— Как это? — удивленно вскинул бровь я.
— Ой, да будто ты первый день Саню знаешь, — фыркнул Бельфегор. — Это же как в тот раз опять. Когда он обещал, что мы будем на разогреве играть, а в итоге что получилось?
— Хм… — многозначительно хмыкнул я и принял вид философской задумчивости. Типа, понимаю, о чем он.
— Я к Сане очень хорошо отношусь, правда, — вздохнул Бельфегор. — Но… В общем, я думаю, что договоренность с Банкиным он просто намечтал. Или она ему приснилась вообще. Потому что Банкин ничего такого не помнил. Я с ним говорил.
— У меня тогда только один вопрос, — усмехнулся я. — Почему он до сих пор лидер, раз все так?
— Не знаю, — пожал плечами Бельфегор. — Привыкли как-то… А кто? Ты же сам говоришь, что у тебя голоса нет, чтобы петь. Хотя мне кажется…
Из-за поворота, дребезжа всеми запчастями, вывернул троллейбус. Мы забрались на заднюю площадку. Какое-то время ехали молча. Борис-Бельфегор перебирал пальцами по поручню, будто играет на своих клавишах, а я… А я медленно обдумывал свои впечатления.
После бессонной ночи мозг работал в очень странном режиме. Показывал мне вырванные куски каких-то воспоминаний, то и дело всплывали разные лица. Сегодня на фестивале у меня несколько раз случились странноватые озарения, когда я видел знакомые и полузнакомые лица. Вот тот панк с криво поставленным ирокезом в будущем станет многодетным отцом и коммерческим директором торгового центра. А тощая рыжая девица с расплывшимся макияжем волшебным образом превратится в очень крутого адвоката.
И еще один разговор вспомнился. Из прошлой жизни. Или как правильнее будет сказать — из будущей жизни? Про то, что в девяностые шоу-бизнес был настоящим золотым дном. Изголодавшиеся по зрелищам обитатели советского союза были всеядными. И деньги артистам тащили даже в самые голодные времена. Потому что нельзя жить без радости.
— Нельзя жить без радости, — сказал я вслух.
— Что? — сонно встрепенулся Бельфегор.
— Просто подумал, что может лучше мне заняться организацией наших концертов… — проговорил я, глядя на пристроившуюся в хвост нашего троллейбуса «шестерку». «Двадцать восемь плюс семьдесят четыре равно сто два», — автоматически сосчитал мозг.
— Слушай… — глаза Бельфегора заблестели. — У тебя так здорово сегодня получилось, я даже не думал, что ты…
— Озарение просто, — хохотнул я. — Сломанная рука добавила мозгов.
«Интересно, как это вообще со стороны моих друзей выглядело сегодня? — подумал я. — Я ведь, наверное, как-то по-другому себя веду, совсем не так, как Вова-Велиал…»
Но Бельфегор никакой озабоченности этим вопросом не выказывал. Кажется, мысль о том, что продвижением группы займусь я, его полностью устраивала. Он даже проснулся.
— …и тогда, знаешь, можно еще будет мои песни попробовать сыграть, — радостно вещал он. — Мне творчество Сани нравится, но у него последние три песни какие-то одинаковые получились. А нам развиваться же надо!
— Сыграем обязательно, — пообещал я. — Когда там у нас следующая репетиция?
— В субботу, — с энтузиазмом отозвался Бельфегор. — А еще, знаешь что? Ты помнишь Брыкина Юрилу?
— Ммм, — я одновременно и кивнул, и покачал головой. Но рыжий не обратил на это внимания.
— Он же на трубе играет, — продолжил он. — И на гитаре немного. Если нам ритм-гитару добавить и трубу, то круто будет! Ой, нам же выходить, это же «копейка», она прямо идет!
Мы торопливо выскочили из уже двинувшегося троллейбуса и дальше потопали пешком. Всю дорогу раззадоренный Бельфегор делился всякими творческими мыслями и идеями. Я слушал внимательно. Даже не делал вид. Смутная идея, которая как призрак преследовала меня со вчерашнего вечера, начала обретать скелет и плоть. Шоу-бизнес, да. Я думал, что лучшим выбором было бы бросить своих друзей-говнарей, сделать на голове нормальную прическу и заняться чем-нибудь полезным, чтобы использовать выпавшие мне второй раз девяностые по полной. Но никаких ценных идей в моей голове не было, лезть в охранный бизнес в период разгула всяческих ОПГ — такое себе. А вот шоу-бизнес…
Я не особо в этом разбираюсь, конечно, но ведь девяностые — это такое время, когда НИКТО еще толком в этом не разбирается. А значит…
— Эй, Вов? — Бельфегор толкнул меня в плечо. — Ты о чем задумался? Тебе вообще-то туда!
Мы остановились между двух «свечек». Остальные дома на улице Достоевского — это студенческие общаги, и только эти два дома с нормальными квартирами. Вроде бы раньше они были преподавательскими. Но это еще в восьмидесятых вроде как поменялось. В каждом доме по одному подъезду, и смотрят они друг на друга. Бельфегор махнул рукой и пошел к дому номер семнадцать. А мне остался пятнадцатый, значит адрес прописки совпадал с моим местом фактического проживания.
Я поднялся на пятый этаж пешком. Просто чтобы привыкнуть к обстановке. На втором мне навстречу попалась хмурая тетечка с белой кудлатой собачкой на руках. Она посмотрела на меня неодобрительно. На мое «Доброе утро!» разве что не отшатнулась и не перекрестилась.
Ну-с, момент истины… Вот моя квартира. Номер тридцать три. И связка ключей.
Я постоял с минуту перед дверью, считая удары собственного сердца. Понял, что на самом деле волнуюсь. Одно дело с какими-то левыми чуваками общаться, а тут — семья. Они-то Вову-Велиала с рождения знают. Сейчас как опознают подмену!
«Это ты загоняешься, — сказал я сам себе, выбирая подходящий ключ. — Я же, получается, подросток. А своих детей-подростков родители знают гораздо хуже, чем друзья. Так что вряд ли меня раскроют. Разве что головомойку устроят, что две ночи дома не ночевал. Или больше, фиг знает…»
Дверь открылась без скрипа. Из квартиры пахнуло теплом и запахом свежего кофе. И еще всякими вкусными ароматами. Я зашел в прихожую и осмотрелся. Хм, а ведь, похоже, моя семья совсем даже не бедствует… Во всяком случае, ничего похожего на «бабушкин ремонт» я в прихожей не наблюдал. Обои с тисненым узором в пастельных тонах, матовое молочно-белое бра, мебель из натурального дерева, похоже даже авторская, во всяком случае, я такой как-то не встречал. Из кухни кроме одуряющего запаха кофе и какой-то свежей выпечки доносилось шуршание телевизора.
Фух. Надеюсь, мои косвенные предположения были верны, и у меня хорошие отношения с родителями.
Я стянул боты, повесил куртку в шкаф и направился на кухню. Ну не мог я сопротивляться запахам еды, тем более, что за эти сутки я так ни разу ничего и не сожрал.
По дороге отметил, что квартира-то явно немаленькая, четыре комнаты. Ремонт свежий, в углу холла все еще стоит стремянка и несколько рулонов обоев. Кухня…
— Привет, гулена, — весело сказала женщина, сидящая за столом. С элегантной короткой стрижкой, стройная. На меня она не смотрела, как и на экран стоящего на холодильнике маленького черно-белого телевизора. Она пила кофе из тонкой фарфоровой чашки, на столе перед ней стояла открытая масленка с желтым куском сливочного масла и тарелка с булочками. В руках — книжка, в которую она и смотрела. Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».
— Привет, мам, — сказал я.
— Завтракать будешь? — спросила она, перелистнув страницу.
— Если не позавтракаю, то умру от голода, — честно признался я и нацелился сесть на табуретку.
— Куда с грязными руками? — одернула меня мама. Привычно так, совершенно без истерических ноток в голосе.
— Точно! — я хлопнул себя ладонью по лбу и потопал в ванную.
Здесь тоже все говорило о достатке. Кафельная плитка с едва заметным золотистым узором, сантехника явно не типового отечественного образца. Даже стиральная машина-автомат уже имелась. Правда, советская «Вятка», а не импортный какой-нибудь «Индезит», но, насколько я помню свое позднее детство и отрочество, достать такую было не то, чтобы очень просто. Честно говоря, я бы с большим удовольствием сейчас сбросил с себя прокуренные шмотки и забрался в душ, но тогда есть шанс, что с мамой я пообщаться не успею. Судя по тому, что она была не в домашнем халате, а в весьма даже элегантном брючном костюме и при макияже, она как раз собирается уходить.
Так что я размотал уже изрядно обтрепавшуюся повязку на руке, положил на стиралку линейку, которая была вместо шины, несколько раз сжал и разжал пальцы. На тыльной стороне ладони темнели синяки, но в целом было терпимо. Не сломал, это хорошо. Ушиб только.
Помыл руки и вернулся на кухню.
— Кофе там еще остался, — сказала мама, кивнув головой в сторону плиты. — Отец проснется, сварит себе новый. Что с рукой?
— Дверью прищемил на репетиции, — сказал я. Открыл наугад дверцу шкафчика над мойкой. Угадал. Снял с сушилки для посуды еще одну чашечку. Налил в нее из гейзерной кофеварки кофе. Хватило почти на полную чашку.
— Если чего-то посущественнее хочешь, там в холодильнике еще есть колбаса, — сказала мама и только тут подняла на меня глаза. — Как ваши успехи?
— Ребята выступали на «Рок-провинции» сегодня, — сказал я. — А я не смог, потому что рука. Но очень за них болел!
— Как выступили? — на лице мамы — прохладный, но вполне добрый интерес.
— Неплохо, — кивнул я и открыл холодос. «Это я удачно зашел…» — сама собой возникла в голове фраза. Нда, не знаю, чем занимаются мои родители, но мы прямо вот совсем не бедствуем. Холодильник был полон, колбасы имелось два вида — сервелат и докторская. На верхней полке — противень с какой-то готовой едой, видимо, это нам на день. Из фруктов были яблоки и виноград, овощи… зелень… сыр… Молоко в стеклянном графинчике. Черт, я сейчас в голодный обморок грохнусь!
Я достал кусок докторской, снял со стены разделочную доску, нож… Наверное, в этом ящике. Черт, не попал. В другом. Ага… Хлеб — в деревянной хлебнице. Половина серого и батон.
Отпластал кусок колбасы, хлеба. Достал плоскую тарелку. Не знаю точно, как тут принято, но моя мама выдала бы мне леща, если бы я взялся на стол крошить просто так.
— Кстати, раз уж пришел, — мама снова уткнулась в книжку. — Завтра днем сможете мне помочь с ребятами? Надо товар в машину загрузить будет, как в прошлый раз.