— Неа, — мотнул головой я. — Не нравится. На училку похожа.
— Фу! — Лариска гордо вздернула подбородок. — Ева, пойдем ко мне, ну их всех вообще! Ничего они не понимают, правда? Я с этой прической знаешь, сколько возилась? Там одних только шпилек штук пятьдесят!
Я хотел было открыть рот и сказать, что отлично осведомлен, что такое уход за волосами получше, чем она. У сеструхи волосы до плеч, а у меня до задницы, считай. Но вместо этого засмеялся, обнял Лариску и по братски похлопал по спине. Кажется, необходимость спорить с сеструхой вшита в Вову-Велиала где-то на генетическом уровне.
— … и, ты представляешь, купить пустые бутыльки оказалось дороже, чем с этим самым средством внутри! — услышал я голос Грохотва, когда мы еще не успели войти в гостиную. — Ну вот ты подумай, а? Просто пустые пластиковые бутылочки купить — это одна цена, а если с жижей этой для мытья посуды — то вдвое меньше!
— Это почему еще так? — спросил кто-то из наших друзей семьи.
— А вот шут его знает! — Грохотов всплеснул руками. — Пришлось покупать несколько ящиков этой самой «Золушки», переливать ее в трехлитровые банки, мыть бутылочки, а потом заливать туда наш «Локон».
— Привет! — я широко улыбнулся и помахал всем рукой. — Знакомьтесь, это Ева. Можно мы тоже куда-нибудь сядем?
Гости зашевелились, освобождая нам с Евой место на диване. Мама быстро поставила туда пару тарелок и стаканов.
— А в банки-то зачем? — спросил один из гостей.
— Так не выливать же! — всплеснул руками Грохотов. — За средство же деньги уплачены! Можно им посуду мыть.
— Ой, мылом в тысячу раз удобнее, — отмахнулась мама.
— Валя, да ты просто не привыкла еще! — радостно заявил Грохотов.
— А можно пояснить для опоздавших, что вы тут такое интересное обсуждаете? — спросил я, потянувшись за винегретом. Единственным на столе салатом без майонеза.
Оказалось, мой отец, Грохотов-старший и еще один их друг-приятель задумали делать вместе бизнес. Третий их друг, химик, сочинил формулу средства для химической завивки волос, которое, по его словам, куда лучше, чем имеющийся на постсоветском пространстве «Локон». Тот же самый, которым еще во времена СССР модницы делали на своей голове буйные химические кудри. А сейчас и этого самого локона почти не стало, так что спрос на новое средство в парикмахерских был, вот они и задумали, раз такое дело, устроим себе лабораторию в гараже, наварим там чудо-завивалки, и будем жить припеваючи.
— Палыч — настоящий гений, прямо зверюга! — восхищался Грохотов. — С такими мозгами ему ученым с мировым именем надо быть, а не в гараже бутылочки от вонючей «Золушки» отмывать!
— Ага! — взвилась мама. — Теперь уже вонючей! А я, значит, должна теперь с этими банками в кухне возиться!
— Вааааля, ну я же образно! — широко улыбнулся Грохотов.
В дверь снова позвонили.
— О, а вот и наш Палыч с супругой! — обрадованно сказал отец и помчался открывать.
Глава 17
— Здравствуйте, Семен, — сказал я, и мы пожали друг другу руки. Вошедшего нового гостя я узнал сразу же. Те же дурацкие синие брюкоджинсы, залысины, нос такой… крупный. Тот самый ангел, в существование которого не верили мои «ангелочки».
— О, Володя! — обрадовался он. — Вот так встреча! А я тебя не сразу признал даже, богатым будешь. Так ты, получается, сын Виктора?
— Получается, что так, — хмыкнул я.
Супруга ангела-Семена оказалась миниатюрной дамочкой с пышной химической завивкой и пронзительным высоким голосом, иногда переходящим в ультразвук. Во всех остальных отношениях она оказалась очень милой, улыбчивой и доброжелательной.
Домашнее застолье неспешно набирало обороты. Мои родственники и гости перебрасывались дежурными шуточками, вспоминали прошлое, смеялись, наливали и закусывали. В ходе беседы выяснилось, что Семен Палыч — это не просто какой-то там Семен-разнорабочий, каковым он выглядел. Так-то он заместитель директора «Кинева-спирта» и, по совместительству, ведущий эксперт-химик. И, как несложно было понять, человек ну очень обеспеченный. Чего совершенно не скажешь по его виду. Одевался он, мягко говоря, непрезентабельно. Курил исключительно беломор. И водил уазик. Вот только с момента падения железного занавеса он с супругой уже успели побывать аж в трех заграничных поездках. И квартира у него была в том же самом «сливочнике», что и у родителей Макса. Занимательная личность.
Обсуждали, конечно же, и новообразованный бизнес с этой их жидкостью для химической завивки. Все трое, и мой отец, и Грохотов, и Семен, были полны энтузиазма и настроены на по меньшей мере захват всего мира, а в перспективе — еще и части солнечной системы. Потому что, мол, их этот состав в разы превосходит пресловутый «Локон», Семен долго объяснял про стойкость завитка и что под воздействием его химии волосы не сжигаются, а наоборот — становятся крепче.
— Ты понимаешь, мы эксперимент даже проводили, — рассказывал он. — Сначала взяли обычный волос и повесили на него грузик. Так вот, просто волос выдержал гирьку в восемьдесят грамм. А потом, понимаешь, мы сделали завивку, взяли волос с той же головы и… Как ты думаешь, сколько он выдержал?
— Даже не представляю, — усмехнулся я. — Сколько?
— Сто тридцать! — с гордостью заявил Семен. — Ты представляешь, насколько прочность волоса выросла? Представляешь же?
— Больше, чем в полтора раза! — раздулся от гордости Грохотов. — Почти в два!
— Можно подумать, мне надо на волосах гантели носить! — засмеялась мама. — Мне нужно, чтобы красиво было!
— Так и красиво тоже! — горячо заверил. — Кучерявость повышенная, как по заказу!
Поговорить с ним с глазу на глаз мне удалось только когда мама подала на стол горячее — неизменное и традиционное мясо по-французски. Картошка с мясом, луком и майонезом, под толстым слоем сыра.
— Семен, у меня, кстати, есть вопрос, — сказал я, когда мы с ним оказались вдвоем на кухне.
— Да, что такое? — оживился Семен. — Хочешь тоже завивку сделать? У тебя шевелюра вон какая богатая…
— Нет-нет, я по другому вопросу, — засмеялся я. — Насчет кассеты.
— Какой кассеты? — не понял Семен.
— Той кассеты, которую я вам записал в тот раз, — объяснил я. — Песня вам понравилась, помните?
— А, да-да! Помню, конечно! — Семен похлопал меня по плечу. — Отличная песня, я до дыр ее заслушал уже. Ритка моя даже ворчать начала, хотя ей тоже понравилось. Она даже, ты понимаешь, сюрприз мне решила устроить. У меня день рождения недавно был, а она на радио работает. Ну и подгадала так, что концерт по заявкам аккурат во время празднования играл. И, значит, устроила так, будто кто-то позвонил и попросил для меня, Семена Палыча, значит, поставить песню. Как вы, молодежь, в таких случаях говорите? Отпад?
Я слушал Семена, и внутри моей головы дрались, можно сказать, два волка. Один кричал: «Это просто глупое стечение обстоятельств, слепая удача, нечем гордиться!» А второй: «Закономерная удача! Если бы я пинками не погнал всех записываться прямо в ночи, если бы до этого не вцепился в выступление толкиенистов в центральном парке и не разрулил там все в нужном направлении, если бы не сделал до этого массу телодвижений, чтобы все сложилось именно так, то Семен мог бы сколько угодно курсировать тем же курсом, только мне было бы нечего ему записать…»
— Похоже, песня не только вам понравилась, — усмехнулся я.
— Так и неудивительно! — всплеснул руками Семен. — За душу ведь берет и наизнанку выворачивает! Все про нашу жизнь ведь!
Я открыл рот, чтобы сказать, что теперь нашу песню крутят на радио довольно часто, поблагодарить за такой царский подгон, но тут на кухню ворвался Грохотов, мужики тут же про меня забыли и утопали обратно за стол.
«Ну вот все и выяснилось», — подумал я. Супруга Семена Маргарита решила сделать мужу сюрприз и принесла на работу его с какого-то перепуга любимую песню, ее прокрутили в какой-нибудь «Рабочий полдень», редактору тоже зашло. Или, что даже более вероятно, на радио несколько раз позвонили случайные слушатели из молодежи, редактор обратила на это все дело внимание, потом вспомнила, что им сверху несколько раз уже тыкали, что пора бы поворачиваться к молодежи человеческим лицом, и все заверте…
«Вот тебе и ангел», — немного грустно усмехнулся я. Даже не знаю, почему грустно. Как будто мне на самом деле хотелось, чтобы эта загадка не нашла такого простого решения. Чтобы насевший на отца и дядю Макс получил однозначный ответ, что никакого Семена в синей «риле» в «Киневе-спирте» не работает. И что кассеты никакой не существовало в реальности никогда. Чтобы с каждой попыткой расследовать этот наш неожиданный поворот, все только запутывалось и становилось все больше похожим на натуральное такое чудо.
«А чудес не бывает, да…» — я уперся лбом в оконное стекло. И вместо своего отражения увидел сумрачную улицу. Фонарь, выхватывающий из сгущающегося мартовского мрака конус масляно-желтого света. Кудлатую бродячую собаку, бредущую по своим собачьим делам. Компашку недорослей, тусящих у подъезда дома напротив. Курят, стервецы. Мелькают в пальцах светящиеся искорки, как они не пытаются прикрывать их ладошками. Мамы наверняка запрещают. «Это пацаны курили, а я рядом стоял…»
Тут я поймал за шкирку свою внезапно нахлынувшую меланхолию. «Чудес, говоришь, не бывает⁈ — голосом разъяренного сержанта заорал мой внутренний голос. — Если бы чудес не было, ты бы так и остался валяться кучей мяса, когда на гранату упал».
Блин, даже стыдно стало перед… Гм. Мирозданием? Пространственно-временным континуумом? Кем-то или чем-то, по чьей воле я оказался после смерти заброшен в тело отличного парня Вовы-Велиала. И чью жизнь я теперь живу, вместо того, чтобы лежать тихонько в своей могиле. Чудес у него не бывает, ага…
— Не переживай, Вова-Велиал, я не подведу, — прошептал я себе под нос. Отлип от стекла и пошел обратно в гостиную. Чудес, может, и не бывает. Но мне-то самому чудить никто не запрещает?