— А Литвиненко где? — не сдержал я любопытства.
— Недалеко. Но сегодня вы с ним не встретитесь. Вам придется оседлать вот эту дорожку, — указал Мигров на санный путь, ведущий к лесу. — Сегодня немцы вряд ли придут, а завтра утречком могут пожаловать. Так что вы не спите.
— А вы где будете?
— Будем ждать их на большаке. Если все обойдется, завтра к вечеру встретимся здесь, — объяснил Мигров, залезая в сани.
Мы долго стояли молча, поглядывая на удаляющихся партизан.
— Вот тебе и увага, — огорченно заметил Павел Поповцев.
— Да, не особо приятную новость привез нам этот Мигров, — задумчиво сказал Веселов.
— Зато батьку Литвиненко нашли, — с гордостью вставил Николай Горячев.
Коней решили не распрягать. Для засады подобрали место на поросшем соснами пригорке в стороне от построек. Дорога пролегала по открытому полю и хорошо просматривалась. Поскольку кругом лежали глубокие сугробы, пришлось всем стать на лыжи. Каждый из нас выбрал себе удобную позицию для стрельбы. Карманы набили патронами. На случай быстрого отхода накатали от места засады до хутора невидную с дороги лыжню.
— Пулеметик сюда бы, — сказал сидящий рядом со мной Василий Ворыхалов.
Я согласно кивнул головой.
В засаде сидели до темноты, но немцы не появились.
— Черт с ними. Пошли по домам греться, — сказал командир.
Все с радостью направились к хутору.
— А это что за штуковина висит здесь? — проговорил Володя Баранов, срывая со стены какую-то бумагу. — Почитай, комиссар, что там написано.
Мы вошли в избу. Хозяйка зажгла лучину, и я, расправив смятую бумагу, увидел отпечатанный крупным шрифтом заголовок: «Воззвание!» Вот что в нем говорилось:
«1. Кто партизанам и красноармейцам дает убежище, снабжает их съестными припасами или им каким-либо другим образом помогает, будет наказан смертной казнью.
2. О появлении каждого партизана или красноармейца сейчас же следует доложить ближайшей германской воинской части или местной комендатуре с точным указанием местопребывания таковых.
3. Во время ночной темноты никому нельзя выходить из своего жилища. Кто будет встречен вне своего жилища — подлежит расстрелу.
4. Села, деревни или лица, которые помогают германской армии в ее борьбе против партизан, будут награждены особой добавкой хлеба.
5. Заблудившиеся красноармейцы немедленно должны явиться в ближайшую германскую часть. Они оттуда будут переведены в лагерь для военнопленных без всякого наказания.
Верховное командование германской армии».
— Как нравится, мамаша, вам такое воззвание? — спросил я хозяйку дома.
Женщина усмехнулась:
— Давно нужно было бросить его в печку.
Спали по очереди, не раздеваясь. Задолго до рассвета опять заняли свои места в засаде. Мороз пробирал до костей, лица посинели. Просидели на снегу до трех часов дня. Кругом ни души, ни одного выстрела.
Когда стало смеркаться, на хутор примчались трое всадников.
— Мы за вами, — сказал один из них. — Батя ждет.
Штаб партизанской бригады находился в деревне Морозово в восьми километрах от Макавейцева. Мы приехали туда поздним вечером. Часовые окликнули, а затем пропустили нас. При лунном свете просматривалась деревенская улица. У крайнего дома мы заметили станковый пулемет «максим». Кое-где возле изб стояли распряженные кони. Нас направили к штабу. Едва мы спрыгнули с саней, как с крыльца спустился высокий плотный мужчина в кубанке, кавалерийском полушубке, обутый в унты. Это и был Литвиненко. Придерживая деревянную колодку маузера, он крепко пожал наши руки, затем сказал, обращаясь к своим бойцам:
— Дывитесь, добры люди, какие гарные хлопцы к нам прилетели.
В доме, где размещался штаб бригады и куда Веселова и меня пригласил Литвиненко, горели на столе две коптилки. Неяркий свет освещал смуглое симпатичное лицо комбрига. Мы с интересом рассматривали этого человека, о котором так много были наслышаны. Густые брови вразлет, немного раскосые большие глаза и чуть выступающие вперед скулы делали его похожим на цыгана.
Литвиненко стал подробно расспрашивать нас об отряде. Узнав, что мы прибыли из Осташкова, он обратился к сидящему у стола за какими-то бумагами комиссару бригады:
— Бачишь, а воны шли нашим шляхом.
Владимир Ильич Терехов поднялся со скамейки и приветливо поздоровался с нами. Он обрадовался, когда услышал, что мы имеем большой запас листовок-обращений к населению оккупированных фашистами районов Калининской области.
— Это сейчас не менее ценно, чем взрывчатка, — заметил комиссар.
Известие о гибели лейтенанта Боровского и пятерых его бойцов вызвало у Литвиненко и Терехова чувство большой скорби.
Начальник штаба бригады Белаш предложил расположить наш отряд в деревне Кряковке, которая находилась в двух километрах отсюда. Согласившись с ним, Литвиненко сказал:
— Что ж, хлопцы, будем робыть разом!
В Кряковке дислоцировался один из отрядов бригады, которым командовал молодой лейтенант артиллерист Виталий Тарасюк. Въезжая в деревню, мы обратили внимание на стоящий у дороги в боевом охранении пулемет «максим». Дорога эта выводила к Щукину, населенному пункту, где, как нам стало известно, квартировало воинское подразделение гитлеровцев.
Нам отвели два просторных дома, стоявших на пригорке, за ручьем. Выставили часового, прежде чем разойтись на отдых.
Дом, где мы вшестером поселились, принадлежал одинокой женщине. Перед войной она схоронила мужа, а ее единственный сын был призван в Красную Армию на второй день после вероломного нападения гитлеровцев на нашу страну. О его судьбе она ничего не знала. Мария Васильевна, так звали хозяйку, предоставила в наше распоряжение большую светлую комнату и тут же собрала на стол все, чем была богата, — хлеб, сало, картошку, молоко.
За ночь мы хорошо выспались, хотя каждому из нас пришлось по нескольку раз стоять на посту: несли караул по полчаса — на дворе было морозно.
В полдень, когда мы с Веселовым собрались ехать в штаб бригады, в Кряковку неожиданно прикатили на санях два немецких солдата. Были они под хмельком. Гитлеровцы поначалу приняли нас за своих и, даже когда им скомандовали: «Хэнде хох!» — продолжали улыбаться. Лейтенант Тарасюк отобрал у них автомат и винтовку. Один из захваченных в плен немцев довольно сносно говорил по-русски. Оказывается, они и мысли не допускали, что здесь могут находиться партизаны. Из предварительного допроса пленных мы выяснили, что в деревню Ключки, которая находилась километрах в шести от Кряковки, прибыл из районного центра Пустошки отряд немцев-заготовителей в сопровождении охранников. Пока гитлеровцы грабили жителей Ключков, эти двое вояк решили порыскать в поисках самогона по ближайшей округе. Уехали они самовольно, их непосредственное начальство могло лишь только догадываться, куда те подевались.
Пленных доставили в штаб бригады.
— Вот це дело, — оглядев немцев, сказал Литвиненко. Но, узнав про вражеский отряд, тут же выговорил нам за то, что мы сразу же не сообщили о нем в штаб. — Эх, можно было ударить по заготовителям, а теперь время упущено, — с досадой сказал комбриг.
Пленных поочередно допрашивал начальник разведки бригады Александр Герман. Он задавал тому и другому одни и те же вопросы: откуда прибыли, с какой целью, номер войсковой части?.. Хмель у гитлеровцев выветрился, они, поняв, что шутить с ними не будут, сникли и стали давать показания. Когда допрашивали того, который говорил по-русски, Литвиненко порывисто встал.
— Шо цэ таке? — спросил он, указывая на кокарду с черепом.
— Это есть знак — эмблем. Каратель, так говорят ваши руски, — ответил немец.
— Значит, вы, каратели, убиваете русских?!
— О найн. Мы смиряем, усмиряем…
— Ясно. Душегубы вы, вот кто!
Когда пленных увели, Литвиненко сказал:
— Сидайте, хлопцы, побалакаем.
Комбрига интересовало, чем мы намерены заняться в ближайшее время.
— Приступим к выполнению задания. Сходим на железную дорогу, там рванем, — ответил Веселов.
— Шустрые вы. Триста верст отмахали — и сразу в бой, — засмеялся начальник штаба Белаш.
— Пора действовать. Чего же зря сидеть, — поддержал я Веселова.
— Вы прежде всего осмотритесь. Александр Викторович подскажет вам, где жарко, а где холодно, — сказал Белаш, взглянув на Германа.
Тот согласно кивнул головой. В разговор вступил Литвиненко.
— Прогуляйтесь к железной дороге, которая ведет из Риги на фронт, к Великим Лукам. Там немцы еще не слышали взрывов. Ваша диверсия всполошит фашистов в Идрице и Пустошке. Шеф гестапо полковник Родэ ожидает нашего нападения на станцию Забелье, к востоку от Пустошки, а мы появимся западнее. Пусть он перебросит карателей подальше от нашего района, — прохаживаясь по комнате, рассуждал комбриг. После продолжительной паузы майор попросил положить на стол нашу карту.
— У нас нет карты, — тихо сказал Веселов.
— Как же вы шли сюда? — с недоумением спросил комбриг.
Веселов вынул из потайного кармана пылаевскую карту.
— Вот по этой двигались.
Литвиненко, Терехов, Белаш и Герман склонились над разноцветным мятым листом и рассмеялись:
— Гарные вы хлопцы, дюже гарные. С закрытыми очами явились в тыл противника, — удивлялся майор.
— Покажем, Алексей Михайлович, на своей, — предложил комбригу начальник штаба.
Белаш развернул на столе карту-километровку, где видны были каждая деревенька, каждый ручеек и каждая тропка.
— Бачите шоссе Ленинград — Киев? Махнете через большак и — к железке. Где-то здесь, у станции Нащекино, или здесь, возле разъезда Брыканово, вы и рванете…
— Нам все равно, здесь или там, лишь бы получилось, — сказал я.
— Правильно. Как говорит наш командир, ваше дело маленькое, подпалыв, та тикай, — сказал комиссар Терехов.
Все засмеялись.
Возвратившись в Кряковку, мы стали готовиться к выходу на операцию. И здесь произошел незначительный на первый взгляд эпизод. Дело в том, что по договоренности с нами лейтенант Тарасюк решил не выставлять на ночь у дороги, ведущей к Щукинскому большаку, свой пулеметный расчет, поскольку рядом находился наш пост. Только Тарасюк успел убрать свой «максим», как появился Литвиненко.