– Свободу Фиделю Кастро! – орали на многотысячных манифестациях студенты Гаванского университета.
– Ты должен его отпустить, – убеждала своего мужа Марта Батиста, которой приснился ужасный сон, как студенты растерзали ее Фульхенсио, а над ней надругались.[43]
Батиста слегка успокоился только в конце 1954 года, когда организовал и выиграл с помощью своих хозяев фарс, названный президентскими выборами, что были призваны подтвердить легитимность его полномочий. Все прошло достаточно гладко и абсолютно безальтернативно. Сэм Джанкано курировал приезд на Кубу тогда еще вице-президента США Ричарда Никсона и шефа ЦРУ Аллена Даллеса. Американцы поздравили своего «союзника», попросили немного сократить карательные меры против оппозиции, но при этом заверили Батисту в продолжении субсидирования его армии.
На радостях Батиста все-таки провозгласил полную амнистию. Джанкано посоветовал диктатору выпустить Кастро. На воле его будет легче убить. Батиста не возражал.
Братья Кастро, как считал Батиста, представляли собой гораздо меньшую опасность, чем низвергнутый им президент Прио Сокаррас, у которого были деньги. Только деньги, по мнению Фульхенсио, обладали абсолютной ликвидностью и были способны вдохновить на войну с ним ленивый народ, а главное – вооружить этих голодранцев. Страшны были потерявшие власть сподвижники свергнутого президента – бывшие министры, чиновники, служба безопасности и приближенные коммерсанты – вот кто представлял реальную угрозу его безграничной власти на Кубе. Но Лански, как попугай, твердил одно и то же – Сокаррас под контролем. Да, возможно, этот надутый индюк под контролем, но не у Лански и Сэма Джанкано, а у Вито Джановезе. Прио, находясь вроде бы в стороне от борьбы за президентское кресло, финансирует всех этих бунтовщиков – революционных студентов, «ортодоксов», террористов «Тройного А» и кастровское «Движение 26 июля». Это он виноват в нестабильности режима.
– Возможно, ты и прав и Вито водит нас за нос, – соглашался с диктатором Лански, но лишь наполовину. – Нов это верится с трудом. Вито стабильность нужна не меньше, чем нам, а он не такой дурак, чтобы искать лучшего взамен хорошему. Ладно, мы уберем всех, кроме Сокарраса. Так мы не нарушим пакта с Вито, а значит, не развяжем бойню между семьями в Нью-Йорке. Обезопасим себя. Доволен?
– Договорились. – Ввиду безвыходности Батиста принял предложение короля гемблинга. Оно было подкреплено вручением кубинскому другу документов на владение отелем «Националь» на набережной Малекон. Батиста расцвел и тут же забыл обо всех своих внутренних проблемах и разногласиях с покровителями.
Тем временем Мирта Диас Баларт, ставшая в 1948 году законной женой Фиделя, не предполагала, что выпуск на свободу ее супруга и отца ее первенца – вопрос практически уже решенный.
Она тщетно пыталась добиться свидания с любимым в тюрьме «Пресидио Модело». Запрещение на посещения осужденного исходило не от властей, а от родственников. Также безответны были ее просьбы к дяде употребить все свое влияние на вызволение дорогого ей, но неприятного ее семье узника.
Ее дядя, будучи министром внутренних дел, безусловно, мог походатайствовать перед диктатором о том, чтобы политзаключенному скостили срок или, к примеру, чтобы условия его содержания несколько смягчили. Однако он не стал этого делать по причине, далекой от разнополюсных политических взглядов с Каудильо.[44]Своего родственничка министр считал не Каудильо, а Кабальо[45]и, зная о его похождениях на стороне, мечтал о расторжении порочащих их благородное семейство родственных уз.
Связь Кастро с «богемной штучкой» Нати Ревуэльтой, женой кардиолога Орландо Фернандеса, не была секретом ни для кого, кроме бедняжки Мирты. Стержень бунтующего характера Кастро мог найти утешение лишь в мятеже,[46]а мятежная душа амбициозной Нати стремилась к признанию и власти, к которым на Кубе, как, впрочем, и в любой банановой республике, приводили только перевороты и революции. Социальные потрясения, чреватые сменой власти, как водится, инициируют сильные мужчины. Кастро был из этой когорты.
Зеленоглазая искусительница Нати не без оснований претендовала на роль, которая во французской истории была уготована Жанне д'Арк, а в новейшей кубинской – соратнице Кастро по партизанской войне, женщине во френче а-ля Мао, Селии Санчес. В действительности сеньора Ревуэльта больше смахивала на Жозефину, обладающую чудесной способностью угадывать будущих императоров. Когда молодой генерал Бонапарт в рваном камзоле предстал перед парижским светом, Жозефина мигом сориентировалась, что Наполеон достаточно перспективен, чтобы им заняться.
Уже много после ее спрашивали такие же пираньи-охотницы за престижем, статусом и роскошью, как она могла полюбить такого маленького, пузатенького и нищего корсиканца. Она высокомерно отвечала, что любит не Наполеона, а его любовь к ней.
Лукавила? Безусловно. Подобные мадам любят лишь власть во всем ее многообразии. Мужчина у власти – вот предмет их вожделений. Они отдаются не мужчине, а его власти, считая, что часть этой власти, войдя в них, может остаться там навсегда. Например, в виде ребенка. Чего, кстати, Жозефине не суждено было добиться.
Мужчина же, зараженный вирусом тщеславия, до конца осознает, что обладает властью только тогда, когда овладевает женщиной, отдающейся обычно не мужчине, как особи, а власти, как единственной привлекательной черте в мужчине.
Соответственно, такая леди может получать два вида сексуального удовольствия. Совокупляясь с привлекательным чисто физически мужчиной – животное, в данном случае она властвует над объектом вожделения. Стать рабой страсти ей не грозит, ибо по-настоящему ее влечет только второй вариант наслаждения – отдаваясь власть предержащему, она получает удовлетворение от обретения частички власти для использования в первом варианте. И в том, и в другом случае для таких сеньор речь идет исключительно о власти и ни в коей мере – о природном подчинении женщины мужчине. Романтика со стороны пылкого влюбленного наткнется на холод с ее стороны или, что хуже, на мастерское лицедейство, которое, раскрываясь, приносит боль и разочарование больше, чем обжигает холодом лед шелкового сердца.
Когда доктор Орландо подступал к своей супруге сзади, она могла не обратить на него внимания, усердствуя перед зеркалом над макияжем для лидера партии ортодоксов Эдуардо Чибаса или собираясь в теннисный клуб, на светский раут, открытие новой галереи… Сеньора Орландо все устраивало – его страсть владела им, а не он владел госпожой Ревуэльтой.
Лидер оппозиции Чибас, имевший все шансы занять президентское кресло, не оправдал надежд Нати, застрелившись прямо в радиоэфире. Молодой Кастро? В нем была внешность и харизма, и он смог обойти по популярности родного брата покойного Чибаса, за ним пошли студенты, он был прирожденным оратором и сорвиголовой. Такие не ждут выборов, а завоевывают то, что является единственно незыблемой ценностью, – власть. Кастро подходит. Она – не девочка, что может позволить себе ошибку. Гадают дилетанты. Нати все хорошо просчитала. Она, как сапер, не понаслышке разбиралась во взрывном устройстве, знала, как его обезвредить и как привести в действие.
В отличие от Жозефины, своей бесплодностью разочаровавшей Наполеона и бесившей его достопочтенную матушку, сеньора Ревуэльта удачно зачала от лидера Кубинской революции и сумела приобрести благорасположение мамы Фиделя доньи Лины. Лина Рус признала в родившейся Алине свою внучку, несмотря на сомнения сына в своем отцовстве, и даже заложила все свои бриллианты в Бироне, намереваясь завещать их названной в ее честь Алиной девочке.
Доктор Фернандес, законный супруг Нати, проглотил это оскорбление, сопряженное с людской молвой, обидным прозвищем и чужим ребенком, стоически, как подобает философу, извините за тавтологию, страдающему страданием.
В тюрьме «Пресидио Модело» Фидель строчил письма Нати. Он стал невероятно популярным человеком, и ей льстило такое внимание. За ним было будущее. Нати это отчетливо осознавала, когда начала переписку. Нет, не с письма возлюбленному, она сделала более продуманный ход, сперва написав письмо его маме, где восторгалась ее сыном и преклонялась перед матерью, родившей и воспитавшей героя…
Преимущество расчетливой Нати – способность предугадывать развитие событий и прогнозировать реакцию людей – в отношении доньи Лины сработало на все сто. Она превратилась в союзницу Нати на долгие годы. А вот Фидель… Можно ли просчитать завоевателя, властителя, воина?
Оседлав Нати, Эль Кабальо, как его называют в народе и поныне, вовсе не собирался делиться властью. Он лишь подтвердил свою власть над женщинами. Значит, отвлечь его от борьбы женщине не под силу. Помощь же, что предлагала в этой борьбе Нати, ему не требовалась. Он и сам справлялся.
Ребенок? Прекрасно! У его отца дона Анхеля была куча детей. И даже не одна жена…
Преисполненные нежностью письма Фиделя из заточения к любимой Нати лишь верхогляд может сравнивать с письмами Наполеона к Жозефине. Бонапарт до смертного часа грезил своей Жозефиной, невзирая на то что она имела наглость изменять императору. Что до Фиделя, то он любил Нати только в то время, в интервале которого были написаны его письма. Одновременно он продолжал трепетно относиться к Мирте. А в 1961 году, во время походов по борьбе с неграмотностью, он по-настоящему влюбился в Делию Сото, которую тоже наградил детьми. Или она ему подарила детей? Подарила или наградил? Как угодно. Словом, у Фиделя много детей. Пожалуй, всех кубинских ребятишек опосредованно можно считать чадами Фиделя, ибо за любого кубинского ребенка Фидель готов пожертвовать собственной жизнью. Являясь отцом нации, время на заботу о подрастающем поколении приходится делить пропорционально между всеми, а не только своими отпрысками.