– Он твой, – буркнул дон Франческо в телефонную трубку. На том конце провода щелкнул зубами в предвкушении долгожданного отмщения прибывший из Майами и остановившийся в знаменитом отеле «Waldorf-Astoria» Вито Банатти.
Люди Банатти ждали Маорицио сразу в двух местах. Киллеры устроили засады на своего авторитетного коллегу в международном аэропорту Джона Кеннеди в Куинсе и в дешевой забегаловке на Mulberry Street в Маленькой Италии, куда Мао планировал заехать за новым паспортом и липовым водительским удостоверением.
Маорицио без конца звонил консеглиери семьи Лукези, уточняя место встречи с курьером, нанятым для передачи документов, но ни в одной из предполагаемых точек он так и не появился.
Когда советник позвонил ему сам, чтобы узнать о его местонахождении, Мао заявил, что зарегистрировался на рейс до Вашингтона и находится в аэропорту «LaGuardia». Консеглиери говорил по-доброму. Мао тоже не дерзил. Обычный диалог двух итальянских мафиози.
Банатти не верил, что его люди проморгали Мао. Проверить список пассажиров за пять минут до вылета лайнера было практически неосуществимо. Но благодаря взяткам, ухищрениям и своим людям в полицейском управлении все же удалось влезть в компьютер соседнего аэропорта… чтобы потерять время и не найти ничего полезного.
За те деньги, которыми ныне обладал Мао, он мог обеспечить фальшивыми ксивами всех своих преследователей и их донов разом. В последнюю очередь он стал бы дожидаться содействия в вопросе своей легализации от бывших соратников.
А искать его стоило на железнодорожном вокзале. Первой там оказалась Каталина с дочкой. Ее не смогли бы выследить, даже если бы попытались. Мао за день до убийства Канозы позвонил Каталине из Майами и предупредил, что она должна исчезнуть из их квартиры вместе с дочкой, чтобы потом появиться на железнодорожном вокзале при первой необходимости. Эти три дня осторожная и находчивая Каталина и девочка провели в приюте для бездомных. Так было надо. По звонку мужа она явилась на вокзал в неприглядном облике нищенки, вскрыла ячейку автоматической камеры хранения и забрала из нее дорожную кожаную сумку с двумя миллионами кэшем. Мао подъехал позднее, прямо к отправлению поезда на Филадельфию, привезя новую одежду из бутика «Вертус». В Неаполь можно улететь откуда угодно.
У Вито снова ничего не вышло. Отомстить убийце своего племянника он так и не смог. Дон Франческо рвал и метал даже больше, ведь он, человек старой закалки, был убежден, что нельзя так просто взять и уйти из семьи. Такой поступок равносилен предательству. К тому же устранение засветившегося ликвидатора изначально входило в планы семьи Лукези. Дона Франческо уже не волновало, что засветка произошла по его настоянию.
… Что касается Мао, то он не считал, что ушел из семьи. Фактически он в нее вернулся. Его истинной семьей были Каталина с малышкой. С этого дня Мао перестал ненавидеть цифру «13», как когда-то прекратил считать всех пуэрториканцев личными врагами. С 13 сентября он возненавидел своих сородичей-итальянцев, но подсознательно верил, что в Неаполе он снова их полюбит…
Новый год и День освобождения,1 января 2006 годаГавана, республика Куба
Сколько лет прошло. Как постарела мама. Как вырос Альфонсито. Он похож на отца. На него наверняка заглядываются юные девчонки-одноклассницы.
Как похорошела Гавана. И одновременно осталась нетронутой.
Набережная Малекон, обдуваемая соленым ветром океана… Что может быть прекраснее этих колониальных домов, выкрашенных в пастельные тона и вместивших в себя все архитектурное наследие мира от узорчатых неомавританских балконов до барочных фасадов с изогнутыми линиями, колоннами и мозаичными витражами. От Плаза-де-Армас, ее района, окруженного старинными зданиями в стиле барокко, рукой подать до небоскребов «запретного» Ведадо. Как она соскучилась по Гаване!
Летисия Родригес любила свой город безумно. В нем столичная суета присутствовала по соседству с размеренной кубинской ментальностью, пропитанной ромом и сигарами, смешением рас, эклектикой жанров, времен и стилей. Здесь она снова превращалась в восторженную девчушку, улыбающуюся и удивляющуюся каждому незнакомцу, неважно, кубинцу или туристу. Правда, теперь не поймешь, кого больше на калье Меркадерес. Ее родная улица просто кишела иностранцами, как, впрочем, любой бульвар-пасео Гаваны и окрестностей, любая авенида и каждая калье.
Законсервированную в конце 50-х Гавану с ее изящными американскими «Кадиллаками» и «Шевроле» откупорили в конце 90-х. Фидель сделал туризм одной из самых доходных отраслей экономики. Бюджетный сосуд стал стремительно наполняться, при этом вытесняя сидящего на самом его донышке джинна стяжательства. Зеленое газообразное чудище вырвалось из кувшина и заполнило все городские щели.
Куба зарабатывала евро. Много евро. Люди просто помешались на этой валюте. И подшучивали над своим неконвертируемым песо. Глумились над национальными купюрами на вечеринках «стенд-ап-комеди», устраиваемых в клубах, завидовали шмоткам, в которых щеголяли «продвинутые» туристы из Канады, Европы и России. Угробит ли побочный эффект здоровье нации?…
…Нет, ее Гавана не потеряет самобытность. Не испустит дух под натиском глобального мира. Ей не даст этого сделать остальная Куба. Куба, которая почти полвека вдыхает упоительный воздух свободы.
Его аромат кому-то кажется тонким запахом марипозы в букете с нежными орхидеями.
Житель западной провинции Пинар-дель-Рио осязает в нем едва уловимый аромат табачных полей, разбросанных среди холмистых хребтов Сьерры-дель-Органос. Королевские пальмы здесь соседствуют с соснами. И это совместное произрастание дает еще один повод сказать: «Я знаю, как пахнет моя Куба!»
Обитатель восточной части острова острее всех чувствует, как отличается чистейший запах бунта, веющий с гор Сьерра Маэстры, от сухой горечи в воздухе утыканного кактусами засушливого побережья Гуантанамо. Чтоб там век на своей базе куковали янки! Пусть они там спекутся на солнце!
На крохотных островках Куба больше всего пахнет морем, в долинах и тропических лесах буйным – концентратом зелени, на плантациях – бананами и кофе, а в «касах партикуляр» – частных жилищах – пахнет страстью.
Но все уроженцы острова сойдутся в одном – запах Кубы есть запах Свободы. Свободы и Революции, совершенной гордым духом, несокрушимой честью, уважением к человеку и верой в Бога.
Она вернулась домой. Здесь она чувствовала себя, как в раю. Ее мечта свесить ноги на гамаке и закурить сигару сбылась. Старуха-мать, опытный торседор,[64]тоже поддалась веяниям времени по добыче евро. Мама принесла на террасу потертый хьюмидор с контрафактными сигарами фабрики «Партагас», отрезала кончик украденной стальной гильотинкой и подожгла сигару, собственноручно скрученную из листьев табака гуахиро Робайны, спичкой из коробка, прихваченного в баре «Богедита-дель-Медио».
Летисия затянулась, выдержала паузу и выпустила дым. Пока он плавно растекался по террасе, она сделала глоток выдержанного рома, не сразу заметив в дымчатой пелене загадочную улыбку матери.
– Как-то странно ты улыбаешься, мама.
– Не хочешь вернуться в комнату? Там пришел Альфонсито, он не один, – лукаво прошептала мать.
– Небось с какой-нибудь красоткой-одноклассницей… – не удивилась Летисия. – Он весь в отца.
– Даты зайди, сама все увидишь.
Ни капельки не заинтригованная Летисия послушалась маму только из уважения к ее возрасту. Вечно она что-то придумывает, делает из мухи слона, преувеличивает незначительное и приуменьшает важное. Охает и суетится почем зря. Ей так уютно сиделось в гамаке-качалке с сигарой во рту и стаканом рома в руке. Летисия вошла обратно в комнату и… упала в обморок.
Такой реакции даже на столь изысканный сюрприз от многоопытной кубинской разведчицы, способной совладать с любыми эмоциями, не ожидал никто из присутствующих. Ни мать, ни сын Альфонсито, ни… Карлос.
– А я-то думал, что ты обрадуешься, – ласково произнес Карлос, когда Летисия очнулась.
– Негодяй, ты жив, – заплакала она.
– Точно. И этот факт, судя по всему, тебя расстраивает, – демонстративно обиделся он и прыснул остатками воды из стакана ей в лицо. – Ну, тогда мне здесь нечего делать!
– Почему ты не сказал мне? Почему молчал шесть лет? – зарыдала она на руках у любимого, и деликатная мама вывела Альфонсито из комнаты, оставив голубков ворковать наедине.
– Ну, шесть лет еще не прошло, – поправил Карлос. – А руководство посчитало, что Рамона нельзя отвлекать мелочами. Он слишком хорош в качестве резидента и руководителя оперативной группы.
– Что это у тебя на щеке и над бровью? – Летисия наконец обратила внимание на следы от ожогов и глубокие шрамы.
– Это явилось еще одной причиной моего долгого отсутствия. Следовало хорошенько подлечиться у самых лучших в Латинской Америке медиков. Семьдесят процентов кожного покрова в ожогах – это не шутка. Но согласись, они постарались. Сделали, что смогли. Левая сторона в первозданном виде. Только правая слегка кривовато залатана. Квазимодо получился. Не переживай, к тебе я всегда буду стоять левым боком, чтоб не напугать. Ведь ты же в обморок упала из-за этого? Увидела урода и шмяк на пол! А еще боец невидимого фронта.
– Что за чушь ты несешь! Так мне даже больше нравится, – пожалела она Карлоса.
– Ты еще не видела мой героический торс. Он как фреска Рауля Мартинеса «Че навсегда». Тебе понравится. Огонь даже выплавил остроконечную звезду в области сердца. Вот, полюбуйся. Она почти идеальной формы. Говорят, сейчас шрамирование даже в моде.
Летисия прислонилась щекой к здоровенному шраму на груди и нежно поцеловала его.
– Теперь ты только мой, – вымолвила женщина.
– Значит, ты все-таки признаешь, что кроме тебя я никому теперь не нужен, – выдал очередную провокацию мужчина.
– А тебе меня недостаточно, кабальо?! – ощетинилась, словно дикая кошка на коня, свирепая собственница.