«И как, интересно, сырая версия записи попала на радио?» — не понял сначала я.
А потом вдруг понял!
Глава 15
— Это тот мужик в студии, — сказал я.
— Какой еще мужик? — нахмурился Астарот.
— Ночная смена, — объяснил я, но, кажется, стало еще более непонятно. Попытался вспомнить имя. — Сергей… Нет, блин. А! Семен! Точно, Семен! Макс, он сказал, что тебя знает. Вообще вы должны были его видеть, он сидел в комнате отдыха и слушал. На кассету попросил ему песню записать. Болванку принес. Ну, кассету, в смысле.
Забавно. Я как-то не задумывался даже, когда именно появилось слово «болванка», просто я автоматически называл так все носители. По хрен знает в какой момент приобретенной привычке, подхватил от кого-то из знакомых, не иначе. Не знаю даже, сколько раз я назвал при ангелочках кассету болванкой. Но, кажется, они уже от меня это словечко подхватили тоже.
— И ты записал? — подозрительно спросил Бельфегор.
— Ну да, — я пожал плечами.
— Мутная какая-то история, — пробормотал Бегемот и почесал в затылке.
— Мутная была бы, если бы на радио вашу песню присвоила какая-нибудь другая группа, — авторитетно заявила Кристина и сжала руку Астарота, который как раз собрался что-то сказать. — Так что надо найти того мужика и… ну, не знаю… шоколадку ему подарить или еще что.
— Голос разума! — захохотал я. — Макс, что там у вас за Семен работает по ночам?
— Я вот как раз об этом думаю, — Макс наморщил лоб. — А как он выглядел?
— Да обычно, — я пожал плечами, вспоминая. Помнил я того мужика довольно четко, просто в его образе не было ничего выдающегося. — Лет сорок, со следами неправедной жизни на лице. Нос такой крупный, но не особо. Залысины… Джинсы стремные.
— Прямо фоторобот! — засмеялся Бельфегор.
— Надо у отца спросить, — сказал Макс.
— Я вообще не помню, чтобы в студию кто-то еще заходил… — задумчиво проговорил Бельфегор. — Мы же там ночью были, все уже по домам ушли. Саня, а ты помнишь?
— Неа, — Астарот помотал головой.
— И я нет, — сказал Бегемот.
— Слушай, Велиал, а тебе точно этот мужик не приснился? — спросил Макс. — Ну, там, мало ли, ты сидел, скучал, закемарил на диванчике. А?
— Ага, точняк, — заржал я. — А потом в сомнамбулическом сне я сгонял на радио, вручил им кассету с песней, а они…
— Ну да, как-то странно все, — нахмурился Астарот.
— Да ладно, ребята, теперь-то уже какая разница? — Кристина снова сжала руку Астарота. — Ничего плохого же не случилось, даже наоборот! Вы слышали, как зал вам подпевал хором? Это же так круто было!
— Плохо, что запись старая, — сказал Бельфегор. — Лучше бы нормальную версию тогда уж отнесли…
— Вееееелиал! — за ширму заглянула Наташа. — Ну ты где там? Минутная готовность!
— Ладно, орлы, — сказал я. — Потом разберемся с этим Семеном. И Кристина права — радоваться надо, вы теперь однозначно звезды Новокиневска.
— Ага, звезды, — хмыкнул Астарот.
— А мне еще песня не нравилась… — задумчиво проговорил Кирюха. — Никакая же, ничего особенного…
Пожалуй, это была самая странная наша «вечеринка». Временами она становилась похожа на какие-нибудь вступительные в театральный, потом вдруг все резко менялось на атмосферу подвального рок-концерта, особенно это было заметно, когда на сцену выскочили бухие «Пиночеты». Потом, когда слово взял Константин Игоревич, все снова умолкали и внимали поставленной речи препода, который вещал о философии актерского мастерства и прочих высоких материях. Потом как-то без перехода на всех нахлынула волна милоты и ламповых посиделок под ласковые мелодии Люси и Аси…
Но ближе к полуночи градус алкоголя все-таки переломил хребет деловитой атмосфере конкурсного отбора, где-то в уголке образовалась драчка, к счастью, не переросшая ни во что серьезное. Образовавшиеся из зрителей и участников парочки выискивали темные уголки для уединения, а в сортире, как водится, кто-то наблевал.
Жиза, как говорится. К таким вещам можно или относиться философски, или не заниматься организацией вечеринок совсем.
«Ангелочки» снова поднялись на сцену, жахнули свой «сатанинский» тяжеляк. Публика радостно размахивала козами и зажигалками. А мы с Наташей сидели в сторонке.
— А хорошо получилось, — изрекла Наташа, разглядывая сломанный ноготь на правой руке. — Слушай, только в следующий раз, когда решишь носить меня на руках, ты хоть предупреждай что ли. Я же правда испугалась!
— Это была импровизация, — усмехнулся я. — Сиюминутный порыв, спровоцированный незамутненным восторгом.
— Ой, да ладно! — впалые щеки Наташи порозовели. Она улыбнулась. — Ничего такого же не было.
— Это только кажется, что не было, — подмигнул я. — Если бы не эта твоя своевременная шутка про… гм… половой орган коня, то те двое точно бы подрались. Прямо на сцене.
— Да? — брови Наташи удивленно взлетели. — Честно говоря, я даже не заметила. Просто мне показалось, что как-то затянулась пауза, вот я и… Блин, сейчас мне даже стыдно стало. Неприличная же шутка.
Я прыснул, опять вспомнив двух парней-кандидатов, которые изображали диалог двух ковбоев (не спрашивайте, я уже даже не помню логику происходящего, которая привела к этой ситуации), причем оба-два выглядели максимально на ковбоев непохожими. Слово за слово, и стало понятно, что сейчас они кинуться бить друг другу морды, но тут влезла Наташа с не вполне цензурным комментарием. Зал просто упал от хохота, двое кандидатов замерли, но момент начала драки был испорчен.
— Знаешь, Велиал, иногда я кажусь себе совершенно бесталанной и бессмысленной дурой, — серьезным тоном сказала Наташа. — И мне кажется, что моя идеальная судьба — это получить диплом библиотекаря, нацепить очки на минус сорок семь и до пенсии сидеть в какой-нибудь усть-зажопинской библиотеке и выдвать пенсионерам «Поднятую целину» или, там, «Тихий дон». Подожди, не перебивай меня!
— Даже не собирался, — помотал головой я.
— А иногда я думаю, что я гений, — не меняя интонации, продолжила Наташа. — И я могу все-все-все. И сейчас как раз тот самый случай.
Она посмотрела на меня своими инопланетными глазами.
— Ты офигенный, — заявила она. — Даже не знаю, что бы я делала, если бы мы не встретились. Не поверишь, я уже почти не помню то время, когда тебя не знала, мне кажется, будто мы знакомы… Всегда. И это так круто.
— Да, такая же фигня, — практически не кривя душой, кивнул я. — Хорошо мы с тобой спелись. Прямо-таки идеальная команда.
— Наверняка мы были близнецами в другой жизни, — с непрошибаемой убежденностью заявила Наташа. — И нас разделили во младенчестве, потому что вместе мы представляем угрозу для этой реальности.
— Точняк, — я засмеялся и обнял ее за плечи. — Ядерные близняшки.
— А хорошее название… — Наташа задумчиво посмотрела на потолок. — Оу! Кстати, а ты же видел этот исполинский зеркальный шар, да? Как жалко, что его еще не повесили… Еще круче бы сегодня все смотрелось…
— Результаты нашего сегодняшнего отбора… — вещал Константин Игоревич в микрофон, который начал уже явственно барахлить. Его поставленный голос звучал нечетко, иногда срывался на шипение и треск. Впрочем, публика тоже не очень была готова чему-то там внимать. К моменту, когда они с Гертрудой приняли-таки свои решения, кандидаты смешались со зрителями, вымели подчистую весь алкоголь из нашего бара, и, кажется, некоторые даже забыли, зачем они в принципе сюда приходили, и с чего все начиналось.
«Нда, — подумал я. — А ведь актерское мастерство совершенно не означает, что ты всегда и все делаешь вовремя».
Я говорил Наташе, что результаты нужно оглашать не перед закрытием вечеринки, а гораздо раньше. Сейчас уже никакая магия сценической речи не поможет Константину Игоревичу захватить внимание. Да и часть народа уже разошлась.
— Кроме того, результаты вы можете узнать по тому же телефону, по которому записывались…
Часть народа все-таки слушала, что там пытается донести Константин Игоревич через сбоящий микрофон. Но гораздо большим успехом пользовался туалет, куда выстроилась длинная очередь, и гардероб, у которого все просто неорганизованно толпились.
Но такой смазанный финал нас с Наташей совершенно не тревожил. Не знаю, что творилось в ее голове, но лично я испытывал гордость пополам с легкой усталостью. Все-таки сцена — это удивительный в своем роде наркотик. Даже для себя не могу сформулировать, что именно в этом всем фиглярстве меня цепляет. Казалось бы, я никакая не суперзвезда, не пытаюсь кому-то что-то доказать, но каждый раз, когда все заканчивается, я чувствую… это. Ту самую смесь гордости и усталости, которые к тому же незаметно дергают за ниточки, уже начиная подзуживать и нашептывать про следующий раз. Когда можно будет сделать еще вот так. И вот эдак! А еще попробовать… А еще… А еще…
Хех.
Я, Владимир Корнеев, проживший полсотни лет и повидавший некоторого дерьма, в меру циничный и рассудительный, веду вечеринки в бывшем овощехранилище и ловлю от этого смутный, но вполне ощутимый кайф. Скажи я это сам себе полгода назад, точно решил бы, что с глузду съехал. Подумав этими словами я чуть не заржал. Прямо сам себе мем про старого деда с клюкой. Скоро начну клеймить всех наркоманами и проститутками. Или это только бабкам так делать положено?
— Ты чего? — толкнул меня в бок Бельфегор. — Все нормально?
— Более чем, — заверил я.
— У тебя просто такое лицо стало странное, — рыжий клавишник посмотрел на меня с тревогой. — Знаешь, у меня иногда возникает такое чувство, будто… Ай, ладно, не бери в голову! Почудилось что-то. Как во сне бывает, когда рядом вроде бы кто-то знакомый, но на самом деле нет.
— Это ты снова про эту кассету? — типа легкомысленно спросил я. Знал бы Борис-Бельфегор, насколько он чертовски близок к истине. Я вообще удивляюсь, как близких людей Вовы-Велиала не плющит постоянно от этого самого чувства, что под личиной хорошо знакомого парня вдруг оказался совсем другой человек. Даже пытался представить, как бы я сам себя повел, если бы кто-то рядом вдруг…