ужас, я не такая, как я Сержу буду в глаза смотреть⁈ Поклялись, что это было в первый и последний раз.
Но тут к судьбе подключилась страсть.
— И вот так дальше и пошло, — грустно усмехнулся Сэнсей. — Мы встречались, набрасывались друг на друга, а потом клялись, что такое больше не повторится. Не одобряешь?
— Свою дорогу в ад каждый сам выбирает, — пожал плечами я. Не осуждал, конечно. Жизнь — странная штука. Начнёшь от чего-то зарекаться и клясться, что вот ты-то никогда, нет-нет. «Вызов принят!» — скажет жизнь, и ты немедленно влипнешь в историю ещё и похлеще, чем та, за которую ты развешивал кому-то на лоб клеймящие ярлыки.
— Дорогу в ад, — Сэнсей снова грустно усмехнулся. — Мне никогда в жизни не приходилось столько врать. Не было никакого опоздания на поезд, понимаешь? Мы с самого начала так договорились. Чтобы наши не видели, что мы уехали вместе. Она по легенде ехала в Казань к бабуле. Поезд тот же, но билет был не до Казани, понимаешь? А я разыграл в дым бухого, опоздал, всех взбаламутил… Ну а потом, уже к фестивалю, остальной «Папоротник» догонит нас здесь.
— И Аня сразу от бабули поедет из Казани в Новокиневск? — спросил я.
— Типа того, — кивнул Сэнсей. — Но я про это ни сном, ни духом, понимаешь? Для всех остальных мы с Аней практически незнакомые люди. Подумаешь, Аня… Мало ли таких Ань?
Теперь мы оба с ним многозначительно рассмеялись.
Часть неподвижной публики вокзала вдруг подхватилось и двинулось в сторону перронов.
— О, это же московский! — Сэнсей соскользнул с перил, на которых мы с ним сидели и повернулся к табло. — Так, восьмой путь.
— Через туннель, потом через мост, — сказал я. — Как-то далеко его задвинули, обычно московские на первый путь ставят.
— Ну так пошли? — Сэнсей замер в неожиданной нерешительности.
— Пошли, — я шагнул к ступенькам вниз. — Теперь мне не терпится познакомиться с удивительной барышней, похитившей твое сердечко.