— Где ваш пулемет? — строго спросил лейтенанта комбриг.
Щеки Тарасюка залил румянец. Он стал ссылаться на наш уговор. Я подтвердил его слова. Литвиненко молча посмотрел на дорогу, затем на лейтенанта.
— Немедленно установите пулемет. Усильте бдительность, — приказал комбриг. — Эту дорогу нельзя оголять ни днем ни ночью.
Литвиненко по боевому своему опыту знал, что беспечность в тылу противника чревата тяжелыми последствиями, в чем мы не раз позднее убедились. С Тарасюком мы завязали дружбу. Это был смелый командир. Бойцы его уважали. Незадолго до войны Виталий окончил Ленинградское артиллерийское училище, а в пору летних боев сорок первого года он уже стал командовать батареей.
Здесь, в особой партизанской бригаде, мы познакомились с Михаилом Ганевым, Иваном Сергуниным, Михаилом Воскресенским, Григорием Быковым и другими замечательными людьми. У каждого из них была своя судьба, разные тропки привели их в трудный для Родины час в особую партизанскую бригаду, созданную по инициативе генерала Н. Ф. Ватутина.
С тяжелыми боями отходила из пограничного района Шакяй часть воентехника 1-го ранга Виктора Александровича Паутова. В районе Невеля их небольшая группа бойцов и командиров 78-го строительного участка оказалась в окружении. А фронт тем временем откатывался все дальше на восток. В Невельских лесах Паутов случайно повстречался с группой красноармейцев во главе с политруком Пенкиным. Они тоже попали во вражеское кольцо при отходе от Каунаса, но сумели вырваться из него. Паутов и Пенкин сразу нашли общий язык. Они решили организовать партизанский отряд и действовать против гитлеровцев.
Коммунисту Пенкину было под сорок. Волевой по натуре, крепкий телосложением, в прошлом чекист, он возглавил отряд. Паутов стал его заместителем. Отряд рос быстро. Ему дали имя прославленного летчика Чкалова. Чкаловцы взрывали мосты, встречали огнем из засад вражеские машины. Народная молва не замедлила разнести весть о смелых налетах партизан. По эху взрывов нашел отряд лейтенант Дмитрий Худяков, пробиравшийся из окружения с одиннадцатью товарищами. Присоединилась к Пенкину и группа бойцов во главе с Павлом Кумриди. Нашел партизан зенитчик сержант Сергей Лебедев, скитавшийся долгое время по вражескому тылу…
Чкаловцы действовали самостоятельно до глубокой осени сорок первого года. Они одними из первых зажгли огонь партизанской борьбы на калининской земле. В ноябре отряд повстречался с бригадой Литвиненко и влился в ее состав.
Приступаем к диверсиям
Подготовка к походу на железную дорогу не заняла много времени. С Литвиненко, Белашем и Германом мы согласовали вопрос о проведении двух операций. Первая заключалась в том, чтобы выйти на участок магистрали Идрица — Пустошка, близ разъезда Брыканово, и пустить под откос вражеский поезд. Вторая — взорвать мост через реку Великую на шоссе Ленинград — Киев у деревни Холюны.
В состав группы вошли: Владимир Веселов, Виктор Терещатов, Николай Горячев, Павел Поповцев, Изот Удалов, Василий Ворыхалов, Владимир Баранов и Александр Семенов. Все хорошо владели лыжами и могли преодолевать большие расстояния. К реке Великой, до деревни Ломоносы, нас должны были подвезти на лошадях.
Вечером, когда мы были готовы к походу, в Кряковку прибыли Литвиненко и Герман.
— Ну, хлопцы-лыжники, в путь добрый, — напутствовал комбриг. — Действуйте смело, но будьте начеку. Там партизан наших нет.
Темнело. Вскоре мы были уже на Щукинском большаке, а через два часа прибыли в Ломоносы. Дальше путь лошадям преграждала подернутая слабым льдом река Великая. Пришлось встать на лыжи и взвалить на спину тяжелые вещмешки.
— Стойте здесь, пока не переправимся, — сказал ездовым Веселов.
Река Великая в верховье была неширокой, но переправиться на другой берег оказалось непросто. Всюду чернели промоины, слабый лед проваливался под лыжами. Мы впервые видели реку, не скованную льдом даже зимой. В момент переправы повалил густой снег, началась вьюга. Темень и метель осложняли движение. Шли на ощупь. Двое из наших ребят искупались в ледяной воде. Нужно было скорее просушиться. К счастью, наткнулись в потемках на крестьянский двор. Постучались. Из подворотни сонно залаяла собака. Загремел засов, дверь открыл рослый мужик.
— Кто здесь? — спросил он сердитым голосом.
— Партизаны, — ответил Веселов.
Мужчина, видимо, растерялся. Потоптавшись, он спросил:
— Что за партизаны?
— Обыкновенные, советские.
Оставив у избы часового, мы вошли внутрь. Хозяин зажег семилинейную керосиновую лампу, стал пристально разглядывать нас.
— Занавесьте окна, — попросил я и подумал: «Крепко живет мужик, даже керосин имеет».
Пожав плечами, хозяин стал возиться с занавесками. Мы тем временем осматривали жилье. Стены и переборки были оклеены листами из иллюстрированных немецких журналов. Чего там только не было: цветные фотографии остроносого, с прилизанной челкой и усиками Адольфа Гитлера, толстомордого, пузатого рейхсмаршала Геринга, самодовольного «правителя» оккупированных восточных областей Розенберга, многочисленные снимки марширующих гитлеровских солдат, колонны танков, сотни орудий и самолетов. На фотографиях были запечатлены также большие группы советских военнопленных, разрушенные города, горящие села, виселицы с повешенными… И всюду — хвастливые фашистские надписи.
Хозяин уловил наши взгляды.
— Бороться с ними тяжело, — как бы невзначай заметил он.
— Ничего, поборемся. На нашей стороне правда, — сказал Володя Баранов.
— На правде далеко не уедешь, — проговорил хозяин. — У них сила.
— Наша сила сильнее, — вмешался в разговор Изот Удалов.
— Уж не себя ли вы считаете силой? — посматривая на наши безусые лица, с ехидством спросил мужик.
— А хотя бы и себя! — сердито обрезал Веселов.
Хозяин замолчал. Было ясно, у этого мужичка сломлен дух. От такого всего можно было ожидать.
Когда ребята обсохли, мы вышли на улицу. Вслед за нами появился и хозяин. Метель стихала. Мы надели лыжи и, чтобы скрыть свой действительный маршрут, направились в противоположную сторону. Разговор в избе оставил неприятный осадок.
— Есть подлецы на белом свете! — возмущался Павел Поповцев. — Лежит себе на печке и ждет хорошей жизни от новых хозяев.
В те времена много разного люда проживало в деревнях на оккупированной территории. Одни летом сорок первого приехали в отпуск да так и остались у родных и знакомых, другие не сумели уйти в армию, третьи, попав в окружение или вырвавшись из немецкого плена, спрятались и ждали момента, чтобы перебраться через линию фронта к своим. Немало гнездилось по деревням и преступников, выпущенных гитлеровцами на свободу. Ненавидя советский строй, они шли на всякую подлость, выдавали врагу местных активистов, семьи партийных работников и военнослужащих, а также всех, с кем имели личные счеты.
Немцы спешили укрепить свою власть на местах. Они назначали деревенских старост, волостных старшин, районных бургомистров. Создавали сеть полицейских участков и комендатур. В тылу врага нам пришлось увидеть фашистский «новый порядок». Там мы услышали слова, о которых когда-то читали лишь в книгах по истории: управа, община, земский двор. Многое вернули гитлеровцы из времен крепостного права. Неповиновение новым порядкам грозило расстрелом или повешением, а в лучшем случае — избиением розгами. Но среди назначаемых немцами старост и чиновников было немало лиц, помогавших советским патриотам в борьбе с оккупантами. На службу в немецкую администрацию внедрялись люди, специально оставленные на оккупированной территории партийными и советскими органами, армейскими штабами. Какой выдержкой, силой воли должны были обладать они, постоянно встречая презрительный взгляд односельчан, выслушивая слова проклятий в свой адрес!
Встречались и такие, вроде этого мужика, готовые безропотно склонить голову на милость врагам и ничего не сделать для защиты Родины.
Вскоре мы вошли в густой ельник. Двигаться стало тяжело. Лыжи проваливались в глубокие рыхлые сугробы. Когда приблизились к Ленинградскому шоссе, спрятали в укромном месте предназначенный для взрыва моста тол. Мы планировали вывести из строя мост через реку Великую на обратном пути. При подходе к шоссе пришлось маскировать лыжню: идущий последним волочил за собой небольшую елку. Немцы в своих приказах предупреждали, что всякий человек, замеченный на лыжах, считается партизаном, а лыжный след — партизанским.
Один за другим мы вышли на укатанную вражескими автомашинами дорогу. Ночью на шоссе было тихо. Кругом ни души. Только уныло шумели могучие сосны да гудели телефонные провода. Прошли сотню метров в южную сторону, затем круто свернули вправо и вновь скрылись в лесу. Двигались по компасу. Идти ночью по лесным дебрям и сугробам трудно. В четвертом часу утра устроили привал. Потные ткнулись в снег. Сон и усталость сморили всех. Однако вскоре холод заставил подняться. Кругом стояла непроглядная темень. Ветер раскачивал деревья, сыпал сверху колючую крупу. Нас всех знобило. В подобном положении нам пришлось бывать потом часто. Но все невзгоды и лишения переносились нами относительно легко. Благодаря спорту и привычке к нелегкому домашнему труду мы оказались жилистыми, выносливыми ребятами.
В эти невеселые минуты мне невольно вспомнилось, как незадолго перед войной, в зимние каникулы, мы с Павлом Поповцевым решили проверить свою выносливость и закалку. Положив в карман по куску хлеба, ушли на лыжах далеко в лес на двое суток. Была сильная вьюга. Мы шли, не обращая на нее внимания, пока не стемнело. Забравшись в чащу леса, где меньше гулял ветер, разожгли костер, соорудили шалаш, завалились спать. Поднялись от стужи. Костер погас, где-то недалеко выли волки. Мы стояли с Павликом в потемках и так же, как теперь, дрожали от стужи. Но тогда мы имели возможность разжечь костер. Здесь же огонь разводить было опасно. Кругом враги.
— Эх, сейчас бы под одеяло, — вздохнул Вася Ворыхалов.