Светало, когда мы, пройдя сорок километров, прибыли в деревню Чурилово. Здесь расположился штаб и основной состав бригады. А мы вместе с отрядом Тарасюка размесились в деревне Бессоново, стоявшей на дороге, которая в Скоково, где находился крупный немецкий гарнизон.
Приближался День Красной Армии. Литвиненко вместе комиссаром бригады Тереховым и начальником штаба Белашем издали приказ, в котором говорилось, что 23 февраля в ознаменование праздника будет проведен парад 2-й особой партизанской бригады в поселке Скоково.
Десятки экземпляров приказа были расклеены в деревнях. Это вызвало переполох у врага. Полковник Родэ позвонил в штаб охранных войск, чтобы в Скоково немедленно направили подкрепление.
Парад, задуманный комбригом Литвиненко, все же состоялся, только не в Скокове, а в Чурилове, в десяти километрах от вражеского гарнизона. Ровно в одиннадцать 23 февраля на льду небольшой речушки выстроились три сотни бойцов особой бригады. Раздалась команда «смирно!». Над строем вспыхнуло красное полотнище флага. Взоры всех устремились к прибрежному холму, на котором стояли Литвиненко, Терехов, Белаш, Герман, Кумриди, Пенкин… Оба берега реки были запружены жителями ближних деревень. С речью выступил комиссар бригады Терехов. Он говорил громко и убежденно:
— Свирепое лихо наползло на советскую Родину. Страдания и смерть принесли людям фашисты. Дым пожарищ окутал нашу землю. Но враги не поставят на колени наш народ, свершивший Великую Октябрьскую революцию. Оружие народного гнева, как видите, уже обрушилось на захватчиков. Красная Армия гонит фашистов на запад. Гибель врага неминуема!
Люди плакали от радости. Довольные, старики говорили:
— Спасибо вам за доброе дело. Мы словно в Москве побывали.
В обратный путь
Почти всю зиму наш отряд действовал совместно с бригадой Литвиненко, громя полицейские участки и волостные управы. Но часто мы ходили по вражескому тылу и одни совершали диверсии, карали судом народа фашистских прихвостней, распространяли советские листовки. Выполняя задания калининских чекистов, вели разведку, собирали данные о дислокации немецких войск и разных вражеских служб.
Срок нашего задания подходил к концу. Требовалось на короткое время вернуться в свой тыл. Мы не без грусти расставались с отважным партизанским комбригом майором Литвиненко и его бойцами. Нам надолго запомнились преданные советской Родине, прекрасной души люди: комиссар Терехов, начальник штаба Белаш, начальник бригадной разведки Герман, командир отряда Тарасюк, заместители командиров отрядов Бурьянов и Паутов, разведчик Мигров, медсестра Руфина Андреева и многие другие.
Мы многому научились у них. Проводя в дальнейшем боевые операции против гитлеровцев, часто вспоминали бригаду Литвиненко и благодарили его воинов за преподанные нам уроки.
Собираясь в обратный путь, мы решили вывести за линию фронта окруженцев, которые осели в деревнях под разными легендами. Их здесь называли примаками. Это значило, что человек принят вроде родного вдовушкой, семьей или деревней. Примаки старались одеться похуже, отпустить бороду, чтобы выглядеть намного старше своего возраста: на стариков гитлеровцы меньше обращали внимания. Большинство этих людей ждало момента, чтобы включиться в борьбу против захватчиков. За неделю нам удалось собрать около двадцати человек — бывших бойцов и командиров Красной Армии. Среди них были танкисты, артиллеристы, летчики.
Слушая рассказы окруженцев, мы не всегда испытывали к ним сочувствие. Помню, как распекали одного лейтенанта-артиллериста, который летом сорок первого года, попав в окружение, бросил батарею (он сам признался), а потом угодил в плен. В лагере для военнопленных бывший советский офицер ощутил на себе все прелести «нового порядка». Бежал, добрался до своей деревни. Здесь переоделся в штатское и, лежа на печке, стал ожидать лучших времен.
— Как же ты оросил батарею? — спросили его наши бойцы.
— Нас окружили. Тогда все бежали кто куда, — оправдывался артиллерист.
— Но вы имели оружие, даже пушки…
— Да поймите, нас окружили…
— Во дает! — не выдержал Поповцев. — А мы, по-твоему, сейчас не в окружении? Посмотри, кругом немцы. Может, и нам на печку залезать?
— Скажи, струсил тогда, — пристыдил артиллериста Николай Горячев.
— Вообще-то да. Мозги у нас тогда оказались немного набекрень, — согласился он.
Лейтенант охотно решил идти с нами через линию фронта.
На хуторе близ села Рунова мы отыскали двух вооруженных карабинами людей. Это были лейтенант Алексей Алексеев и Григорий Батейкин. Они рассказали, что не так давно в деревне Юрьева Гора из окруженцев был создан партизанский отряд, командиром которого стал лейтенант Николай Бондарев, а комиссаром — Андрей Ромаков. Немцы прослышали про них, выслали карателей. В завязавшемся бою небольшой и слабо вооруженный партизанский отряд был рассеян. Часть бойцов погибла. Алексееву вместе с Батейкиным удалось укрыться на хуторе.
На подходе к линии железной дороги Новосокольники — Дно решили выслать в разведку одного из своих товарищей. Нужно было узнать, как у деревни Фефелово охраняется переезд, который мы когда-то переезжали. На опасное дело вызвался Николай Горячев. Запрягли для него косматую лошаденку. Коля надел длинный домотканый армяк в заплатах, такие же худые штаны и стоптанные дырявые валенки. В плохонькие сани положили сена, куда Горячев упрятал две гранаты и наган.
Он благополучно добрался до Фефелова. Проехал по всей деревне почти до самого переезда и вдруг столкнулся с немцами. Они ехали на повозке навстречу. Николай сообразил свернуть к ближайшей избе. Он взял из саней охапку сена и поднес ее к лошади. Четверо гитлеровцев, громко разговаривая, проследовали мимо. Они остановились через два дома. Каждый из них держал в руках мешок или корзину. «На заготовки приехали», догадался разведчик. Немцы бродили из дома в дом, возвращались к повозке, складывали в нее добычу и опять уходили.
В это время появился поезд. Николай подбежал к переезду. Локомотив обдал его паром, а машинист-немец скорчил Коле сердитую рожу. Разведчик пропустил состав, осмотрел заколоченную сторожевую будку и не спеша вернулся к лошади. На крыльце он увидел бедно одетую женщину. Она спросила:
— Ты к кому, парень?
— Не к вам. Староста послал на станцию Киселевичи, да вот лошадь уморилась…
— А ты издалеча?
— Неблизко отсюда, — буркнул Коля и, поправляя вожжи, дал понять, что ему некогда разговаривать.
— Может, проголодался? Иди щей похлебай, — не отставала женщина.
— Нет, спасибо, — отказался было Николай, но, заметив, что немцы заготовители идут к ним, сказал: — А впрочем, горяченького я похлебал бы с морозу-то.
К дому подошел мясистый обер-ефрейтор. «Во, отожрался на чужих харчах», — подумал Коля.
— Матка! Хлеп, сала нада, — потребовал фашист.
Женщина, как видно, не впервые встречала этих «гостей». Она показала на свой бедный наряд и развела руками:
— У меня ничего не осталось. Все забрали.
Немец сердито посмотрел на женщину, плюнул и выругался похабным русским словом.
В доме хозяйка налила Николаю щей.
— Ешь, сынок. Ну их к черту, — сказала она.
Через некоторое время немцы покинули деревню. Горячев развернул лошадь, вскочил в сани и поехал в отряд.
— Охраны на переезде нет, — доложил он.
— А поезд что вез? — поинтересовался Павел Поповцев.
— Вагоны закрытые, а на двух платформах стояла пара изуродованных танков. Наверно, наши под Ленинградом их расколошматили, — пояснил Горячев.
Мы похвалили Николая за находчивость. Когда стало смеркаться, тронулись в путь. Примерно через полчаса наши разведчики остановились в поле. Подъехав к ним, я спросил:
— В чем дело?
— Вот встретились двое подозрительных, — объяснил Баранов.
— Перед нами стояли двое обросших мужчин в лохмотьях.
— Кто такие? Откуда и куда идете? Почему ночью? — забросали мы их вопросами.
Те сначала говорили, что местные, но скоро запутались.
— Товарищ командир, они врут, — сказал Горячев.
Неизвестно, что стало бы с ними, если б Николай не произнес слова «товарищ командир». Мужчины сразу воспрянули:
— Так вы наши, свои?
— Мы партизаны, — объяснил Веселов.
— А мы летчики. Сбили нас. Я пилот, а это мой штурман, — сказал невысокого роста мужчина.
Он тут же снял старый валяный сапог, достал оттуда документы и протянул нам. Мы убедились, что это действительно советские летчики. Потом они рассказали, что подбитый немцами их самолет совершил вынужденную посадку в Локнянском районе. Сели удачно на лесной поляне. Самолет Р-5 пришлось сжечь. Летчики поняли, что в меховых комбинезонах и унтах далеко не уйдешь. Во-первых, тяжело, во-вторых, опасно. Решили зайти ночью в какую-нибудь деревню переодеться. В Хилькове угодили прямо к старосте. Тот встретил летчиков враждебно и предал бы их, но его удержала жадность. Староста взвесил: если выдать летчиков немцам, ничего, кроме «данке шён», не получишь, если же он оденет ночных гостей в лохмотья, то завладеет добротной меховой одеждой. Староста сходил в сени и вынес оттуда охапку замусоленного, грязного барахла. Он даже предложил летчикам наскоро выпить молока и сунул в дорогу буханку хлеба. Его тревожило лишь одно: как бы кто из односельчан не увидел пришельцев.
— Ну, идите отсюда скорее, — поторопил он летчиков и предупредил: — Если немцы поймают, не говорите про меня.
На всякий случай я записал название деревни, где переоделись летчики, и в следующую зиму мы побывали там. Но об этом рассказ пойдет позже.
Линию фронта, которую условно определяла железная дорога Новосокольники — Дно, мы миновали благополучно. Остановились на отдых в нейтральной полосе в деревне Залесье. Решили заночевать.
Утром, когда стали запрягать лошадей, послышался гул моторов. Вскоре мы увидели приближающийся транспортный самолет. Он летел очень низко, и мы отчетливо видели не только кресты на крыльях, но и немецких летчиков и даже лица пассажиров в иллюминаторах. Ребята стали палить по фашистскому самолету, но он продолжал полет, удаляясь от нас.