— Ну, как есть! — Жан плюхнулся за второй стол и вытащил из кармана блокнот. — Даже бессвязно, я потом все причешу! Саня, ну давай, пожалуйста! Расскажи мне, как это все было, а?
— Да не суетись ты… — Астарот махнул рукой, поерзал на стуле, скрипя всеми своими доспехами. Привстал, вытащил из-под себя плащ-крылья. — Я… На самом деле, до конца не верю, что это вообще со мной произошло. Так быстро все получилось… И долго. Я вот сейчас смотрю на вас, и не верю, что все закончилось уже. Меня аж трясет до сих пор, вот, смотрите!
Он вытянул руку вперед, пальцы тряслись крупной дрожью. Он развернул ладонью к себе, недоуменно похлопал глазами, разглядывая пятна черного и красного цветов.
— А, блин, это же я грим размазал! — зажглось в глазах понимание. — Блин, мне бы стереть это все сейчас, а то в натуральное месиво превратится… Прикинь, там все сначала тянулось-тянулось. Карина сначала нас красила, потом мы сидели в раздевалке на лавочках. Кабинки эти, как в детском саду. Только вокруг все в джинсе и коже! Ха, кстати, Велиал, прикинь, мы там ждали своей очереди вместе с Костяном из Свердловска! Помнишь, мы еще на «Рок-провинции» познакомились⁈
Я не помнил, но все равно кивнул.
— А потом вдруг прибегает Пашка и кричит, что время, нам пора на сцену! — продолжил Астарот. — И тащит нас из раздевалки наружу. И тут все стало как будто нереальным. Сразу толпа, трибуны, девки визжат какие-то. Мы идем, вокруг охранники не пускают никого. И Пашка орет: «Давай-давай, не тормозите, вперед!» Ну и мы, короче, идем. А у меня натурально так колени подгибаются. Я шагаю, а сам думаю: «Блин, я е слов ни одной песни не помню!» Прикинь⁈
Глаза Астарота разгорелись. Ступор, в котором он только что находился, прошел. Он болтал все быстрее, яростно жестикулировал.
— У нас был инструктаж до этого, — продолжал Астарот. — Я знал, что смотреть нужно вон на ту трибуну, и когда нужно будет начинать, нам подадут знак. Вот такой…
Он помахал руками, снова заскрипев костюмом.
— А у нас уже все было заранее подключено и настроено, мы же первые, — продолжил Астарот, не дав Жану вставить даже слово. Тот собирался высказаться, но сам же снова закрыл себе рот рукой, чтобы не перебивать. Он торопливо писал в блокноте, глядя то на его страницы, то поднимая глаза на Астарота. — И мы стоим на сцене, на поле — толпа какая-то невероятная. Первые ряды орут, тянут к нам руки. Макс — красава просто, здоровается, руки эти жмет! А я стою столбом и думаю себе, что тоже надо бы. Но ничего с собой поделать не могу, на меня как ступор напал. Смотрю, жду знака. Ору на себя мысленно. Дурак, мол, сделай лицо попроще! А сам не могу попроще. Брови такой свел, чувствую, что у меня на лице какой-то паралич. А в голове, натурально, тараканы панику подняли. И, такие: «А мы точно с „Темных теней“ начинаем⁈ Вроде же что-то другое обсуждали⁈» Я думал, меня порвет там, реально! Пока ждал знака, чуть кони не двинул! И не верю, что это все со мной происходит, и облажаться страшно, трындец… Ой, а попить тут есть что-нибудь⁈
Я практически на автомате взял с полки графин с прозрачной жидкостью. Понюхал его на всякий случай, чтобы убедиться, что там действительно вода. Налил в граненый стакан на три четверти и протянул Астароту. Тот жадно выпил, обливая кожаный клепаный жилет, протянул мне за добавкой. И с той же жадностью выпил вторую порцию.
— Уф… Слушай, Жаныч, ты же не собираешься вот это все прямо в журнале писать? — с тревогой спросил Астарот. — А то я реально болтаю все, как есть, но это чисто вам, как близким друзьям…
— Нет-нет, — Жан энергично помотал головой. — Это может быть вообще даже не для журнала. Ну, то есть, я сделаю интервью сразу после концерта, но его мы потом с тобой вместе отредактируем. Это… Ну, в общем, я хочу книгу написать. И мне… надо. В общем, ты продолжай, продолжай, не останавливайся!
— Да… — Астарот шумно выдохнул и как будто расслабился сразу. — Блин, можно я расстегну это, ага? Я только сейчас понял, как в этом всем жарко!
Он сбросил плащ-крылья прямо на спинку стула, поверх него — длиннополое пальто. Принялся расстегивать пряжки жилета. Снова провел руками по лицу, размазывая грим еще сильнее, чертыхнулся, взял из моих рук салфетку, попытался стереть с рук пятна грима. Получилось так себе, если честно.
— А потом все как-то резко отступило, — уже без спешки проговорил Астарот. — Показалось даже, что я смотрю на себя со стороны. И никакого страха, паники и прочего мусора в голове не осталось. Как будто я четко понял, что это все — реально. И что мне сейчас нужно просто сделать все то, что мы уже много раз отрепетировали… Слушай, Велиал, как все-таки круто, что мы последние репетиции в «Африке» устраивали, а не у себя в берлоге! Все-таки, когда ты на сцене — это совсем другое ощущение! В общем, я, такой, пересобрался. Сделал еще более суровое лицо, типа это не ступор вовсе был, а стиль у меня такой! Но, блин, как же мне тоже в тот момент хотелось прыгать и здороваться с народом внизу! Как я Максу завидовал в тот момент! Но нет! Типа, раз уж я с самого начала такой весь суровый стою, нужно стиль до конца и выдерживать! А тут знак подают, мол, начинайте! Короче, и тут я оглядываюсь и понимаю, что Абаддон с Бельфегором базарят и вообще знака не видели! Я чуть не заорал! Хорошо, Кирюха догадался…
Я присел на край стола, слушая рассказ Астарота. Он продолжал болтать, иногда разгоняясь до торопливой почти неразборчивости, помогал себе, махая руками. То голос его начинал звучать степенно и размеренно, будто он каждое слово обдумывал. Жан записывал. А я смотрел то Астарота, который остался только в промокшей насквозь от пота футболке с самодельной надписью «Ангелы Сатаны». Памятной еще с самого начала. У меня самого была такая же, но я ее… Кажется, я ее тогда Кирюхе отдал. То переводил взгляд на Жана, который спешно записывал чуть ли не каждое слово за Астаротом. То смотрел на стеллаж с кубками и вымпелами. Награды юношеского «Локомотива». И подумал: «Награда ведь не становится менее ценной из-за того, что у кого-то есть другая, круче?»
Но отвечать я сам себе не стал. Вопрос повис в воздухе посреди как будто пустой в этот момент головы.
В какой-то момент я понял, что Астарот начал повторяться, и рассказ его пошел по второму кругу.
— Так, остановитесь! — я помахал руками между Жаном и Астаротом. — Я вам на всякий случай напоминаю, что вокруг нас с вами сейчас происходит настоящий, всамделишный рок-фестиваль. Книга — это, конечно, хорошо. Но давайте вернемся в реальность!
— А? — хором встрепенулись оба-двое.
— Пойдемте колбаситься, говорю! — засмеялся я. — «Ангелы» уже отстрелялись, но это же не значит, что нужно весь остальной концерт пропустить, сидя вот тут. Жан, ты услышал все, что хотел?
— Да! — быстро закивал он, прижимая к себе исписанный блокнот. — Саня, спасибо, что согласился!
— Мне надо грим стереть, — Астарот встал и заглянул в огрызок зеркала, висящий на стене. — Блин, жесть какая!
Известные группы сменялись неизвестными. Драйвовый скрежещущий металл — этническими свиристелками. Концерт длился и длился. Солнце давно уже закатилось, но здесь, на стадионе, все было залито ярким мечущимся светом. Что-то шло по плану, а что-то с накладками. Заминку с заменой вышедшей из строя группы никто, кажется, даже и не заметил. Мы успели и поорать со своей вип-трибуны, и спуститься в толпу на стадион. Я даже в какой-то момент осознал себя посреди толпы, держащим Еву на своих плечах.
А потом мы снова выдыхали на своей вип-трибуне, пили херши, воду и пиво. Снова орали охрипшими уже голосами. Потом я выдал Астароту подзатыльник, чтобы он не орал, ему еще выступать и выступать. Он возмутился, но послушно закрыл рот. И дальше показательно махал рукам, поджав губы. Раз сто, наверное, я крутил в голове мысль, что я уже слишком стар для всего этого дерьма. А потом вскакивал и мчался отплясывать на резиновой дорожке стадиона вместе с другими такими же скачущими и орущими подростками.
К моменту выхода на сцену Сэнсея и «Цеппелинов» я успел трижды потерять и обрести обратно голос, выучить и снова забыть десяток каких-то безумных кричалок, донести незнакомую девушку, подвернувшую ногу, до передвижного травмпункта и даже, кажется, наговорить что-то в камеру прямого эфира.
— Спасибо, Новокиневск! — раздался из всех динамиков громкий шепот Сэнсея. И я понял, что голос у меня опять есть. Хотя минуту назад был убежден, что сорвал его теперь уже окончательно. Но нет, надо же!
И мы снова обнимались, пели хором вместе с Сэнсеем, а потом суматошно искали зажигалки, чтобы пополнить огоньками в своих руках звездное море, колышущееся в чаше стадиона…
А потом мы шли по ночной улице, растянувшись шумной вереницей. Я держал в руке влажную ладошку Евы. Когда встречался с ней глазами, чувствовал, как меня накрывает волна нежности. Ее коса растрепалась, белая рубашка завязана узлом под грудью, а аристократично-бледные обычно щеки заливал румянец. Первыми в нашей веренице топали «ангелочки», которые всей гурьбой тащили на руках над головами хохочущую Надю. Она совершила стратегическую ошибку, и пришла сегодня в новых туфлях. И закономерно к концу вечера ходить без слез уже не могла. А замыкающими колонну шли Жан с Ириной. Чуть приотстав что-то активно обсуждали, радостно размахивая руками.
«А нас немало… — подумал я. — И это еще нет рядовых журналистов журнала „Африка“, актеров и сотрудников „Генератора“. Хех…»
Колонну я обогнал уже на территории завода. Чтобы открыть входную калитку в наш клуб.
Внутри было тихо и темно. На секунду мелькнула в голове дикая мысль, что мне все приснилось. Что сейчас включится свет, а тут все как было — монтажные столы, хлам всякий свален, разруха заброшенного цеха, все такое. Но это было помутнение только на секунду. Неудивительное, впрочем, в реальность сегодняшнего дня вообще было чертовски сложно поверить. Меня несколько раз накрывало этим вот: «Только бы не проснуться на самом интересном месте!» Я даже сам себя за руку щипал периодически, чтобы убедиться, что я в самом деле не сплю. И это я сам по доброй воле прыгаю, ору, подпеваю и качаюсь, обнявшись то со знакомыми, а то с какими-то совершенно левыми людьми.