[47]но и оба национальных канала. А что, кстати, говорит их пресса? – как бы между прочим спросил команданте.
– Как всегда, противоречивые суждения, иногда взаимоисключающие, – доложил министр печати и информации. – У них на носу выборы. И для демократов, и для республиканцев Флорида – ключевой штат. Они будут заигрывать с кубано-американским анклавом. Возможно, демократы займут противоположную республиканцам позицию, чтобы привлечь голоса избирателей по всей стране, будут следовать в фарватере электората.
– Все-таки две партии – это неразбериха, – вставил глава международного ведомства, имея в виду преимущества однопартийной системы.
– В США одна партия, которая только притворяется двумя, – поправил Кастро.
Присутствующие согласились.
– Когда они поймут, что проигрывают, – они постараются преуменьшить значение нашей победы. Будут говорить, что Кастро бежит от экономических проблем и сосредотачивается на незначительных бытовых эпизодах, – пророчествовал Фидель. – Запомните! Для нас это дело – приоритетное, политическое, наконец, моральное. Однако в конечном итоге его исход будет зависеть только от одного человека – от отца мальчика. Пусть он выступит с заявлением еще здесь, перед своим народом.
– Мы поручим спичрайтерам написать для него речь, – вызвался министр печати.
– Это могут сделать наши журналисты, – предложил свои услуги и редактор «Гранмы», лишний раз подчеркивая особый статус своего издания.
– Вы меня не поняли. Ничего не нужно готовить. Пусть он скажет то, что накопилось в его сердце. Если он и предаст, а соблазн будет велик, то он изменит не Кастро и его политноменклатуре, а народу, который ему поверит. Людям, готовым отдать жизни за его сына – одного из самых малых своих граждан. У человека всегда есть выбор между подвигом и предательством…
Рауль слушал молча. Вот уже полвека он не мог понять, откуда его старший брат черпает силы на эту зачастую глупую веру в человека. Веру без оглядки и без компромиссов. Идеалистическую, как у Че, и утопическую, как у французских просветителей. Неограниченная власть так и не убила в нем романтика, способного поставить на карту непрекращающейся моральной войны и свою жизнь, и свой авторитет.
А ведь он не раз обжигался на своем полуинфантильном доверии. Люди столько раз предавали его. А он готов, как там у русских, наступать на одни и те же грабли. Хорошо хоть, что, будучи горячим поборником человеческого героизма, он умеет быть хладнокровным к предателям. Даже если это самые близкие, а порой и родные люди. Вот только одно обидно – скорее Фидель усомнится в честности своего родного брата, чем в порядочности какого-нибудь незнакомого паренька из захолустья. Давал ли он повод Фиделю? Если и да, то все, что он делал, – он делал во благо старшему брату и революции, для защиты интересов Кубы и социализма…
Гавана, Куба10 лет назад
Вероятно, это была самая большая гнусность, совершенная в отношении Фиделя. Настоящий удар под дых. Запад обвинил Кастро в наркоторговле, а эмигрировавшая Алина подтвердила самые чудовищные версии ЦРУ своими разглагольствованиями. Рауль удивился, почему Алина не назвала наркобароном его, Рауля, как это сделал отсидевший в колумбийской тюрьме четырнадцать из двадцати лет заключения Джон Хауро Веласкес – правая рука Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля.
Тот факт, что кокаиновый король Эскобар, убитый спустя четыре года после этих событий, публично восхищался Фиделем, еще не давал повода утверждать, что Фидель восхищался Эскобаром и тем более был его партнером в организации наркотрафика.
А ведь Рауль хорошо помнил, сколько денег сулили наркобароны Медельина за помощь в транспортировке кокаина. Многие тогда не считали зазорным добывать валюту любыми способами и были готовы морально оправдать наркоторговлю, рассматривая ее как противовес американскому эмбарго. В недрах подобных настроений быстро родился харизматический лидер. Им стал прославленный генерал, герой Африканской экспедиции, член ЦК Компартии Кубы, заместитель Рауля по военному ведомству Арнальдо Очоа.
– Американцы сами виноваты. Мы заработаем миллиарды. История нас оправдает, – цитировал он Фиделя тридцатилетней давности, соблазняя Рауля открывшейся возможностью колоссальных валютных поступлений вследствие кокаинового бума.
– Не думаю, что Фидель одобрит эту идею, – размышлял вслух Рауль. – Если бы ему были безразличны способы пополнения бюджета, то в 1959-м он не запретил бы ни казино, ни публичные дома. Он не пойдет на контакт с гангстерами.
– А ему и не надо выходить на контакт. Мы все сделаем сами. Руками сандинистов в Никарагуа и надежных людей, внедрившихся в среду «гусанос» в Майами, – уговаривал Очоа, уже подписавшийся на транзит порошка без ведома босса и имевший высокопоставленных единомышленников в лице братьев-близнецов Тони и Патрисио дела Гвардиа, Амадито Падрона, а также министра транспорта Диоклеса Торральбы.
С такой командой Очоа мог перевернуть не то что Кубу, весь континент. Ведь в ближайшем будущем ему прочили командование самой мощной группировкой революционных вооруженных сил, одной из трех армий – Западной, самые боеготовные подразделения которой были расквартированы в окрестностях Гаваны…
В армии Арнальдо боготворили. В нищей Анголе он умудрялся вовремя выплачивать жалованье своим бойцам и офицерам, среди которых был и Патрисио, восхищавшийся своим генералом. Арнальдо понимал нужды солдат. И поэтому вынужденно проворачивал не всегда законные операции с драгоценными камнями, подогревая добровольцев премиями, вкусностями и чернокожими красотками. Его герои, находившиеся вдали от семей и рисковавшие своими жизнями в сражениях с бандами УНИТА и расистами ЮАР из-за мании величия команданте, заслуживали поощрения.
Так думали многие кубинцы, к примеру те, что оплакали две тысячи своих сыновей, погибших только в одном сражении при Куито-Куанавале. Цена победы была слишком высока. И генерал, зная настроения в среде офицерства и ветеранов, ждал лишь удобного момента, чтобы этим воспользоваться. Он знал, как закрадываться в сердца людей, ибо говорил то, о чем все молчали.
– Русские видели в нас пушечное мясо, – сеял он семена недовольства в души приближенных офицеров, приобретая новых сторонников. – Советы платили Фиделю за наши жизни. Почему русские не позволяли нам сосредоточиться на Латинской Америке? Почему не дали Че развернуться в Боливии? Они отвлекали нас Африкой, чтобы мы не стали по-настоящему свободными! Я скажу, как обрести независимость от денег русских – так же, как мы избавились от зависимости от капиталов янки… Кокаин! Эскобар богаче любого олигарха. Он тратит на один свой зоопарк денег больше, чем весь бюджет Колумбии!
– Это может быть очень опасным для нас, – не скрывал своего страха Антонио де ла Гвардиа. Тони с недавних пор возглавлял спецслужбу МВД по борьбе с экономической блокадой, так называемый отдел конвертируемой валюты, и уже научился обходить таможенные и полицейские кордоны соседних стран. Однако больше всего его тревожила возможная реакция Фиделя.
– Янки сами объявили нам войну, – успокаивал его Очоа. – Они напросились на ответные меры. Кокаин – наше оружие. Массового поражения!
– Я боюсь не янки, а Фиделя, – признался и Патрисио.
– Когда мы достаточно окрепнем финансово, мы скинем сумасшедшего старика. Не забывай – в ближайшее время я буду назначен командующим Западной армией. Ради этого американцы закроют глаза на все наши грешки. А мы, став хозяевами этой страны, свернем кокаиновый бизнес и займемся восстановлением естественных дружеских отношений с северным соседом. Конечно же, не в ущерб национальным интересам, а на паритетных условиях.
– Ты говоришь о перевороте? – заерзал на стуле министр транспорта Торральба.
– Я юношей сражался в колонне Камилло Сьенфуэгоса, – зло посмотрел на него Очоа, – проливал кровь в рядах колумбийских партизан, громил контрас в Никарагуа и отряды савимби в Анголе. Я революционер не меньше его! Чего он добился спустя столько лет?! От Кубы отвернулся весь мир, включая Советы, которые сами вот-вот рухнут из-за слабости Горбачева. Мы в изоляции! Кубинцы не могут реализовать исконное человеческое право на путешествия. У них нет денег! Они могут повидать другие страны только с оружием в руках, в составе военного контингента добровольцев с риском для собственной жизни. Им приходится ишачить задаром и жрать рис без мяса! Мы же не корейцы, которые молятся на Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, как на богов. Может, Фидель заставит нас поедать собак? Так они тоже скоро сдохнут! Переворот? Обычно перевороты оплачиваются извне. Мы же совершим последнюю революцию на свои деньги! Их нам даст колумбийская кока!
– Твоя политическая платформа вполне убедительна, – высказал свое мнение Тони. – Но что делать с Раулем?
– Братьев Кастро после нашей победы сменят братья де ла Гвардиа, – нарисовал радужную для близнецов перспективу Очоа. – Но кадровыми вопросами пока заниматься рано.
– Ты уверен, что Пабло Эскобара можно держать под контролем? – поделился сомнениями недоверчивый Торральба.
– Его возможной несговорчивости мы противопоставим растущую мощь отрядов колумбийских партизан. Уверяю вас, скоро они овладеют большей частью территории страны, а впоследствии весь бизнес картеля перейдет в их руки.
– Генерал, но ведь это может дискредитировать революционную идею в глазах общественности, – наивно обронил Патрисио.
– Ты что, с луны свалился? – поставил его на место брат. – Думаешь, на какие деньги они покупают оружие? Только глупец этого не понимает.
Встреча с Раулем завершилась ожидаемым для Очоа результатом.
– Фидель категорически против предложения Эскобара. Мы не будем мараться грязными делишками, – холодно сообщил младший Кастро о решении команданте, пронзительно сверля ястреба Арнальдо своим прищуренным взглядом. – Фидель считает, что янки только дай повод для интервенции. А лучшей причины, чем торговля наркотиками, не придумаешь. Мы должны быть в стороне от этого, Арнальдо. Государство не может заниматься наркотиками… – как бы извиняясь, проговорил Кастро и, сославшись на неотложные дела, попрощался с боевым товарищем.