— А ну, вороные, давай! — крикнул Горячев.
Сытые кони сорвались с места, быстро помчались прочь. Зимняя дорога вывела нас на лед озера Ципиля. На берегу чернела деревня. Мы знали, что там Рындин со штабом бригады и одним отрядом. Надо предупредить их об опасности. Но что это? Вспыхнула ракета, и над нашими головами свистнули нули. На заснеженном льду взметнулись столбы огня и дыма. Наши кони и испуге шарахнулись в сторону.
— Минометы бьют! — крикнул кто-то.
Было видно, как к озеру бежали одетые в белое люди, стреляя на ходу.
— Командир, меня ранило! Командир…
Мы погнали лошадей к противоположному берегу, с трудом выбрались со льда и укрылись в ближнем лесу. Убитых, к счастью, не оказалось. А на озере, как выяснили, кричал Нефедов. Пуля, рикошетом отскочим от щитка пулемета, попала ему в ногу. Толя лежал, облокотившись на пулемет, и охал. Мы осмотрели ногу. В валенке виднелось пулевое отверстие. Ребята осторожно сняли сапог и рассмеялись: пуля вывалилась из валенка, а на ноге чернел лишь синяк.
— Эх ты, раненый, — нахлобучив на Нефедова шапку, сказал Ворыхалов.
Оставалось загадкой, почему в Ципилиной Гope оказались немцы. Позже мы встретились с командиром отряда Филиппом Тяпиным. Он объяснил, что они были вынуждены срочно выехать на помощь одному из своих отрядов, который вел бой с карателями. И тут в Ципилину Гору нагрянули фашисты. Нам же чудом удалось уйти невредимыми с озера.
Остаток дня мы кружили по глухим проселочным дорогам, запутывая свои следы. Где-то в стороне то здесь, то там слышались пулеметные очереди и отдельные выстрелы. Каратели, разыскивая партизан, прочесывали местность.
Чтобы ввести немцев в заблуждение, мы решили вернуться, как только стемнеет, в Морозово, полагая, что гитлеровцам и в голову не придет искать нас именно там.
Узнав о нашем возвращении, жители Морозова высыпали на улицу. Они наперебой рассказывали нам, как напуганные фашисты долго окружали деревню, а войдя в нее, поверили людям, что нас было не менее трехсот человек.
Крестьяне приглашали партизан к ужину.
— У меня щи горячие в печке стоят. Заходите, сынки, похлебайте, — слышался женский голос.
— Коней распрягать? — спрашивал седобородый дед.
Следующей ночью вернулся с задания Веренич со своей группой. Они приехали на трофейной лошади, запряженной в красивый возок. В нем была расстелена шуба. Веренич доложил, как им удалось подорвать вражеский поезд.
— Нашли удобное место, но рядом оказалась сторожевая будка с немцами, — рассказывал Дмитрий. — Подыскали другое, вечером выбрали из-под рельса смерзшийся песок, поставили и замаскировали мину. А за ночь ни одного эшелона не прошло. Утром слышим, идет поезд. Мы обрадовались, но мина не сработала. Потом Виктор Соколов поставил другую мину, и с его легкой руки свалили под откос локомотив и вагонов двенадцать. Остальные побились, но уцелели.
— Молодцы! — похвалил я и спросил: — А сани откуда?
— Возвращаемся, а навстречу подвода. В ней двое, впереди кучер или полицай, а сзади какой-то боров в шубе «Куда путь держите?» — спрашиваем. «В Пустошку», — отвечает кучер. «Оружие при себе?» — «А то как же», — с фасоном говорит он и достает из-под ног новенький винторез. «Давай сюда», — говорю. А он вдруг как заорет: «Господин управляющий, карабин отбирают!» Тогда толстяк в шубе поднимается и на нас: «Что за насмешка? Не видите, свиньи, кто едет? Арестую!» Пришлось фашистских лакеев успокоить.
Разведка стала приносить нам тревожные вести. Жители рассказывали, что неизвестные люди расспрашивали в деревнях о каких-то комсомольцах. Было ясно, что вражеские лазутчики интересовались нашим отрядом. Мы решили уйти отсюда километров за сорок. Поздним вечером отряд покинул Морозово. Резвые кони повезли нас зимними дорогами на север. В воздухе кружились пушистые снежинки. Они ложились на лицо, залетали за воротник, и было приятно ощущать их холодок.
Глубокой ночью наши разведчики, ехавшие впереди отряда, обнаружили на дороге свежие санные следы. Затем они увидели убитого человека, лежавшего на снегу. Из карманов его пальто торчали две гранаты РГД.
— Вроде партизан, — сказал Поповцев.
Труп еще не успел окоченеть. Видимо, смерть наступила часа полтора назад. Проехав километра два, разведчики наткнулись еще на один труп. Это был мальчик лет одиннадцати. Я осветил электрическим фонариком его обнаженную голову, и мы увидели красивое личико с крупными открытыми глазами. Тело мальчика еще сохраняло тепло.
В одной из деревень след привел нас к старому дому. Видно было, что лошади здесь останавливались, им давали сено, а люди заходили в избу. На наш стук заспанная женщина открыла дверь и, переступая босыми ногами по заснеженному крыльцу, спросила:
— Кто такие?
— А ты как думаешь? — задал встречный вопрос Горячев.
— Полицаи, а можа, партизаны, — сказала неуверенно женщина.
— Кого встречали сегодня ночью? — спросил я.
— Никого не було.
— А это что? — показал ей на свежие следы.
Хозяйка растерялась, не зная, что сказать.
— Кто был, тебя спрашивают? — зыкнул на нее Поповцев.
— Васька с Лешкой были. Кудеверские. В полиции раньше служили, а теперь, сказывают, в партизанах. Они только уехали. Выпили самогону и поехали. Я им говорила, что самогонка-то у меня вонючая, а они ладят: нам все одно, лишь бы с ног сшибала.
— Сколько их было?
— Впятером, кажись. На трех санях.
Мы решили задневать в деревне, а в погоню за подозрительными типами выслали группу партизан во главе с Поповцевым. Ребята скоро настигли неизвестных и всех пятерых доставили в отряд.
Первыми допрашивали Ваську с Лешкой. Оба откормленные, хорошо одетые. Белобрысый, с прилизанной челкой Васька и рыжий, весь в прыщах Лешка, еще не протрезвевшие, смотрели тупыми взглядами куда-то в сторону.
— Неплохо вас немчура вырядила, — сердито говорил Поповцев. Ноздри его орлиного носа гневно раздувались. — Выкладывайте, за что людей убили?
Сначала они молчали, трясясь в ознобе страха. А осознав, что попались с поличным, стали давать показания. Мы узнали мерзкую историю падения этих выродков. В сорок первом году, бросив винтовки, сдались в плен. В начале сорок второго поступили на службу к врагу. Полтора месяца назад два предателя, получив инструктаж начальника кудеверской полиции Леона, примкнули под видом бежавших из плена красноармейцев к одному из местных партизанских отрядов. Командир отряда поверил им, послал на задание с четырьмя другими партизанами. Воспользовавшись моментом, они застрелили командира группы. Затем выбросили в снег взрывчатку, которая предназначалась для подрыва рельсов. Троих малодушных бойцов просто запугали
«Скажите командиру, что на железной дороге нас обстреляли, — наказывали им предатели. — Кто пикнет, тому крышка».
Вместе с ними ехал на санях мальчик-проводник. Он, приняв подлецов за настоящих партизан, добровольно вызвался показать дорогу, но скоро понял, что попал к плохим людям. Паренек стал проситься домой. «Дяденьки, не губите меня», — плакал он. Но мерзавцы столкнули его с саней и тут же пристрелили. «Болтовни меньше будет», — сказал при этом Лешка.
И вот теперь настал час расплаты.
— И что вы рассчитывали получить в награду от своих хозяев? — с гневом спросил Веренич.
— Деньги. А где деньги, там и счастье… — нагло ответил один из предателей.
Обычно спокойный Веренич вскочил с табурета.
— А знаешь ли ты, дубина, что счастье рублем никогда не мерилось? — сказал Дмитрий и вмазал тому и другому по крепкой пощечине.
Мы зачитали короткий приговор, вывели предателей на огород и расстреляли. Трех смалодушничавших партизан под конвоем отправили в местный отряд.
Врагу нет покоя
Вскоре отряд «Земляки» прибыл в Новоржевский район. Здесь мы повстречались с немногочисленной бригадой имени Героя Советского Союза Лизы Чайкиной, которой командовал капитан Сергей Максименко, награжденный орденом Красной Звезды за участие в боях против японских самураев у озера Хасан. Бригада состояла в основном из молодежи, и, что символично, в ней было немало девушек. Хорошо запомнились политрук отряда Лида Бахтюкова, медсестра Маша Шаталина и совсем юная партизанка Женя Малышева.
К нам в деревню не замедлил приехать начальник штаба бригады капитан Исмаил Алиев — молодой, симпатичный, с черными усиками азербайджанец. Он был одет в немецкий офицерский мундир, на котором виднелись гитлеровские орденские планки. Исмаил объяснил, что в руки партизан попался фашистский офицер. Его мундир теперь использовали дли маскировки по время разведывательных действий, проводимых вблизи вражеских гарнизонов.
Алиев сообщил, что пришли они сюда из-за линии фронта недавно, но благодаря активной работе разведчиков командованию бригады многое стало известно об этом районе. Исмаил охотно обрисовал окружающую обстановку. Оказалось, что кроме калининских партизан невдалеке, в северной части Новоржевского, Ашевского и Бежаницкого районов, действовали ленинградские партизанские полки и бригады.
Мы вскоре встретились с ленинградцами и были приятно удивлены, когда увидели Александра Германа, того самого, который был начальником разведки в бригаде Литвиненко.
Александр Викторович рассказал, что в мае сорок второго года 2-я особая бригада, выполнив задачу командования Северо-Западного фронта, была расформирована, а на ее основе создана 3-я бригада, руководить которой поручили, по рекомендации Литвиненко, ему, Герману. Самого Алексея Михайловича отозвали в армию. Подробнее узнать о нем мне довелось лишь спусти сорок лет после окончания войны. Будучи в 1985 году участником парада Победы на Красной площади в Москве, я встретился с племянником легендарного комбрига Степаном Кириленко — бывшим партизаном-ковпаковцем. Он рассказал, что Литвиненко родился в селе Воргол Глуховского уезда Черниговской губернии в семье крестьянина-казака. Получив образование, связал свою жизнь с Красной Армией. После партизанских рейдов воевал на фронте. День Победы встретил в Берлине, а затем проходил службу в Потсдаме, где вскоре умер от сердечного приступа. Там он и похоронен.