Чтобы не задавать тупых вопросов, типа «А куда нам идти?», я просто чуть приотстал. Раз мероприятие проходило не в первый раз, значит мои друзья-говнари в курсе, куда именно нам нужно. Как и получилось. Пока я зашнуровывал типа развязавшийся ботинок, Астарот с Бегемотом устремились к той части заводской территории, где я еще в прошлый раз отметил некое оживление.
Рядом с кирпичной коробкой склада стоял старенький фургон с буквами «вахта» на борту.
Мы зашли в здание и остановились на входе. Я оглядывался с любопытством. Вот, значит, как выглядит источник нашего семейного благополучия… В бывшем теплом складе стоял десяток промышленных швейных машин, на педали которых с сосредоточенным видом нажимали женщины разного возраста. В фартуках и косынках. Прямо кадр из советской хроники про ударный труд портних. Маму я тоже заметил сразу — она с еще тремя дамочками стояла над раскройным столом, на котором лежала разобранная на запчасти пара джинсов.
— Мам! — перекрывая стрекот швейных машинок, крикнул я и помахал рукой.
— Да-да, иду! — мама тоже мне помахала, отдала еще пару распоряжений и поспешила к нам. — Привет, ребятишки. Значит так, ткань из машины надо будет перенести в склад, а из склада товар погрузить в машину. Все понятно?
— Конечно, тетя Валя! — радостно вместо меня ответил Бельфегор. — Кстати, мама просила вам передать…
Рыжий клавишник достал из кармана пару клочков сероватой бумаги, которые выглядели как билеты.
— Это на «Мартовские иды»? — ахнула мама и порывисто обняла Бельфегора. — Да ты мой хороший!
— Только никому не говорите, что я вам билеты принес, а то на маму все насядут, — заговорщическим тоном сказал рыжий.
— Я уж думала все, не попаду на Вахтангова, — лицо мамы сияло от счастья. — Ни в кассе, ни у перекупщиков билетов уже нет.
— Тссс! — прищурился Бельфегор. — У нас мафия! Для своих всегда найдем.
«Мама Бельфегора работает в городском драмтеатре, — мысленно дополнил я свое досье. — Забыл записать, надо добавить».
Казалось бы, ну что сложного — перетаскать тряпки, да? Вот только рулоны оказались не такой уж и легкой ношей. Особенно рулоны темно-синего денима. Те весили, кажется, вообще целую тонну. Чтобы поднять один такой, наших дрищовых сил требовалось как минимум три. Вдвоем уже не справлялись.
С готовой продукцией было попроще — она была упакована в мягкие тюки, которые были объемными, но не тяжелыми.
Сначала думал, что мама занимается чем-то нелегальным. Ну, там, подделывает одежду под заграничные бренды. Шьют местные портнихи, а нашлепка какого-нибудь адидаса. Но нет, ничего подобного. На самом деле, на входе в склад даже табличка была.
«Швейный кооператив „Бабочка“».
И на каждой вещи имелась даже бирка соответствующая. С синей бабочкой и мелкими буквами. Похоже, моя мама была из тех людей, которые не прошлепали ушами закон о кооперации в СССР где-то в конце восьмидесятых. И поэтому так неплохо сейчас устроилась. Воспользовавшись мощностями завода, на котором до этого работала. Можно как-нибудь попросить рассказать, как у нее так получилось, интересно даже…
Я волок мешок с женскими юбками из шерстяной ткани в клетку. И в голове крутилась какая-то очень важная мысль. Кооперативы… Предпринимательство… Девяносто первый год… Либерализация цен…
Но в меня врезался прущий как танк мне навстречу Бегемот, и с мысли я сбился.
Погрузочно-разгрузочные работы мы закончили примерно за час. Мама отвела меня в сторонку и сунула в руку несколько купюр.
— Вот, это вам за работу, — сказала она тихонько. И потом незаметно вложила в другую руку еще несколько шуршащих бумажек. — А это тебе на карманные расходы. Отцу не говори только, а то он обидится.
— Спасибо, мам, — сказал я. Гордо отказываться не стал, ясен пень. Но пообещал, что обязательно своей мировой маме обязательно все верну. Не потому что должен, глупо как-то. Просто потому что захотелось, чтобы она мной гордилась. Надо же, досталась же говнарю такая фантастическая мама! Не пилит, мозг не компостирует, красивая, веселая. — Слушай, я же тут недавно с фельдшером разговаривал. Ну, когда руку поранил. С этой, как ее… — я понял, что не спросил у договороспособной женщины имя. — Татьяна… Светлана…
— Тоня? — переспросила мама, кивнув головой примерно в ту сторону, где и было то здание, где мы репетировали.
— Да, кажется, — сказал я. — Говорит, что зарплату не платят уже три месяца, а шить она умеет. Может быть, можно как-нибудь ей к тебе устроиться… И все такое. Я ничего ей не обещал, сказал, что передам. Вот, передаю.
— Хорошо, — серьезно кивнула мама. — Люди всегда нужны, особенно хорошие. Загляну к ней сегодня, спасибо, Вова.
— Мам, ты обращайся чаще, если помощь нужна, — сказал я. — Все равно болтаюсь пока что без дела, так хоть какая-то от меня польза будет.
— Обязательно! — мама засмеялась и потрепала меня по голове. — Все, бегите, у меня еще куча дел!
Раздал нашу зарплату я уже за воротами.
— Живем! — глаза Бегемота радостно заблестели. — Может, завалимся в «Лакомку»? А то что-то так жрать уже хочется…
— Тебе бы только жрать! — огрызнулся Астарот. — Вообще-то я за то, чтобы деньги не тратить, а в фонд на новый усилок сложить.
— Старый еще работает, — буркнул Бегемот, спешно засовывая купюры в карман, пока Астарот не отнял, видимо.
— Как твоя рука? — сменил тему Астарот, бросив взгляд на мою кисть, замотанную эластичным бинтом.
— Хреново, — сказал я, изобразив уныние. — Перелома нет, но пальцы до конца не сгибаются. Травматолог сказал, что нервы, наверное, перебиты.
Типа, иллюстрируя свои слова, я поднял руку на уровень глаз и пошевелил пальцами, как будто пытаюсь сжать кулак, но у меня не получается.
— Так что пусть пока Кирюха играет, — вздохнул я. — Он неплохо вроде справляется.
— Ну да, он нормальный парень, — поддержал Бегемот. — Жалко, что с рукой вот так… А когда заживет?
— Фиг знает, — я пожал плечами. — Мама пообещала свозить к какому-т светилу, если через месяц само не заработает. Будем разбираться.
Мы шли по тротуару в сторону центра города. Приятели болтали, обсуждая каких-то знакомых и возможные планы на сегодня. В основном все крутилось вокруг выбора, к кому именно можно завалиться в гости. Обсуждали три варианта — поехать к Дыне на Западный, нагрянуть к Боржичу в «дурдом» или затусить в «мордоре». По косвенным деталям обсужений я понял, что Дыня — это дамочка по имени Таня, которая живет в частном секторе совсем рядом с Алексеевским кладбищем, и всегда рада гостям. Но к ней, в основном, любят приходить летом, когда можно в соседней лесополосе жечь костер и жарить шашлыки. Или корочки хлеба, в зависимости от наличия-отсутствия денег и мяса. «Дурдомом» называли обветшалую сталинку на пересечении проспекта Ленина и улицы Юго-западной. Там с незапамятных времен была маргинальная коммуналка, и Боржич снимал одну из комнат. «Дурдомом» место звали не просто так. Там не было строгих домохозяек, которые бы следили за порядком и вывешивали графики дежурств, это был дом с очень плохой репутацией прибежища алконавтов всех мастей, бывших зеков и прочего не очень социально-одобряемого элемента. Вроде нас. Туда можно было в любое время и с любым количеством алкоголя. А Боржич — это солист одной из новокиневских рок-групп. Ну а «мордор» — это место тусовки поклонников творчества английского писателя Толкиена. Таких, которые любят переодеваться в его героев и изображать, что они вроде как не от мира сего. И у них тут имелся свой идейный лидер, по совместительству — хозяин здоровенной квартиры где-то на выселках. Там тоже к завалившимся в гости рок-музыкантам относились лояльно, особенно если те пришли не с пустыми руками. В общем, по всему выходило, что когда ты при деньгах, то выбор довольно велик.
— А, к Боржичу же нельзя сегодня, — сказал Бегемот, хлопнув себя по лбу.
— Почему? — удивился Астарот.
— Его дома не будет, — Бегемот замолчал и уставился на вывеску кафе «Снежинка», мимо которого мы как раз проходили.
— А где он будет? — потормошил его Астарот.
— На квартирнике у «Папоротника», — вернулся к реальности из мира своих грез о вкусной и нездоровой пище Бегемот.
— О, а я не знал! Может туда и пойдем? — оживился Астарот. — Где квартирник?
— Никто не знает, место засекречено, — вздохнул Бегемот. — Там только для своих.
— А тебе кто про квартирник сказал? — насел на Бегемота наш фронтмен. — Почему раньше молчал?
— Да Боржич же и сказал… — растерялся толстяк. — Я его в магазине встретил сегодня утром.
Астарот принялся пытать Бегемота с пристрастием на предмет, не тусуется ли тот где-то отдельно от любимой группы. «Нда, вот от таких как ты, Астарот, квартирники и проводят в секретных местах», — подумал я и незаметно ткнул Бельфегора локтем в бок. И начал корчить всякие рожи, пытаясь телепатически передать мысль, чтобы он мне сейчас подыграл.
— Ой, Борис, ну то есть, Бельфегор! — как будто спохватился я. — Нас же твоя мама просила… Ты помнишь, говорил?
— Да, точно! — подхватил умница-Бельфегор, сделав большие глаза. — Ребят, нам срочно-срочно нужно бежать! Так что передавайте всем приветы, если в мордор пойдете, ладно?
— Что еще за дела? — попытался переключиться на нас двоих Астарот, но мы уже помчали в противоположную сторону.
Свернули в ближайший переулок и только там перешли на шаг.
— И куда мы идем? — чуть не подскакивая от любопытства спросил Бельфегор.
— На остановку, — я покрутил головой, прикидывая, как нам лучше ехать. Повернул к проспекту Монтажников.
— Хорошо, а куда мы едем? — не отставал рыжий.
— Догадайся с трех раз, — усмехнулся я.
Глава 15
«Все правильно, трамвай должен ехать так, будто везет своих пассажиров в ад», — думал я, глядя на город в окно. В двадцать первом веке все трамваи Новокиневска поменяют на новенькие, которые едва гудят, когда трогаются с места. И стучат, только потому что вместе с трамваями не везде додумались поменять рельсы. А сейчас, в девяносто первом, по городу все еще курсировали почтенные одры, несущие своих пассажиров с грохотом и под оглушительный треск реле. Бельфегор сидел рядом и ерзал от нетерпения. «Винни, винни, а куда мы идем?!» — какие-то такие у меня были с ним ассоциации. Непоседливый рыжик клавишник, прямо-таки искрил от любопытства.