Ненавидящий взгляд метался по кафе.
— Рыжее ничтожество… Жирный придурок… — ядовитые слова сыпались из ее рта, вперемешку с отборным матом. — Хрен самовлюбленный! Слепой урод, ты хоть знаешь, что вся группа тебя ненавидит, бездарность⁈ Ой-ой, а тебя вообще непонятно как на сцену-то пустили, чмо очкастое! Ну что вылупилась, шлюха⁈ Интресно, ты с ними со всеми спишь или по очереди⁈
И наконец мечущийся луч ненависти добрался и до меня.
— Это все ты виноват, да? — ноздри Оксаны раздувались, кожа покрылась красными пятнами. — Да, точно ты. Что ты с ними такое делаешь, что они у тебя с рук едят все⁈ Интересно, если ты им прикажешь с крыши прыгнуть, они прыгнут⁈
Потом ее внимание снова вернулось к Максу.
— Думаешь, я такая влюбленная дурочка, да? — губы ее кривились на еще больше подурневшем лице, как червяки. — Типа, ты такой офигенный, что я из-за тебя половину страны на уши поставила, да⁈ Такая любовь, такая любовь! Да я с самого начала знала, что ты мажор, понятно тебе⁈ И если бы не это, я бы вообще тобой не заинтересовалась никогда. Ты же никто! И звать тебя никак без твоей мамашки!
Она остановилась, тяжело дыша и озираясь. Увидела все еще стоящую на стойке чашку из-под кофе с остатками гущи на дне. Схватила ее и плеснула в сторону Макса. Потом швырнула чашку в стену и стремительно умчалась на выход.
— Такое вот гадание на кофейной гуще, — ошарашенно пробормотал Макс, пытаясь стряхнуть с футболки коричневые крапинки и пятна.
— Нифига себе Санта-Барбара! — обалдело выпалил Гарик. — Слушай, Максон, тебя как угораздило с таким крокодилом-то связаться? Я думал, что ты по красивым телочкам в основном…
— Тамара, давай я заплачу за чашку, — сказал я и потянулся за кошельком.
— Ой, да ну, глупости какие! — отмахнулась Тамара. — Максим, давай я тебе коньячку налью? Или может водочки лучше, а?
— Эй, никакого коньячку, нам еще работать сегодня! — возмутился Астарот.
— Тогда как отработаете, заходи, — Тамара по матерински так погладила Макса по голове. — И коньячку налью, и покалякаем по семейному. Вот же стерва-то какая… Про детей так ужасно! Максим, ты не переживай только! Это хорошо, что она сейчас ушла, если бы присосалась такая пиявка, потом от нее было бы избавиться ой как трудно…
— А у нее правда сын есть? — спросил Астарот. — Не знал вообще!
— Она еще и замужем до сих пор, — хмыкнул я.
Тут в кафешке поднялся шум. Все говорили сразу, и возмущенные «ангелочки», которых только что всячески обозвали. И оказавшиеся невольными свидетелями этой отвратительной сцены мужики из «Рандеву». Эти в основном пытались Макса подбодрить. Рассказывали про змеючесть женской природы, делились своим опытом общения с такими вот меркантильными сучками. Ну да, они же реально небедные ребята, так что хорошо понимают, о чем говорят.
А я вдруг вспомнил про Ширли, прошлую девушку Макса. Ну, точнее, не его девушку, а девушку солиста «Пинкертонов», но там тоже случилась похожая сцена. С вываливанием в лицо вонючей субстанции, которую некоторые почему-то выдают за правду.
— Надя, что у тебя с лицом? — спросил я, усаживаясь рядом с Пантерой. Она выглядела самой расстроенной из всех. Даже более растерянной, чем Макс.
— Велиал, за что она так? — Надя перевела пустой взгляд со стены на меня. — Я же никогда ничего плохого ей не сделала… Скажи, кто-то правда всерьез так думает?
— Как думает? — не понял я.
— Ну вот то, что она про меня сказала, — Надя поежилась и обхватила себя руками, будто ей стало вдруг холодно.
— Ах это, — я усмехнулся. — Честно, я даже не вслушивался, что там выпадало из ее рта во время этой истерики. Забей.
— Я просто не могу понять… — Надя закусила губу, в уголке глаз блеснули слезинки. — Я реально к ней относилась лучше всех. Даже тогда, в самом начале, когда она только приехала. Все ржали еще. Я с ней несколько раз гулять ходила, город ей показывала, успокаивала. Мне казалось, что ей так грустно, что с ней все вот так… Вот я и… А она теперь…
— Милая, вот давай ты себе мозг грызть не будешь, — я приобнял Надю за плечи. — Иногда в нашем мире попадаются люди-говно. Это неприятно, но такова наша жизнь. Хочешь кофе? Или лимонада?
— Не хочу, — Надя качнула головой. — Меня так обидели ее слова. Ну вот реально, я же никогда не давала повода про себя такое думать!
— Так, дорогая, — я заметил, что чем больше я демонстрирую сочувствия, тем больше Пантера расклеивается и начинает ныть. — Тебе авансом пару оплеух выдать? Ну, чтобы истерика не началась?
— Что? — встрепенулась Надя. — В каком смысле оплеух?
— В прямом, — хмыкнул я. — Ты вообще в своем уме — устраивать драму из вот этого?
— Но она же… — Надя гордо выпрямила спину и набрала в грудь воздуха.
— Что она? — криво усмехнулся я. — Полила вас всех дерьмом. Обматерила и обозвала по-всякому. И умчалась. Надеюсь, в сторону вокзала, чтобы сесть на поезд и поехать куда-нибудь по своим оксаньим делам.
— Оксаньим делам, — повторила Надя и хихикнула.
— Давай холодно рассудим, — продолжил я. — Без драмы и вот этого вот. У Оксаны был план выйти замуж за Макса. И он только что пошел по бороде. А в наших с вами планах ничего не поменялось.
Надя уставилась на меня и медленно кивнула.
— А теперь загляни чуть дальше, дорогая, — продолжил я. — Это сейчас мы играем музыку в теплом родном городе, где нас все любят, вокруг сплошные друзья и практически нет конкурентов. Но хочу тебе напомнить, что это ненадолго. Что скоро мы вынырнем из нашей маленькой зоны комфорта. Как думаешь, нас в Москве тоже будут любить, когда мы с «Парашютом» контракт заключим? Ну давай, подумай, как нас там обзовут те, кому повезло меньше! Ты же только что школу закончила, что такое злословие и сплетни, должна хорошо себе представлять.
— Но мы же еще не заключили контракт, — сказала Надя.
— И вот сейчас я задумался, реально ли это нам нужно, — сказал я.
— Из-за того, что я обиделась на слова Оксаны? — Надя распахнула глаза до возмущенно-круглого состояния.
— Эх, вот если бы я был злокозненным манипулятором, то сейчас бы обязательно сказал, что да, из-за тебя! — засмеялся я. — Решил, что ты слишком слабая для мировой известности, раз истеричные вопли несостоявшейся жены нашего басиста приняла так близко к сердцу. А что будет, когда на вас польются волны настоящего хейта?
— Хейт — это ненависть по-английски? — уточнила Надя.
— Типа того, — кивнул я. И снова подумал про эффект бабочки. И что я совершенно безответственный путешественник во времени. Мои жаргонные словечки, принесенные из двадцать первого века, довольно легко прилипали к тусовке, меня окружающей. Был бы писателем, обязательно сочинил бы антиутопию о том, как несвоевременно появившееся и распространившееся слово «вайб» привело к гибели человечества и наступления эры постапокалипсиса, в которую мир бы заполнили разумные осьминоги.
— Эй? — Надя помахала у меня перед лицом ладонью. — Ты где-то витаешь?
— Думаю о разумных осьминогах, — усмехнулся я. — А ты все еще не ответила на мой вопрос.
— Ты прав, а я — нет, — сказала Надя.
— Так, теперь поясни, — прищурился я.
— Я по-тупому разнылась, — дернула плечом Надя. — Я пою в лучше группе в мире, а у Оксаны — короткие ноги и толстая жопа.
— Вроде не такая уж и толстая, — засмеялся я.
— Да пофигу! — махнула рукой Надя, к которой как по волшебству вернулся ее всегдашний самоуверенный апломб альфачки-старшеклассницы. — Она просто крыса неблагодарная… Хотя нет, крысы довольно миленькие, у них такие носики, усики… Как ты там сказал? Разумные осьминоги?
Надя пошевелила пальцами, пытаясь изобразить движение щупалец.
— Вот да, осьминог, — сказала она. — Или нет, каракатица! У нее же тоже есть щупальца?
— Народ, а что сидим-то? — в дверях кафе появился Вадим. — Уже пятнадцать минут, как настало два часа, а вы тут сидите! Нам еще работать и работать с вами! Мальчика нашли что ли за вами бегать? Марш в студию!
И наш мушкетер обвел «ангелочков» грозным взглядом, в котором искрились смешинки.
— Ого, сколько здесь народу… — сказала Ева, оглядев казенный холл загса. И даже сделала шаг назад, будто пытаясь убежать. — Может, в другой день придем, а?
— Думаешь, сегодня день аномальной активности? — усмехнулся я. — И в другой день будет меньше народа? А кто последний заявление подавать?
— А вы женитесь или разводитесь? — сварливым голосом спросила тетка с картонной папкой в руках.
— Женимся, — сказал я. Мы с Евой переглянулись и синхронно хихикнули. Будто мы два подростка, затеявших что-то нелепое. На какое-то мгновение мне даже показалось, что нас сейчас выгонят из этого серьезного заведения.
— За нами будете! — командным голосом объявила полноватая дамочка средних лет с копной обесцвеченных кучеряшек, обтягивающей джинсовой юбке и розовом свитерке.
— А вы тоже женитесь? — спросила Ева, бросив взгляд на сидящего рядом с дамочкой унылого дядьку в сером костюме и с протокольным лицом не то бухгалтера, не то еще какого счетовода.
— Вот еще! — фыркнула дамочка. — Мы разводимся!
— А разве нам тогда не в разные кабинеты? — спросил я.
— Все заявления подаются в порядке живой очереди! — прокричали из приоткрывшейся двери словно в ответ на мой вопрос.
— До меня вчера так очередь и не дошла, — доверительно сообщил нам с Евой невысокий дедок с козлиной бородкой. — Сегодня я вот пораньше пришел!
Сидячих мест ожидания в маленьком холле районного загса не было, так что мы, как и половина посетителей, подперли стену и приготовились к скучному ожиданию.
— Я почему-то думала, что в загс только жениться приходят, — прошептала Ева. — Ну или разводиться.
— Да ну, загс много чем занимается, не только женит и разводит, — засмеялся я.
— И чем еще? — все так же шепотом спросила Ева. — Вот этот дед, как думаешь, зачем пришел?
— Мало ли, — я пожал плечами. — Может, свидетельство о смерти бабки оформить, а может за справкой какой.