В городе было немало военных, в госпиталь прибывали раненые бойцы и командиры. Наши ребята не дремали меняли хлеб, картошку, табак на гранаты и патроны.
Однажды к нам в дом с винтовкой за плечом явился подозрительный человек в грязной, прожженной шинели и обмотках. На сером обросшем щетиной лице бегали маленькие глазки. Он потребовал у матери ведро картошки. Мать спросила:
— Вы с фронта?
Пришелец невесело усмехнулся:
— Теперича фронта нету, мамаша. Гитлер аннулировал его.
Взяв картошку, он вышел, хлопнув дверью.
У меня сразу родилась мысль последить за ним. Неизвестный перешел речушку, оглянулся и быстрым шагомнаправился в сторону кустарника. Эти места мне были давно знакомы. Там в кустах был глубокий овраг. Туда наверняка и шагал неизвестный.
Я решил бежать скрытно ему наперерез. Осторожно подкрался к оврагу. Когда раздвинул ветви олешника, увидел спящего человека в замусоленной военной форме. На суку березы висели винтовка и солдатский котелок. Вскоре подошел и тот, с картошкой. Он повесил на сук свою винтовку, разбудил спящего приятеля, и они, посмеиваясь, стали разговаривать. Было ясно: передо мной дезертиры. Когда они разожгли костер, я бросился за Павликом. Перед моими глазами неотступно маячили висевшие на суку березы винтовки. Их непременно нужно было взять. Но как?
Вечером, прихватив на всякий случай гранату, мы с Павликом крадучись подошли к оврагу. Дезертиры, похрапывая, лежали возле затухшего костра. Оружие висело на прежнем месте, в двух метрах от спящих. Я с гранатой на всякий случай стал с одной стороны, а Павлик скользнул к винтовкам. Через минуту они оказались в наших руках. Дезертиры продолжали беспечно спать. Мы неслышно отошли от оврага.
— Может, арестуем их? — посоветовал Павел.
— А ну их к черту. Приведем в НКВД, а там и винтовки у нас отберут. Поймают без нас, — сказал я.
— Да, это точно, — согласился Павлик.
Через день мы столкнулись еще с одним подозрительным типом. Он крутился возле железнодорожного моста. Рыжий, мордастый старшина с четырьмя треугольниками в петлицах был одет щеголевато: фуражка с красным околышем, командирская шинель с новенькой портупеей и хромовые сапоги. На ремне висели две гранаты-лимонки, на плече — карабин.
Старшина, видимо, пил из речки, на шинели еще висели капли воды.
— Здравствуйте! — поздоровались мы.
— Здравствуйте, — нехотя ответил он и ожег нас взглядом.
— Товарищ старшина, подарите нам «лимонку», попросил Павлик.
— Зачем она вам? — хмуро спросил военный.
— Немцев бить, — в два голоса ответили мы.
— Зачем их бить? Немцы, как и русские, тоже люди, — медленно и важно произнес рыжий.
— Ха, люди! Хорошие люди не творят такое! — вспылил Павлик.
— Мы говорим о фашистах, — пояснил я.
— Ну и что из этого следует?! Красная Армия бежит, а вы… тьфу… — ехидно проговорил рыжий и сплюнул.
— Постой, постой! — вскипел Павел. — Ты что? за фашистов?
Старшина осекся, фальшиво хихикнул:
— Оказывается, с вами поговорить в шутку нельзя патриоты!
— Говорить можно, только не ерунду, — ответили мы.
— Лады, — согласился военный и тут же, как бы раздобрев, снял с плеча карабин. — Берите, дарю вам новенький.
Мы с Павликом переглянулись. Шутит, что ли, старшина? Но рыжий не шутил. Он вынул из магазина обойму с патронами, положил ее в карман и протянул мне карабин. Я взял.
— А патроны? — спросил Павел.
— Патроны сейчас ни к чему. Можете случайно застрелить кого не надо, — посмеиваясь, сказал рыжий и, приложив указательный палец к губам, добавил: — Никому об этом ни гугу, иначе нам с вами попадет.
Опасаясь, как бы старшина не передумал и не взял назад карабин, мы постарались скорее уйти. Когда дошли до моего дома, сообразили, что перед нами был не дезертир, а настоящий вражеский лазутчик. Что же делать? Ребят собирать долго, военных или милиции близко нет. Мы быстро зарядили карабин, взяли в карманы по гранате и бросились к мосту. Там уже никого не было. Рыжего и след простыл.
— Ловко он нас обвел, — сказал Павел. — Пожертвовал карабином, чтобы самому смыться.
Нам было досадно, что так глупо упустили настоящего, переодетого врага.
В тот же день принес винтовку Николай Орлов. Оружие накапливалось. Не считая охотничьих ружей, у нас имелось уже семь винтовок, два десятка разных гранат, несколько кинжальных штыков и множество патронов. Мы выкопали в лесу тайник и тщательно все это спрятали.
Николай Горячев и другие прямухинцы
Однажды Павел Поповцев предложил организовать запасную базу отряда на его родине в селе Прямухине. Оно находилось в двадцати километрах от города. Место для партизанской базы было удобное — вдали от больших дорог, кругом лес. К тому же Павлик знал там всех ребят. В зимние каникулы мы ездили туда на лыжах, и я тоже познакомился кое с кем из прямухинцев.
Мы явились в Прямухино во второй половине дня и долго бродили по безлюдной сельской улице в поисках ребят. Когда-то здесь было имение видного представителя революционного народничества Бакунина. До войны в этом прекрасном уголке размещался пионерский лагерь, трубил горн и у яркого костра звенели детские голоса. Теперь же здесь было тихо.
Через некоторое время мы увидели пылившую по улице повозку. На ней, размахивая вожжами, стоял парень. Мы махнули ему рукой. Ездовой заметил нас и остановил лошадь. Это был Павка Турочкин. Мы по секрету рассказали ему о своих планах. Павка обрадовался и пообещал выполнить наше поручение.
— Сейчас найду Кольку Горячева, он быстро соберет ребят.
Не прошло и часа, как к нам верхом на лошади примчался невысокого роста шустрый парень с круглыми щеками и озорным взглядом голубых глаз. Он был одет в простенькую рубашку навыпуск, из-под помятых штанин виднелись босые ноги в цыпках.
— Колька Горячев, — отрекомендовался паренек. — Я воду на ферму подвозил. Мне Павка Турочкин про вас шепнул.
Что-то простое и открытое было в этом парне, и я сразу проникся к нему доверием.
Николай не колеблясь предложил собраться у него в доме. Он был сиротой и жил вдвоем с сестрой Надей. Все хозяйские дела они делили поровну.
Поздно вечером к Горячевым начали подходить ребята. В комнате стало шумно. Неожиданно появились две девушки лет шестнадцати. Едва они присели на лавку, как Коля спросил их:
— А вас, голубушки, кто сюда звал?
— Сами явились, — звонко ответила одна из девчат.
— Ступайте взад пятками.
— Это почему?
— Без вас обойдемся.
— Ты что, Колька, рехнулся? — обиделись девчата.
— Здесь дело военное, мужское, а вы идите коров доить.
— Сам иди доить! Подумаешь, герой нашелся! Он хочет воевать, а чем мы хуже вас! — громко затараторила девушка с косичками. — Пошли отсюда, Женя, — сказала она, потянув за руку подругу.
Прежде чем закрыть дверь, та, что с косичками, обернулась, показала Николаю язык и с обидой произнесла:
— У, черт белобрысый!
Ребята захохотали. Засмеялся и Горячев.
— Да ну, с бабами связываться, — махнул он рукой. Пришлось уйти и троим подросткам лет тринадцати.
Ребятишки сопротивлялись, доказывали, что они пионеры и уже написали заявление в комсомол, но уж очень молодыми да щупленькими они выглядели.
Позже, когда мы действовали в тылу врага, мне часто вспоминалась эта сцена с девчатами и пионерами. Я понял тогда, как не правы мы были, не приняв их в отряд. Жизнь показала, что девушки воевали не хуже ребят, а пионеры становились незаменимыми разведчиками.
Первым взял слово Павел Поповцев. Он прямо спросил прямухинцев, что они собираются делать, если сюда нагрянут немцы.
Ответ был один: станем драться! Этого было достаточно. Все оживились, когда разговор зашел о партизанах. Каждому захотелось высказаться. Когда стали составлять список добровольцев, Горячев подошел к столу.
— Меня пишите первым, в разведку, — категорически заявил он.
Следом за Николаем стали записываться остальные ребята: Володя Баранов, Леша Савватеев, Саша Романов, Павка Турочкин, Вася Шарапов, Володя Русаков и другие. Набралось тринадцать бойцов. Первым по списку был Николай Горячев. Против его фамилии стояло слово «разведчик».
Мы предупредили прямухинцев, чтобы они хранили тайну, искали оружие и ждали сигнала о начале действий. Николая Горячева назначили старшим здешней группы.
Как-то днем вражеский бомбардировщик сбросил бомбы на станцию Ранцево. Это было совсем рядом. Некоторые из наших ребят ходили туда посмотреть воронки. Они вернулись с осколками от бомб, и все мы внимательно рассматривали рваные куски стали.
— Вот такой штукой шмякнет по башке — и голова долой, — трогая осколок, говорил Толя Нефедов.
Тревога нарастала. Население прятало в ямы свои пожитки на случай пожаров или грабежей. Окна заклеивали бумагой крест-накрест. Строго соблюдали светомаскировку.
С бумажной фабрики вывозили эшелонами на восток технологическое оборудование и ценные материалы. Покидало город и население. В один из дней смолк бархатный голос знаменитого фабричного гудка. Кувшиновцы словно осиротели без него.
Вместе с родителями эвакуировались и наши ребята из отряда: Виктор Соколов, Николай Орлов, Костя Кузьмин и еще кое-кто.
Через Кувшиново проходили части Красной Армии. Бойцы шли угрюмые, молчаливые. Многие были ранены. Бинты чернели от запекшейся крови.
Наблюдая за этой невеселой картиной, невольно думал: неужели конец, поражение?
В наших юных сердцах кипела ярая ненависть к фашистским захватчикам.
Мы — партизаны
Фронт приближался подобно грозовой туче. Мы серьезно готовились к бою с врагом. Однако меня тревожила мысль: не лучше ли своевременно сообщить о нашей затее в районный комитет комсомола или райком партии?
После долгих раздумий мы вместе с Павлом Поповцевым и Николаем Горячевым решили идти в райком комсомола. Будь что будет.