— Не хочется в это верить? — понимающе хмыкнул я.
Макс промолчал, гляди в пол.
— Штандер, штандер, штандеренок! Надоедливый ребенок… — раздался с улицы хор девчачьих голосов.
Макс молчал где-то с минуту. Я его не торопил и не тормошил. Просто стоял напротив, как молчаливая тень.
— Знаешь, что меня в ней зацепило? — нарушил молчание Макс и сдвинулся, наконец, с места. Подошел к окну, приоткрыл пошире скрипнувшие рамы. — Она вообще на других не похожа. Я ее одну по имени отличаю. Остальных… Обычно стараюсь называть как-то нейтрально — зайка, там, солнышко. Они все классные очень, но такие одинаковые. А тут — Оксана. Мне сначала стремно как-то было. Она же страшненькая. Ну, все надо мной прикалываются. Типа, Макс всегда с красотками мутит, а тут у него крокодильчик. И ноги короткие, и задница… такая себе. Ну и вообще с ней как-то прикольно. Она, прикинь, даже не в курсе была, что у меня родители богатые.
«Уверен, что не в курсе?» — подумал я, но вслух ничего говорить не стал.
— Она когда в Геленджик к нам приехала, и ее ребята приняли, мне сразу так легко стало, — Макс взгромоздился на подоконник открытого окна. Смотрел он мимо меня, в стену напротив. На обтрепанные обои, хранящие следы шифоньера с коробками и чемоданами наверху. Хех. Я вдруг подумал, что эта стена похожа сейчас на что-то очень жуткое постапокалиптическое. Как пепельный силуэт…
— Мы когда домой ехали, в поезде… — медленно проговорил он, и глаза его затуманились, как будто он где-то там на внутренней поверхности черепа просматривал кинохронику воспоминаний. — Ну, из Ростова… Я так четко осознал, что мне наконец-то… хорошо. Что я нашел свою девчонку. Я же как-то… Ай, да что там! Всегда смотрел на тебя с Евой, и меня такая зависть грызла. Как вы друг на друга смотрите, как вы всегда на одной стороне. А тут появилась Оксана, и я на себе почувствовал, как это может быть. Всякие там прошлые телки, Дашка, там. Катька. У них сиськи-задница отличные, и сами вроде свойские, но с ними все время чувствуешь себя как будто по канату идешь. Никогда не знаешь, когда они играют, а когда нет. А Оксанка такая искренняя…
Тут его лицо стало мрачным.
— Казалась, — глухо закончил он. — Я думал, что вот она-то мне никогда не врет. Но тут… Замужем. И ребенок. Ни фига себе…
Макс снова стал отстраненным и замолчал.
— … три! Четыре! Пять! Шесть! — хором считали во дворе играющие девчонки.
— Что мне делать, Вов? — спросил Макс и наконец-то посмотрел на меня. — Вот реально, что, а? Дай какой-нибудь совет, я просто в ступоре…
— А какой совет тут можно дать? — пожал плечами я. — Поговорить с Оксаной начистоту? Сказать, что все знаешь про мужа и ребенка? Во всяком случае, я бы, наверное, именно так сделал. И решение принял, когда посмотрел бы, как она отреагирует.
— Да я не об этом, — Макс издал звук, похожий одновременно на всхлип и на смешок. — Ты когда еще только начал рассказывать, я сразу подумал, что как только выйду отсюда, найду ее и пошлю на хрен. Да блин! Я, можно сказать, в нее влюбился за ее искренность, а она мне врала все время! Да еще и вот так! Ты знаешь, что она вообще о себе рассказывала?
— Ну так, в общих чертах, — сказал я. — Не могу сказать, что слушал внимательно, просто в какой-то момент мне показалось, что где-то мелькнуло… гм… несовпадение. Вот я и решил проехаться до Вологды.
— Она говорила, что учится на журфаке, — хмыкнул Макс. — И что собирается перевестись из Питера в Новокивневск, чтобы дальше учиться. Говорила, что ее воспитывала мама в одиночку. И что отца своего она даже не знала никогда. Блин, ну вот зачем это вообще все?
Макс снова посмотрел на меня и сжал кулаки.
— Я реально не понимаю… — а теперь руки ее упали бессильными плетьми.
— Ну как, — я пожал плечами. — Тебе было стыдно за ее не слишком конкурентную задницу, а ей — за неудачное замужество.
Лицо Макса снова стало задумчивым. Она зашевелил губами, будто репетировал какую-то свою речь. Или представлял, какую речь должна была задвинуть Оксана, когда рассказывала бы о себе настоящей.
Ну да, что-то вроде «здрасьте, я сбежала из взамужа и бросила ребенка, потому что мне стало скучно, я не нагулялась и захотела более веселой и прикольной жизни».
Кстати, в принципе, не так уж и плохо звучит. Не сказал бы, что здесь, в девяностые, подобный заход сразу бы гарантировал тебе остракизм и всеобщее «фууу!» Особенно в нашей компании. Здесь у парней и девчонок ситуации, прямо скажем, очень разные…
— Ребенок… — Макс повернулся и посмотрел в окно. Во двор. Где на детской площадке голосила дворовая ребятня. Явно не вся, а только те, кого не отправили в лагерь, не увезли на дачу или не придумали еще какой-нибудь прикольный способ провести лето.
— Вообще, конечно, я думал про детей, — сказал вдруг Макс. — Я лично считаю, что мне нужно как минимум двое. А лучше трое. Им тогда веселее будет.
«О сколько нам открытий чудных…» — подумал я.
Вообще было в этом что-то трогательное, конечно. Когда видишь патлатых нефоров, лабающих рок с разной степенью успешности, как-то даже не задумываешься о том, что эти парни вообще собой представляют в личной жизни. Априори кажется, что они живут одним днем, бухают как не в себя, а семья и дети — это вообще у них где-то на последних местах реальности. На деле же… все не так однозначно.
Понятно, что Макс пока что довольно плохо себе представляет, что такое дети, а особенно — много детей. Я слушал, как он мечтательно разглагольствует о большой семье, шумных совместных вечерах, играх и всем подобном, и понимал, что это он свое мажорное, но одинокое детство вот так компенсирует. Макс был единственным-обожаемым ребенком богатых, но очень занятых родителей. И довольно долго по этому поводу комплексовал. Мол, его самого никто не любит и не ценит, а общаются с ним только потому, что у него предки богатые, холодос всегда забит под самый верх, а еще и студия оборудованная. И на него до сих пор это накатывает. Но сейчас сильно реже, чем раньше. Мне, по правде говоря, никогда не была близка тема заныривать в свое детство в поисках каких-то там проблем. Ну, ясно, что у каждого там есть какая-то боль, кто-то что-то сказал обидное. Или сделал. Мама наругала, батя подзатыльник выписал, не разобравшись. Но теперь-то это в прошлом, смысл размахивать детскими проблемами, как флагом? Помнится, случился у нас в компашке, в моем прошлом-будущем, целый период, когда кто-то, кажется, Костян, сходил на несколько приемов к психологу и поднял как-то на посиделках тему детских комплексом и проблем, растущих из отношений с родителями. И вот тогда всех как растаращило, копаться в воспоминаниях. «О, точно, это я мудак не потому что мудак! А просто батя в тот раз на катке мне при всех звиздюлей отвесил…»
Хм… Даже не знаю, почему я именно сейчас об этом вспомнил. Тут-то наоборот. Макс мне не на детство жалуется, а делится планами на большую семью. А про детство его одинокое я уже сам додумал.
Я выдал себе мысленного леща за эти вот мысленные конструирования без дела, подошел к окну и встал рядом с Максом.
— Чесно говоря, не хотел тебя расстраивать, — сказал я. — Но правда все равно бы всплыла, так или иначе. Пусть лучше раньше…
— Я вдруг подумал, что было бы прикольно, привезти сюда ребенка Оксаны, — сказал Макс. — Квартира у меня есть, родители оформили, еще когда я в пятом классе учился. Поставили условие, что типа женишься, и тогда сразу и въедете. Типа, подарок на свадьбу заранее. Трехкомнатная, сразу с детской.
Губы Макса скривились в горькой усмешке.
— Это как-то стремно все выглядит, да? — сказал он. — Знаешь, о чем я сейчас думаю? Что вот поговорю с Оксанкой, уговорю ее привезти сюда пацана, мы поженимся, я съеду от родителей. И устрою себе как бы тренировочный брак. А что? Ребенок уже ходит, всякие бутылочки и прочее «уа-уа» уже позади. Получается, проверю, как я вообще себя чувствую в роли отца и мужа. А если мне что-то не понравится, выставлю эту врушку нафиг. Она же мне все наврала, я вообще ничего ей не должен…
Макс передернул плечами.
— Фу, извини, — он бросил на меня короткий взгляд исподлобья. — Самому себе противно так думать. Но я просто… Да блин!
Он грохнул кулаком в стену рядом с оконной рамой.
— Не говори больше никому пока, ладно? — попросил Макс.
— Заметано, — кивнул я.
— А Ева не расскажет? — дернулся Макс.
— Она не из болтливых, но ручаться за другого человека… сам знаешь, — хмыкнул я. — Но когда увижу, попрошу, чтобы тоже не говорила.
— Я хочу сначала сам… понимаешь? — Макс вздохнул.
— Понимаю, — снова кивнул я.
На лестнице раздались бодрые голоса и топот возвращающихся Бегемота с Бельфегором.
— А давай вы на крыше поженитесь? — сказала Наташа, перегибаясь через перила балкона. — И еще чтобы там же концерт потом устроили. Где у нас самое высокое здание в Новокиневске?
— Ну вон тот дом, — я вытянул руку в сторону двадцатиэтажной свечки, торчавшей над всем спальным районом.
— Нет, здесь как-то скучно… — некоторое время поизучав внимательным взглядом вид из окна, сказала Наташа. — Надо чтобы в центре. И с видом на Киневу еще.
— На элеваторе, ага, — хмыкнул я.
— А что? На элеваторе — это было бы круто! — Наташа повернулась к балконной двери, рядом с которой мыкалась пожилая тетушка, хозяйка этой самой квартиры, которую мы с Наташей приехали смотреть как ее временное пристанище. Ну, пока мы не найдем подходящее место для нашего «обезьянника».
— Так что вы, квартиру-то будете снимать или нет? — недовольным голосом сказала хозяйка.
«Это вряд ли», — подумал я, но вместо Наташи озвучивать это решение не стал. Мало ли, может ей как раз нравится здесь. В принципе, что-то прикольное в этой квартире было, Она была в самом последнем доме по Закорскому тракту. На девятом этаже. И если стоять на лоджии, прикрыв ладонью правую сторону обзора, то можно было вообще подумать, что этот дом стоит посреди нигде. Впереди до самого горизонта — обычный такой степной простор с редкими кучками деревьев. И налево вдоль тракта тоже. Но если посмотреть направо, то там город. С трамвайными рельсами, рынком, магазинами. К моменту, когда я вернулся в Новокиневск, никаких пустырей в этих районах не осталось совершенно. Спальные районы разрастутся во все стороны, напротив тут будет здоровенный стеклянный автосалон, который сначала будет, кажестя, мерседесовский, по