Очоа воспринял слова формального босса по-своему. Наставительный тон и небрежное рукопожатие Рауля разожгли в Арнальдо искры ненависти к «надутым дряхлым индюкам». Он рвал и метал в своем кабинете, срываясь на подчиненных и выкрикивая одну и туже непонятную фразу:
– Они не могут быть надменными к национальному герою!
В голове генерала созрела еще одна грандиозная комбинация. Он сделал своим связником с Эскобаром завербованного им человека Рауля, капитана Хорхе Мартинеса Вальдеса. Это позволило бы впоследствии обвинить братьев Кастро в том, что именно они являлись вдохновителями и организаторами трафика.
Дела пошли. Пригодились и хорошие отношения с сандинистами, и надежные люди в армии. Оба трафика – через Кубу и Никарагуа – функционировали бесперебойно.
Эскобар, довольный новыми партнерами, даже слегка расслабился, выбросив из головы идею о закупке и снаряжении собственной подводной лодки для транспортировки наркотика и сократив на время поставки через Мексику.
Колумбийский кокаин, чистейший, плавящийся при 83 градусах по Цельсию, за несколько лет вытеснил все другие наркотики: от афганского героина до гвадалахарской марихуаны. Конкурировать с тем, что становится модным, бесполезно. В этом победоносном вторжении в США «белого цунами» была немалая заслуга не только кубинских мафиози, обосновавшихся в Майами со времен Мариэля, но и прославленного полководца Очоа. Прославленный герой не постеснялся возглавить триумфальное шествие «кокса» по образованным мозгам богемной тусовки Голливуда и Беверли Хиллс и неграмотному серому веществу обитателей гетто Гарлема и Бронкса.
Деньги лились рекой. Идея, вынашивавшаяся несколько раньше в умах кубинских заговорщиков, – наладить в Колумбии производство фальшивых долларов – теперь выглядела нелепой. Она устарела, как только финансовые потоки, следующие в Колумбию, не заструились долларовыми ручейками, что впадали в водоем тщеславия генерала Очоа.
Арнальдо оставался верен себе. Со времен эфиопских и ангольских сражений он знал, как поощрять своих солдат. Оргии напоминали празднества римских патрициев. И только Патрисио претила роль нувориша. Он предпочитал держаться на расстоянии от свального греха.
Длинноногие путаны – мулатки и креолки – услаждали тела «храбрецов», бросивших вызов всем этим бездельникам – «мариос». Ром и проститутки притупляли бдительность новоиспеченных патрициев. «Последний день Помпеи» был не за горами…
Люди Рауля шли по пятам, собирая улики и снимая оргии на пленки. Распоряжение следить за Очоа было отдано не сразу, даже с некоторым опозданием. Фидель слишком доверял герою. Но после донесения главы Американского департамента ЦК Компартии, где были изложены факты, доказывающие причастность людей Очоа к наркоторговле и, в частности, к попытке строительства нарколаборатории в Анголе, Фидель, еле сдержав гнев, вызвал Рауля.
Младший брат поклялся, что он ни при чем. Фидель сделал вид, что поверил, и потребовал все подробности этого дела – все, что за его спиной замыслил Очоа и что он уже успел сделать. Точно такое же распоряжение старший Кастро, памятуя о доверительных отношениях руководителя Главного управления разведки с Раулем, отдал параллельным спецслужбам – Американскому департаменту Центрального комитета партии и личной охране. В ГУРе, разделенном на шесть конкурирующих структур, команду «фас» получили только те подразделения, которые возглавляли ставленники старшего Кастро. Фидель отгонял от себя подозрения брата в измене, но поступал соответственно не прихоти ради, а во благо государства.
Вскоре Кубу повергло в шок уголовное дело № 1 за 1989 год. На скамье подсудимых оказались не просто заслуженные люди, а настоящие герои. Народ не мог поверить в происходящее даже тогда, когда Очоа, Тони и Патрисио де ла Гвардиа, Амадито Падрона, министра Тарральбу, других высокопоставленных чиновников, офицеров МВД и РВС клеймили позором на показательном процессе в Театре Вооруженных Сил.
Фидель и Рауль задумчиво взирали на своих бывших сподвижников сквозь толстое стекло VIP-кабинки, расположенной на бельэтаже.
– Скажи мне честно, ты был в курсе? – переспрашивал брата Фидель.
– Нет, я клянусь тебе в этом! – раздраженный недоверием, божился Рауль.
– Пусть народ увидит все, – с ненавистью произнес коменданте.
– Ты хочешь, чтобы мы показали эти оргии без купюр по телевидению? – уточнил младший брат.
– Все, без всякой цензуры. Они должны ответить за предательство своего народа. США могли обрушиться на нас всей своей мощью. И были бы правы. Они должны умереть.
В 1989 году разящий меч Соединенных Штатов все же ударил. Но не по Кубе. Жертвой стала соседняя Панама, с лидером которой, генералом Норьегой, Пабло Эскобар сотрудничал напрямую. Арнальдо Очоа, Тони де ла Гвардиа, Амадито Падрон были казнены. Многие офицеры покончили с собой. Единственным, кто избежал смерти, стал Патрисио дела Гвардиа. Через семь лет Фидель выпустит его из тюрьмы досрочно. За искреннее раскаяние и хорошее поведение.
Что до Пабло Эскобара, то 1989 год для него тоже стал роковым. В этом году он настолько обнаглел, что поднял руку на президента Колумбии. По приказу главы наркокартеля Луис Карлос Галан – законный глава государства – был убит. Эскобар перегнул палку, пересек запретную черту. Одно дело быть любимчиком Медельина, эдаким Робин Гудом, выходцем из низов, строящим на кокаиновые деньги стадионы и школы для бедняков, а другое – террористом и заказчиком политических покушений.
На армию Эскобара обрушилось колумбийское правосудие. Он не нашел ничего лучшего, как добровольно сдаться полиции, но с условием выбора места лишения свободы и гарантии недопустимости его экстрадиции в США. Властям ничего не оставалось делать, как согласиться.
В специально выстроенной для Эскобара и на его деньги тюрьме в стиле «люкс» с бассейном и футбольным полем узник чувствовал себя все тем же всемогущим Эскобаром и продолжал руководить империей.
Это не могло продолжаться долго. Бывшие партнеры по наркобизнесу не желали больше терпеть свирепого Пабло, покрывающего свою слабость чрезмерной жестокостью. Агония привела к новым виткам насилия и террора. Под раздачу попадали и верные люди. Вскоре после побега из собственной тюрьмы он остался в полном одиночестве. Ему хотелось увидеть мать, жену, детей и больше ничего.
Все каналы связи отслеживались спецслужбами. Он был прекрасно об этом осведомлен, но все же позвонил. Потому что устал прятаться. Телефонный звонок родным решил его судьбу. Участь Эскобара – быть застреленным в своем временном пристанище, на конспиративной квартире, при оказании сопротивления полиции, никого не удивила. Эскобар, повинный в гибели тысяч людей, был хладнокровно убит.
Фидель Кастро, в любви и уважении к которому убитый Пабло неоднократно признавался при жизни, никак не отреагировал на смерть своего фаната…
21 декабря, 1999 годаГавана, Куба
– Знаешь, что сказал Хуан Мигель Гонсалес на митинге? – заинтриговал брата Рауль.
– Что?
– Он сказал, что не вернется на Кубу без сына! – лукаво сощурился вице-президент и министр обороны.
– Правильно сказал, – оценил Фидель.
– Эти слова можно понять как угодно, – изложил свою точку зрения Рауль. – Такую фразу кое-кто может истолковать превратно.
– Каждый пусть трактует, как хочет, я верю этому парню, – отмахнулся команданте.
– И все-таки… Мы не можем допустить фиаско, – говорил вслед покидающему кабинет брату Рауль. – В Америке я приставлю к нему нашего человека. Пусть только попробует нас обмануть… – Последние фразы министра обороны не достигли ушей Фиделя. Он уже был далеко.
Охранник открыл главе государства дверцу «Мерседеса». Автомобиль тронулся и помчался в сопровождении эскорта от здания министерства обороны к Малекону.
Рауль недолго наблюдал за удаляющейся кавалькадой, затем машинально набрал номер начальника департамента внешней контрразведки, осуществляющей надзор над высланными из страны.
– Дай мне данные по агентам в Майами. Нужен чистильщик, специалист высочайшего класса.
– Есть такой, – с радостью доложил глава департамента, польщенный доверием вице-президента и готовый услужить своему кумиру даже ценой собственной жизни – к примеру, обмотаться взрывчаткой и взорваться в здании Пентагона или ЦРУ. – Даже не один, у нас там работает группа Карлоса. Особые поручения выполняет агент Рамон.
– Держи их наготове. Инструкции получишь лично от меня. Дело безотлагательное.
– Понял.
… На телестудии все суетились. Фидель выглядел неважно. Словно старик Хемингуэя, устремленный очами в бескрайнее море, познавший его и оттого печальный.
– Через десять минут эфир, – торопил режиссер новостной программы, призывая ассистентов и гримера проявить больше расторопности. Визажист слишком медленно колдовал над легендарной бородой и поредевшей седой шевелюрой команданте. А волосики его густых черных бровей все еще торчали невпопад.
Собственный внешний вид никогда не волновал Кастро. Но раз телевизионщики считают всю эту возню необходимостью, то пусть делают свое дело. Щеточки стилиста прошлись по щекам Кастро, не вызвав в его мускулах ни малейшего сокращения. Шальные метафоры, сравнивающие объект наложения визажа с застывшей мумией, забродили в голове мастера пудры и ножниц, но тут же исчезли, ибо команданте моргнул. К тому же все здесь знали – Фидель живее всех живых и останется таким, даже если умрет. Дай Бог ему здоровья.
Позади десятки лет бескомпромиссной борьбы с грозной империей, покорившей все страны и народы. Все, кроме Кубы. Нет больше союзников. Все продались. Даже русские. Он остался один. Последний из могикан.
Нет, не один! С ним его гордый народ, признавший в нем своего морального лидера, не склонивший колен перед эмбарго и угрозой вторжения.
Он часто выходит к ним. Прямо на улицу. К торговцам мелких лавчонок, рабочим табачных мануфактур, ремесленникам и художникам, парикмахерам и прачкам, их озорным ребятишкам и почтенным старцам, которые помнят его молодым. Он часами разговаривает с ними обо всем – о табачных плантациях, сахарной сафре, гражданской войне в Колумбии, а главное, о положении дел на Кубе. Общаясь с ними, он пытается понять, нужен ли он им еще или его время вышло и пора отойти в сторону, дать дорогу молодым. Возможно, тогда они заживут лучше. Не будет перебоев с продовольствием, отпадет надобность в карточной системе. Каким курсом они пойдут, когда он передаст штурвал управления страной другому человеку? Пусть не такому популярному, простому человеку с пониманием повседневных нужд населения, человеку, которому не будет мешать договариваться с американцами то, что мешало ему все эти годы, – гордость…