Вторая зима
Наступила вторая военная зима. Наш отряд «Земляки» в конце декабря сорок второго года вновь шел к станции Насва, чтобы пересечь там линию фронта. Вместе с нами в тыл врага двигались Торопецкий отряд Федора Яковлева, Вышневолоцкий отряд Анатолия Бухвостова и партизанская группа во главе с командиром 8-й Калининской бригады Михаилом Карликовым.
Пока мы, тяжело нагруженные, в сопровождении проводника-чекиста Григория Рассадова шагали от станции Великополье к исходному рубежу, валил густой снег. Он толстым слоем покрыл землю и крепко помешал нашему движению. Отряды с трудом добрались до реки Чернушки, где весной нас так гостеприимно встречали жители деревни Борки. Но Борков больше не было. Немцы спалили деревню. Из-под снега сиротливо торчали полуразрушенные печные трубы. Фашисты сожгли также Замошье, Алхимово и Жары. Мы с печалью глядели на закопченные от пожарища печные трубы и невольно вспоминали недавнее прошлое. Вспомнили Штрахова, Гаврилова, Бондарева. Вспомнили, как проводили первомайское торжественное собрание, как играл патефон полюбившуюся нам пластинку «Память цветов». Вспомнили даже канадскую «свинью», которая наделала тогда столько переполоха. Нас волновала судьба жителей этих деревень. Где-то они теперь? Живы ли?
В ожидании вечера партизаны укрылись в ближайшем лесу. Противник не должен заметить прибывшие отряды, а поэтому, несмотря на холод, костры не разжигали. Здешняя местность нам была хорошо знакома, мы даже не смотрели на карту. Маршрут разработали заранее и знали, что железную дорогу Новосокольники — Дно будем переходить по переезду возле деревни Маноково.
На этот раз нас неплохо вооружили. Мы имели больше десятка автоматов и даже ручной пулемет, который освоил Василий Беценко. Виктору Соколову вручили снайперскую винтовку. Стрелял он отлично. Партизаны бережно ухаживали за оружием, протирали тряпочкой, сдували с него снежок. Только бы не подвело в бою. Бойцы кучками собирались возле веселых рассказчиков, слышался сдержанный смех. Мы невольно вспомнили неутомимого балагура Батю — Стогова, который из-за болезни не смог пойти с нами на задание.
Большая группа партизан окружила Дмитрия Веренича. В этот рейд он был назначен комиссаром отряда вместо выбывшего по ранению Виктора Моисеева. Держа в руках изрядно потертую газету, Дмитрий читал вслух стихи Константина Симонова.
Землю медленно окутывали сумерки. Разобравшись, один за другим отряды пришли в движение. Вперед вышла наша разведка. Там подобраны самые отчаянные ребята. До железной дороги около 10 километров. Не так много, но и немало, если учитывать глубокие сугробы, темную ночь, тяжелый груз и опасность вражеских засад. Двигались медленно и молча.
Вдруг разведчики остановились. Остановились и мы. Недалеко вспыхнула вражеская ракета.
— Подходим к «железке», — передали по цепочке. — Приготовить оружие.
Щелкнули предохранители. Наступил ответственный и опасный момент. На переезд выслали боевое охранение. Через несколько минут последовала команда: «Вперед!»
Железная дорога осталась позади.
Перед нами простиралось снежное поле. Все мы, за исключением людей Карликова, были одеты в белые маскировочные халаты. Его же бойцы заметно выделялись на снегу, и партизаны ругали их за демаскировку. Слева просматривались темные силуэты строений. Деревня Монаково. В ней стояли немцы. Вдруг раздался резкий хлопок, верх взлетела яркая ракета, за ней другая. Расстояние между немцем-ракетчиком и нами — несколько десятков метров. Ракеты, не успев догореть в воздухе, падали в снег прямо возле наших ног. Нервы были напряжены до предела. «Будет стрелять или побоится?» Ведь часовой один, а нас много. Но пока он поднимет своих и пока гитлеровцы спросонья примут решение, мы будем далеко.
Потные и усталые люди, утаптывая рыхлые сугробы, спешили до рассвета уйти подальше от передовой. Сзади доносились беспорядочные выстрелы. Это гитлеровцы поднялись по тревоге. Но стреляли они уже наугад, для острастки.
За полночь устроили привал у стогов необмолоченного гороха. Через полчаса снова в путь. Скоро рассвет. Мы напрягли последние силы. Чтобы запутать след, вышли на дорогу, сделали крюк и остановились в еще спящей деревне Алексино.
Все, кроме часовых, разошлись по избам и, не раздеваясь, легли вповалку на пол. Утомленные тяжелым походом, партизаны тут же уснули.
Мне тоже хотелось спать, но беспокоила мысль: «Что предпримут немцы? Будет ли организована погоня?»
Вышел на улицу проверить посты. Часовые стояли на своих местах.
— Как дела? — спросил Дудникова.
— Пока тихо.
— Посматривай за дорогой.
— Не провороню, — улыбнулся Виктор.
Постепенно светало. Кое-где из труб потянулся дымок — хозяйки затопили печки.
Я зашел к Карликову. Он тоже не спал. Перед ним была разложена карта.
— Ну как, комбриг, продержимся до вечера?
— Сомневаюсь, — покачал головой Карликов. — Недалеко ушли.
В это время за окном раздались выстрелы.
— Тревога!
Мы выбежали на улицу. По дороге, ведущей в центр деревни, въезжал обоз карателей. Немцы, как видно, не рассчитывали повстречаться с партизанами в Алексине. Они случайно наткнулись на нас и от неожиданности растерялись. Дудников первым пустил в ход оружие. Когда мы подбежали, с ним было уже несколько партизан.
Немцы в панике разворачивали лошадей, но сделать это было нелегко. Кони вязли в сугробах. Карателям пришлось бросить часть подвод и бежать. Им вдогонку летели партизанские пули. Несколько партизан бросились к оставленным врагами подводам. На трофейной лошади, со станковым пулеметом в санях, возвратился Поповцев. За ним тянули такой же пулемет, установленный на лыжах, бойцы отряда Бухвостова. Несли захваченное оружие Горячев, Орлов, Кузьмин. Все радовались успеху. Но не рано ли? Ведь день еще впереди.
Когда рассвело, мы снова увидели карателей. Теперь они осторожно пробирались к Алексину с трех сторон. Немцы шли по глубокому снегу одетые в белые костюмы, но на фоне темных кустарников их хорошо было видно. Расстояние между нами сокращалось.
— Стрелять по сигналу! — раздался приказ.
— Держись, ребята! — проговорил командир отряда Федор Яковлев.
Каратели открыли огонь. Они стреляли разрывными и зажигательными пулями. Вскоре загорелась одна соломенная крыша, другая. В деревне начался пожар. Положение складывалось тревожное.
Трофейные пулеметы (это были наши «максимы», видимо захваченные где-то немцами) оказались исправными и имели достаточный боезапас.
— У нас в польской армии на вооружении тоже были «максимы». Я неплохо стрелял, — сказал Веренич.
— Попробуй.
И вот комбриг Карликов подал команду открыть огонь по врагу. Веренич навел пулемет на цепочку карателей, дал короткую очередь. Несколько гитлеровцев упало.
— Ага, сейчас наладим, — сказал он, устраиваясь поудобнее.
Дмитрий скосил еще нескольких гитлеровцев. Остальные залегли.
А в деревне полыхали уже четыре дома, плакали ребятишки, голосили женщины, спасая от огня добро. Во дворе протяжно и дико мычала корова. Партизаны пытались тушить пожар, помогали жителям спасать пожитки.
Тем временем группа карателей стала заходить перебежками к нам в тыл. Я показал на них Вереничу. Он понимающе кивнул головой. Его руки словно приросли к гашетке «максима». Гитлеровские солдаты поднялись и кучкой побежали вперед. И тут раздалась длинная пулеметная очередь Веренича.
— А ну, Витек, испробуй снайперку, — сказал я Соколову.
Виктор лег, положил винтовку на чурбан, прицелился и несколько раз выстрелил. Трое карателей остались лежать на снегу.
Атака гитлеровцев захлебнулась, но пожар в деревне продолжал полыхать. С треском рушилась кровля домов. Едкий густой дым застилал от нас противника, резал глаза, мешал вести обзор и прицельный огонь. Оценив обстановку, мы решили отойти в соседнюю деревню.
Партизаны смотрели друг на друга и не могли сдержать улыбки: грязные халаты, черные от дыма лица. У юного бойца, гармониста Володи Волкова, одна щека в саже и словно нарочно намалеванные усы. Павел Турочкин, наш санитар, молоденький паренек, бегал среди партизан, предлагая индивидуальные пакеты с бинтами. Володя и Павел впервые участвовали в бою. Они недавно вступили в отряд. Оба — наши земляки: первый из Кувшинова, второй из Прямухина.
Незаметно куцый зимний день кончился.
— Теперь фрицы не сунутся, — сказал Поповцев.
Мы стали приводить себя в порядок и готовиться к походу. Нужно было дальше уйти от этих мест, иначе несдобровать.
Крестьяне потчевали нас молоком и хлебом. Днем было не до еды. Теперь мы с аппетитом уплетали все подряд.
Перед погорельцами деревни мы чувствовали себя неловко: как-никак, а из-за нас немцы сожгли несколько изб. Но пострадавшие не укоряли партизан. Они понимали, что война есть война. Жители говорили: «Лишь бы остаться в живых, а там все наладится».
В этом бою партизаны потеряли трех человек убитыми. Девять бойцов были ранены. Похоронив погибших товарищей, мы двинулись дальше на запад. Вторые сутки шагали по вражескому тылу без сна и отдыха, но люди не жаловались. Многим из нас не раз приходилось совершать такие переходы, а кто шел впервые — терпел.
Всю ночь хлопьями валил снег, маскируя наши следы. Наутро, миновав укутанную снегом рощу, выбрались к небольшой деревушке. Все обрадовались и прибавили шагу. Каждому хотелось поскорее попасть в тепло и выспаться.
Как выяснилось, немцев в деревне давно не было. Они стояли гарнизонами не ближе девяти километров отсюда.
— Боятся ехать к нам, — нараспев сказал бородатый крестьянин, первый, кого мы встретили в деревне.
— Почему? — спросил Яковлев.
— Тиф лютует.
Мы переглянулись.
— Вот так отдохнули, — сказал Веренич, прикрывая ладонью обмороженное ухо.
— Что будем делать? — спросил Карликов.
— Пошли дальше, — посоветовал я.
Крестьянин пояснил, что тифозные больные лежат в трех домах, а до ближайшей деревни Макавейцево километров пять.