Внизу на поляне народ уже распадался из единого «организма» публики на маленькие кучки. Вокруг костра, в который превратился наш ритуальный «еж» начал образовываться тусич. Кто-то уже командовал тащить еще дров, чтобы устроить посиделки прямо здесь. А небо на востоке уже прилично так посветлело. До рассвета, на самом деле, осталось совсем немного.
Мы спустились со сцены, и мир снова стал обычным. Ну, ночной темный лес, источники света в разных местах. Парашюты изнутри освещены несколькими лампочками, а под ними народ уже азартно занимал столы. Со всех сторон — голоса. Обсуждают, спешат делиться эмоциями, просто выкрикивают бессвязное. Смеются радостно. Наверняка где-то здесь, среди всей этой толпы, есть еще и всякие недовольные. Сейчас все разбредутся по компашкам, и у них будет возможность выступить и рассказать, как бы они сделали фестиваль по-другому, чтобы точно получилось лучше. Что организация ни к черту, что даже на прошлом КСП-слете было лучше… Ну, не то, чтобы меня прямо всерьез волновало их мнение, просто я знал, что недовольные всегда найдутся. И обязательно будут высказывать свое ценное экспертное мнение.
Сам же я сейчас был далек от оценки наших действий. Проанализируем потом. Когда вернемся в город, выдохнем, отоспимся, сходим отпраздновать в какой-нибудь кабак… Или, нахрен кабак, здесь в девяностых я так и не нашел для себя заведение, которое мне бы реально нравилось. Ну, кроме крохотной кофейни в доме журналистов. Но с ней уже давно все было понятно… Можем собраться в «Африке», «Фазенде» или в «Буревестнике». Да пофиг, хоть на квартире у Астарота…
Из темноты вынырнула Ева, молча меня обняла и поцеловала. Нашла мою руку, и дальше мы уже шли с ней вместе. Бельфегор же наоборот канул во мраке, но какое-то время я еще слышал его голос.
— Я спать, — заявила Наташа. — Расскажете потом, если что-то интересное случится.
Я открыл рот, чтобы предложить ей проводить ее до «Рассвета», но она умчалась так стремительно, что я не успел.
— И их осталось двое, — засмеялся я, подмигнув Еве.
— Всегда, — Ева зажмурилась и прижалась к моему боку. — На самом деле внутри меня сейчас идет непримиримая борьба двух желаний.
— Идти спать или остаться тусоваться? — спросил я.
— Ага, — кивнула Ева.
— Предлагаю компромисс, — засмеялся я. — Давай чуть-чуть потусуемся, а потом пойдем спать.
— Только до того, как начнем валиться с ног и засыпать прямо на земле, ладно? — усмехнулась Ева.
И мы пошли тусоваться. Бродили по поляне, подходя то к одной, то к другой кучке. Слушали обрывки разговоров, даже не пытаясь вникнуть в их смысл. Ну, я, во всяком случае, не пытался. Возможно, для Евы все это выглядело иначе. Может быть, она как раз прислушивалась к тому, что говорят и о чем поют. Не знаю.
В чем-то это было странное ощущение, конечно. Мы были вроде бы и вместе с этими всеми людьми, но как будто и нет. Иногда мне даже казалось, что мы невидимки. Не в плохом смысле, что все от нас как-то отводят взгляды и не замечают, а как раз-таки в хорошем. Снова словил то самое, что было на сцене во время нашего финального выхода — будто смотрю на это все через камеру несуществующего дрона. Но быстро отпустило.
Невидимки, ха.
Меня узнавали. Тащили к костру, совали в руки стакан или бутылку. Спешили поделиться эмоциями, что-то рассказать, о чем-то спросить. Я жал руки, хлопал по плечам, кивал рассказам… А потом мы с Евой снова растворялись в темноте и переходили к другому костру.
— Рассвет, — сказала Ева, когда мы остановились где-то посреди поляны и поняли, что уже можем видеть лица друг друга без искусственных источников света.
— Точно, пора уже идти в «Рассвет», — сказал я.
На турбазе тоже было шумно. Корпус «А» гудел, светился всеми окнами, на дощатом столе перед крыльцом — толпа. Люди входили и выходили через распахнутую дверь, звенели бутылки и стаканы. Судя по голосам, это была уже та стадия пьянки, когда собеседники уже друг друга плохо понимают, но на все лады повторяют одни и те же фразы, которые кажутся им смешными и важными. И в этом смысле рок-звезды ничем не отличаются от простых смертных. Мелькнула мысль заскочить в нашу комнату за камерой и поработать немного папарацци. Все-таки тут по соседству сейчас бухают звезды российского рока. Но идея как-то не вызвала у меня энтузиазма. Да потому что вагон таких видосов, где рок-звезды или бухие, или с похмелья, вещают какие-то банальные истины с важным или простецким видом.
— О, это же Вован! — раздался из квадратной беседки голос Василия. — Вован, давайте к нам!
Мы с Евой переглянулись, синхронно вздохнули, но к Василию, заседающему в обществе нашего Шемяки и питерского Геннадия все-так присоединились.
— Так, погодь, сейчас стакан тебе сообразим! — Василий зашевелился, вытягивая откуда-то из-под себя вафельное кухонное полотенце. — Тут Гошан с нами сидел, но уже спать ушел. Сейчас я его стакан протру… Да ты не бойся, он не заразный, у него справка есть…
— Доброго утречка, — усмехнулся я, присаживаясь на свободный край лавочки. Странно, но с ног я все еще не валился. Да и вообще нормально так себя чувствовал. Будто этот приторный кофе на речной воде натурально был волшебным зельем, действие которого все еще не закончилось.
— Ха, еще какого доброго! — Василий щедро набулькал в четыре стакана коньяк. Вопросительно посмотрел на Еву. — Сударыня, а вы как? Не побрезгуете?
— А давайте! — решительно кивнула Ева. — Только если я после одного глотка превращусь в тыкву, то мое беспомощное тело придется до кровати нести…
— Ничего, я справлюсь, — усмехнулся я.
— Ну что, вздрогнули? — Василий прицельно стукнул своим стаканом об мой. Коньяк из граненых стаканов за дощатым столом, изрезанным памятными надписями, типа «Коля+Света» и «Здесь были Мишаня, Костян и Вован». Гармония, мать ее.
Я в этот раз даже не стал прикидываться, а честно отпил крепкий напиток. Зажмурился, чувствуя, как он обжигает пищевод и растекается по телу теплыми ручейками.
— Так, Вован, давай краба! — Василий привстал и протянул мне руку. — Я сначала думал, что эти ваша фанфанерии непонятные — это какая-то блажь. Вот по чеснаку, не лез просто потому что, а какая разница? Билеты уж проданы, что вы тут нафантазируете — пофиг как бы уже. Но когда этот вы там костер этот подожгли, даже меня пробрало. Вовчик, не поверишь, слезу пустил! Сто лет такого не было, а тут вдруг… Короче, признаю себя ослом, был неправ и все такое. Ты краба-то давай, что сидишь, как столб?
Я засмеялся, тоже поднялся со скамейки и пожал его руку. Василий на этом не остановился, обнял меня за плечо и похлопал по спине.
— Ты своего парня береги, он у тебя натуральный гений, — сказал Василий поверх моего плеча, обращаясь к Еве.
— А я знаю, — смеющимся голосом отозвалась Ева.
Василий вернулся на свое место и потянулся под стол за новой бутылкой. Шемяка помалкивал, и глянув на его лицо, я понял, почему. Он просто спал уже на ходу. Веки подрагивали, периодически падая. Потом он вздрагивал, снова открывал глаза, сидел, покачиваясь.
— Ну так что, в следующем году будем повторять? — азартно подавшись вперед спросил Василий, замерев с открытой бутылкой над стаканами.
— Мусорный эверест! — изрек Бельфегор, встав рядом с кучей в героическую позу.
— Ой, вот только давайте без восхождений обойдемся! — поморщилась Кристина, с тоской разглядывая свои ногти.
— Кристина, да ты могла уже уехать с девчонками, — сказал я, вытряхивая в кучу еще порцию мусора из картонной коробки. Которая уже тоже стала мусором и готовилась в любой момент развалиться.
— Нет! — отрезала она. — Я должна сама убедиться, что здесь все убрали!
— Одобряю, — усмехнулся я.
— Только не смейся, я правда серьезно, — сказала Кристина. — Мне так тошнотно смотреть, какой срач после себя туристы оставляют, что я…
— А я и не смеюсь, — честно ответил я. — Реально понимаю, чем ты. Самого коробит, поэтому я и здесь.
Вообще-то Иван Михайлович клятвенно заверял, что они тут сами с мужиками все приведут в порядок. И не то, чтобы я ему не доверял… Хотя фигли? Конечно, не доверял! Кроме того, я проснулся совершенно «деревянным», и мне хотелось размяться. Вот и решил совместить полезное с полезным и проконтролировать, чтобы после нашего феста весь срач благополучно будет вывезен на свалку. По краней мере тот, который мы торжественно не сожжем. Так что Кристину я хорошо понимал, срач реально бесит. Собственно, здесь в девяностых срач — это был то, с чем я прямо категорически не мог смириться. А его было чертовски много. Так что я вписывался в наведение порядка так часто, как только мог.
Из «ангелочков» остались Бельфегор, Кирюха и неожиданно вот Кристина. Остальные уехали с инструментами в город. Еву я тоже отправил с ними, у нее вообще послезавтра очередная сессия в ее академии начинается, так что неплохо бы прийти в себя и успеть отдохнуть.
— Все, кажется, это последние, — Кирюха бросил в кучу коробку с пустыми бутылками. — А все бычки мы все равно собрать не сможем, тут неделю можно возиться…
— Операция «Охота на бычков»! — Бельфегор приставил пальцы ко лбу, изображая рога. — О, нет! Надо не так. Операция «Минотавр»!
— Знаете, у меня сейчас такое ощущение, что прошлая ночь мне приснилась, — задумчиво проговорила Кристина, опускаясь на траву. Вот как ей это удается, все-таки? Ее кукольная красота в лесу будто вообще никак не пострадала. Судя по тоскливому взгляду, которуй она время от времени бросала на ногти, сама она в этом уверена не была. Но по сравнению со всеми остальными она выглядела прямо-таки ослепительно. И волосы аккуратно причесаны, и одежда практически чистая, и на коже никаких следов бурно проведенных выходных… А ведь я ее видел ночью на концерте! Она и отплясывала вместе с панками, и размахивала «козой», сидя на плечах у Астарота, и орала вместе со всеми… Ну, то есть, не прилежно соблюдала режим и отправилась в кровать в десять вечера. Хотя, какую, к черту, кровать? Она спала вместе с «ангелочками» в палаточном лагере. И вот смотрите-ка… У меня, например, была и кровать с нормальным постельным бельем, и зеркало, и даже какая-никакая душевая. Но я без содрогания даже думать не могу о том, в какую мочалку превратилась за эти дни моя роскошная грива. Уже предвкушаю, как потрачу два часа, раздирая спутанные волосы…