— Давай-давай, шевели грабками, что ты ведешь себя, как полено! У тебя всегда такая кривая рожа, или ты просто в туалет хочешь? Если что, приплясывать в очереди в сортир — это бытовое оправдание! Ну а ты что стоишь в позе оскорбленной невинности? Тебе задание непонятно?
— По-понятно…
— Тогда почему не шевелимся? Жопка к дивану притягивает? К маме хочешь?
— Простииите…
Девушка всхлипнула, но подняла руки вверх и начала двигаться боком, изображая не то походку краба, не то еще что-то подобное. По гладкой коже струились слезы, но она не уходила.
Да уж, сильно… Может и правда, имеет смысл проверить себя на прочность и тоже прийти позаниматься. Человеческий пластилин, хм…
— Володя, можно тебя? — я так засмотрелся, что не заметил даже, как вошла Наталья Ильинична.
— Да-да, иду, — я поднялся, и мы с директрисой «Буревестника» вышли в фойе.
Глава 13
Этот разговор мы вели не в ее директорском кабинете и не в нашем офисе. Она с видом интриганки-заговорщицы увлекла меня в свою уютную каморку под лестницей и прикрыла дверь.
— Ну так как у нас дела, Володя?
Вместо ответа я расстегнул молнию на кожаной папке, с которой не расставался весь вечер, и выложил перед ней на стол несколько пачек купюр, перетянутых резиночками.
И отступил на шаг назад.
Наталья Ильинична несколько секунд созерцала свою будущую дачку с такой мечтательной улыбкой на лице, что я чуть не прослезился.
Но быстро встряхнулась, торопливо сложила пачки одну на другую, сноровисто завернула в газетный лист и запихала в сумку. Коричневую такую кожаную объемную сумку, типа саквояжа. Здесь в девяностые подобные носили только дамы пенсионного возраста. Это потом, в двухтысячных в России узнают, что если на таком вот пенсионерском саквояже болтается брендовая бирка какого-нибудь «Луи-Виттона» или, там «Гуччи», то это вовсе даже не ужас и деревня, а стильно и модно. И статусно.
Щелкнул замочек сумки. Наталья Ильинична прижала ее к груди и порывисто вздохнула.
— Ох, как сердце-то колотится, Володя, — произнесла она и посмотрела на меня.
— Вы берегите себя, Наталья Ильинична, — предупредительно сказал я и помог ей присесть на кресло. — Нам с вами еще работать и работать. Чтобы ваш «Буревестник» жил и процветал.
— Ох… — Наталья Ильинична покачала головой. — Я вот что тут думаю, Володенька… А может мы тебя официально на работу устроим? У меня есть одна ставка, зарплату, правда, не платят, но это же, как я понимаю, тебе не особо нужно…
— Вас что-то тревожит, Наталья Ильинична? — спросил я.
— Да могут же с проверкой какой прийти, — вздохнула она. — У меня сердце-то, с одной стороны, радуется, что теперь у меня тут весь день до ночи что-то происходит. И газета, и телевидение вот, и школа теперь вот. Представляете, как будет жалко, если из исполкома возьмутся проверять, а ведь я же тут должна быть одна одинешенька…
— Ну, Наталья Ильинична, что же вы скромничаете-то? — широко улыбнулся я. — Надо было давно уже сказать! Конечно же, давайте приводить официальную бюрократию в порядок! Прямо завтра утром отправлю к вам Светлану, чтобы вы с ней вместе решили, как и что оформить, чтобы любая проверка ни к чему не придралась. И чтобы вам еще и премию выписали за активную жизненную позицию.
— Ох, Володенька… — Наталья Ильинична покачала головой.
На самом деле, мне самому хотелось завести подобный разговор, просто как-то к слову не приходилось. Сейчас весна девяносто второго. По моим прикидкам, где-то очень скоро должна была грянуть приватизация. Точную дату этого события я не помнил, вроде бы летом или осенью. Зато слышал массу историй, по которым особо быстрые умудрялись отмутить себе в собственность всякие заводы, газеты, пароходы. Не говоря уже о клубах, барах и гостиницах. Судьбу этого кинотеатра я знал — он благополучно захиреет и размалится. И даже не побудет какое-то время успешным торговым центром, как другие его коллеги. Пришелся не ко двору. Оно, в принципе, понятно, место не очень-то проходное, народу вокруг живет немного, частный сектор еще этот. В принципе, даже неважно, почему так получилось.
У такого расклада может не быть никаких объективных причин. Тот же кинотеатр «Пионер» не спасло ни то, что здание у него было историческое, ни то, что стоит он прямо на центральной улице, ни то, что история у него давняя и героическая. Попал в чьи-то бездарные руки, обанкротился, обветшал, а потом его снесли и возвели на этом месте уродливую коробку торгового центра.
Лично меня «Буревестник» как база полностью устраивает. Помещений тут еще вагон, есть куда развиваться. Аппаратура какая-никакая есть… Кое-что надо бы обновить буквально вот прямо сейчас. Срочно превратить заработанные только что деньги в полезные вещи. А то, понимаешь, девяносто второй. Смотришь на часы и прямо ощущаешь, как с каждой секундой деньги в твоем кармане испаряются.
Пфффф! Только что ты мог шикануть на эту сумму в ресторане, а на следующий день тебе за это пирожок на автовокзале продадут. С картошкой. Потому что на беляш уже не хватит.
Утрирую, но не особо.
Я так-то знал, что будет примерно так. Но все равно периодически офигеваю от экономической «шоковой терапии». Но самое странное было другое. Мое нынешнее окружение, все эти рокеры, тусовщики и прочие неформалы, адаптировались к стремительно меняющемуся миру с пугающей легкостью. Старшее поколение, с которым я тоже общался, обычно сетовало, что вся эта молодежь просто ничего не замечает, потому что они бездельники, живут на всем готовом и совершенно не замечают, как пурхаются их родители, чтобы патлатым сыночкам и доченькам беззаботно жилось. Но я-то знал, что они все замечали. Просто эти перемены были для них чем-то… нормальным. Они меняются, мир меняется. И все они вместе двигаются в какой-то немыслимой хаотичной гармонии.
Я смотрел, как Наташа ловко забралась на стремянку в обнимку с тюком белых тряпок. Как-то унять этот ураган энергии я не пытался, да и зачем? Сегодняшняя вечеринка в «Фазенде» у нас проходила под знаком постельного белья. И по этому поводу на всех стенах бывшего овощехранилища нашей самке богомола втемяшилось развесить всякие наволочки, пододеяльники и простыни. Безумное количество которых она отмутила у Колямбы, который, в свою очередь, прибрал их к рукам на каком-то складе какой-то больницы. Колямба в этом смысле был человеком конкретным: видел что-то лежит бесплатное и никому не нужное — подгонял грузовик и запасливо тащил это самое бесплатное к себе на склад. Кстати, сами его склады в разных районах города и его пригородов тоже были тем самым «бесплатным и ненужным», которое Колямба заботливо прибрал до нужного случая.
«Запасливый человек Колямба», — думал я, глядя как Наташа прищепывает очередную наволочку на бельевую веревку. «Фазенда» сегодня была похожа на прачечную или что-то подобное.
— Вееелиал, раз уж ты стоишь без дела, притащи от входа коробку с красками, — сказала из-под потолка Наташа.
— Есть, босс, — отрапортовал я и бодро направился за коробкой с красками. Насчет красок я Наташу, кстати, все-таки переспорил. Она сначала хотела взять масляные, такие, которыми стены красят. Идея была примерно такой же, как с рисованием на обоях. Но я мысленно представил себе, как наша подогретая максовскими коктейлями публика возьмется раззадоренно размахивать кисточками направо и налево. И одежду, в которой она придет, после этой вечеринки можно будет только выкинуть. Так что эту идею я забаллотировал, и нашей добычей стала гуашь и акварельные. Их хотя бы можно потом отстирать.
— Знаешь, мне иногда кажется, что мы творим какое-то безумие, — задумчиво проговорила Света, когда мы с ней расставляли цветные баночки на столы. — Что люди в какой-то момент скажут: «Да это что еще за детский сад⁈» И уйдут. Но этого почему-то не происходит…
— Так это же хорошо, что не уходят, — хмыкнул я, окунув кисточку в банку с красной краской. — Значит мы все делаем правильно. И им этот весь детский сад нужен.
Я размашисто изобразил на висящей на стене наволочке букву «А». На самом деле, что-то в этом было такое… Как и с рисованием на обоях в тот самый, первый раз. Какая-то иррациональная детская радость — делать то, чего никогда было делать нельзя. Это же ужас — портить еще целое постельное белье! Мой взгляд упал на синюю печать «Терапевтическое отделение больницы деревообрабатывающего комбината, город Закорск». Ну вот и ответ на происхождение нашего сегодняшнего антуража — больничка на окраине города-спутника Новокиневска, которая сейчас давно и прочно заброшена. Как, кстати, и сам комбинат.
Я снова обмакнул кисточку в краску, подумал и изобразил букву «С» вокруг буквы «А». Этакий недоделанный знак «анархия».
— Новая эмблема «Ангелов С»? — с интересом спросила Света.
— Только что придумал, но выглядит неплохо, да? — я отступил на шаг и критично осмотрел свое кривоватое творчество. Пожалуй, логотип не хуже других-прочих…
— Я знаете что подумала? — раздался рядом с нами голос вездесущей Наташи. — У меня осталось куча простыней. Если их развешивать по стенам, то это неприкольно выходит. Просто белые квадратные тряпки. Скучно. Зато если вот в том углу натянуть веревки, то можно сделать лабиринт. Аттракцион получится, а?
— А мы успеем? — я посмотрел на часы.
— Еще целый час! — Наташа всплеснула руками. — Конечно, успеем!
— Тогда что мы тут тупим и прохлаждаемся? — я упер руки в бока. — За работу!
«Ангелочки» сыграли уже третий по счету кавер. Вокруг сцены было не протолкнуться, прямо столпотворение. Кажется, мы впервые столкнулись с тем, что «фазенда» все-таки не резиновая. На сегодняшнюю нашу вечеринку пришло рекордное количество народу. И немалая часть из них — это были новоявленные поклонники группы «Ангелы С». С одной стороны, мероприятие наше вовсе не было заявлено концертом, мои парни тут выступали просто потому что могли. Я им с самого начала вдалбливал, что выбираться на сцену нужно при любом удобном случае, потому что репетиция — репетицией, а общение с публикой ничего не заменит. Так что больше они не ленились таскать инструменты, даже когда машины не было, чтобы их подвезти. Как например сегодня. Пока мы с Наташей, Светой и парой примкнувших к нам журналистов из «Африки» превращали «Фазенду» в подобие прачечной, «ангелочки» честно притащили с завода все свое добро, подключились, настроились и сейчас благополучно купались в лучах славы, слушая вопли обожания.