Под вечер собрались на совет командиры, разработали план дальнейшего продвижения. В голову колонны выделили наиболее отважных и опытных партизан-автоматчиков. Когда стало смеркаться, двинулись в путь. Вскоре над лесом нависла кромешная тьма. Хлюпая по ледяной воде, люди натыкались в потемках на коренья, кочки, пни и, падая, сдержанно бранились. Всем хотелось скорее выбраться из этой чащобы. Казалось, все пойдет теперь хорошо. Но колонна внезапно остановилась.
— В чем дело? — спрашиваем у передних.
Никто ничего не знает. И вдруг по цепочке из уст переходят страшные слова: «Колонна разорвалась». Какой-то ротозей, зазевавшись, сбился с пути и повел нас совершенно в противоположном направлении. Когда спохватились, было уже поздно. Мы с Яковлевым перешли в голову колонны. Теперь нам самим пришлось вести отряды. Ориентируясь по компасу, осторожно шли вперед. В лесу кое-где раздавались винтовочные выстрелы.
Два часа ночи. Люди выбились из сил. С трудом пробираясь по лесному завалу, неожиданно попали в воду. Решили ждать до утра. Едва забрезжил рассвет, мы были уже на ногах. От сырости знобило. Где-то в тумане слышалась немецкая речь. Все насторожились. То здесь, то там раздавались какие-то сигналы. Слышен был рокот моторов, визг циркульных пил. Гитлеровцы строили оборонительные сооружения.
Путь нам перерезала лежневая дорога. Меж деревьев видны были зеленые шинели вражеских солдат. Пришлось сидеть у дороги долго. Гитлеровцы тянулись беспрерывным потоком. По настилу тарахтели колеса повозок, стучали по бревнам кованые сапоги солдат.
— Видно, важная артерия, — сказал Веренич.
В ожидании удобного момента для перехода мы проверили своих людей. Их оказалось не больше половины. Часть ушла в голове колонны с Бабаковым, часть погибла. Отбились от отряда Павел Поповцев и Виктор Соколов. Где-то они теперь, наши друзья?
Сидеть на холодной болотистой земле несколько часов подряд было неприятно. Лица у людей осунулись. От долгой ходьбы по болотам, кочкам и лесным чащобам обувь развалилась. У многих бойцов босые ноги от ледяной воды посинели, кровоточили ссадины. Беспокоило и то, что не было боеприпасов. У некоторых осталось всего по нескольку патронов.
Днем мы вдруг услышали музыку. По лесу разносились звуки мощных репродукторов. Фашисты передавали обращение к партизанам. Диктор уговаривал нас выйти из лесу и сдаться в плен. Он умолял, обещал, хвастал и стращал. Рядом со мной, облокотившись на автомат, сидел Дмитрий Веренич.
— Спишь? — тронул я его.
— Нет. Вот думаю… Листовки гитлеровцы отпечатали, радио пустили в ход… Сдавайтесь… Будет вам гарантирована хорошая жизнь и сытный харч. Даже «Роза Мундэ» завели… Пусть фрицы поищут простачков в другом месте. Как говорят: «Раб покоряется, а человек борется». Хоть мы и похожи сейчас на орлов без крыльев, но будем твердо соблюдать наш девиз: «Свобода или смерть!»
После неоднократных попыток пробиться на восток приняли решение идти назад, в глубокий тыл врага. Что делать, если к своим пути перекрыты?
На другой день мы вновь форсировали реку Пузну и, когда совсем стемнело, приблизились к железной дороге Новосокольники — Дно. Миновав редкий кустарник, по болотистому лугу подошли к телеграфным столбам. Неожиданно взлетели две осветительные ракеты. Стало светло как днем. Чуть слева от себя мы увидели небольшой железнодорожный мост, возле которого суетились немцы. Заметив нас, они быстро залегли и тут же открыли огонь. Мы тоже пустили в ход оружие. В это время с двух сторон вспыхнули и осветили нас ослепительные лучи прожекторов. Заработало несколько вражеских пулеметов. Мы стали искать укрытие, но, не считая единственного небольшого стога сена, который сразу же был подожжен пулями, вокруг был голый, покрытый водой луг.
С большим трудом и с жертвами нам удалось отойти назад. Здесь у моста мы потеряли многих боевых друзей: Виктора Дудникова, Костю Кузьмина, Федю Попкова, помощника Яковлева Егора Филина и других товарищей. Здесь сложил свою голову и наш совсем юный боец — гармонист отряда Володя Волков. В этом же бою погиб и Дмитрий Веренич, наш комиссар, лучший пулеметчик отряда, человек беспредельной храбрости и отваги. Не довелось ему дойти до родного края, не пришлось повстречаться с любимой невестой. Сколько трудных дорог прошел наш комиссар, сколько раз смотрел в глаза смерти! Дмитрий бросился на вражеский пулемет, в упор расстрелял гитлеровцев, но и сам не уцелел. Его подвиг позволил сохранить жизнь многим партизанам.
Мы не смогли подобрать и схоронить павших боевых друзей, и от того на душе было еще горше. Заметно поредели наши ряды. Укрывшись в болотистых кустарниках на день, вечером мы вновь попытались перейти железную дорогу.
— Давай левее брать. Туда, где выходили из немецкого тыла общей колонной, — предложил Яковлев.
Лицо Федора осунулось, поросло щетиной.
В полночь вышли на старый след, осторожно приблизились к железной дороге. Слева вдали немецкая ракета высветила колокольню Погоста Заклюка. Мы остановились. Чтобы не рисковать всеми, я взял с собой трех бойцов, пошел вперед проверить, нет ли засады. При подходе к линии оставил ребят для прикрытия, а сам направился к насыпи.
Вспыхнувшая ракета осветила трех солдат в касках и с пулеметом, сидящих у телеграфного столба. Послышалась чужая речь и приближающиеся шаги. Я прижался к земле и положил палец на спусковой крючок. Долговязый гитлеровец, шлепая сапожищами по воде, прошел совсем рядом от меня. У другого столба тоже послышались разговоры. Там также стоял вражеский пулемет.
В эту ночь мы еще дважды в разных местах провели разведку, но всюду натыкались на выставленные вражеские заслоны.
На день вновь укрылись в ближайшем заболоченном лесу. Обстановка была тревожной, отчаянной. Кругом сновали гитлеровцы, близко раздавались выстрелы, слышался злобный лай овчарок. Люди жевали почки деревьев, пили из луж воду, крутили из прошлогодних листьев цигарки. Дым курева немного согревал и притуплял голод.
Едва стемнело, отряд цепочкой потянулся к железной дороге. Нужно было обязательно ее перейти.
В неглубоком овраге случайно наткнулись на двух парней. Они приняли нас за немцев и пытались поднять оружие. Один из них объяснил, что они с Чирой — такая кличка была у его товарища — партизаны из бригады имени Лизы Чайкиной, ходили в разведку и потеряли свой отряд. Это были молодые ребята из Лихославля Юра Козлов и Леша Кузнецов. Особенно мне запомнился выносливый паренек Козлов. Всего несколько дней назад, будучи в отряде Большакова, он был ранен в грудь и вот теперь, попав в такое трудное положение, держался стойко и смело. Ребят пришлось взять с собой. В ту же ночь к нам присоединилось еще несколько одиночных партизан. Среди них выделялись двое: один прихрамывал, ругал и немцев, и наших командиров, а другой, Костя, добродушно успокаивал его.
Теперь мы взяли курс вправо и снова шли к железной дороге. Но на этот раз не успели подойти даже к телеграфным столбам, как из темноты остановил нас гортанный окрик:
— Хальт! Хэнде хох!
Ночную тишину потрясли взрывы гранат. Опять вспыхнули лучи прожекторов, и вновь началась ожесточенная схватка. Под шквальным огнем неприятеля мы, отстреливаясь, отступили. В этом бою погибли командир отряда Федор Яковлев, прямухинский паренек Павел Турочкин и многие другие бойцы. Несколько польских бойцов тоже сложили здесь свою голову. Не вернулся из этого боя и Костя, час назад примкнувший к нам. Ни фамилии его, ни места рождения никто из нас не успел узнать.
Мы оказались в западне. Немцы накрепко перекрыли все пути отхода. Осталась последняя и решающая попытка вновь прорваться к частям Советской Армии.
Ночью в третий раз с трудом переправились вплавь через знакомую Пузну. Приближался рассвет. Нам нужно было дальше уйти от места переправы. Ориентируясь по компасу, шли, мокрые, без отдыха, по густым болотистым зарослям на юго-восток. В утренних сумерках наткнулись на свежую вырубку. Устроились под пушистыми ветками елок и заснули беспокойным сном. Часов в девять меня поднял Толя Нефедов.
— Немцы ходят, — сообщил он.
Сквозь раздвинутые ветки было видно, как в сотне метров от нас прохаживаются вражеские солдаты. Группа немцев пилила деревья. Лесорубы не представляли для нас большой угрозы, как и мы для них. Лишь у немногих партизан осталось по два-три патрона, у большинства же хранился лишь последний заряд для себя.
Мы лежали тихо, ничем не выказывая своего присутствия. Перед глазами, подобно кинокадрам, проходили последние события. Вот статный, волевой комиссар Веренич. Запали в душу его слова: «Мы будем соблюдать девиз: «Свобода или смерть!» Да, Дмитрий, ты остался этому верен. Мы не забудем о твоей стойкости. А как забыть Федора Яковлева, замечательного товарища и большой души человека! Он много принес пользы Родине. А теперь его нет… И Коля Горячев, наш отрядный орленок… «Не беспокойтесь, комсомол не подведет!»
На сердце было тяжело. Впереди полная неизвестность.
В полдень немецкие солдаты разожгли костер. Запахло чем-то вкусным. Видимо, немцы варили обед. Мы почувствовали острый голод. Закружилась голова — организм требовал пищи. Вид у всех страшный: осунувшиеся, посиневшие лица, воспаленные глаза. Ведь сколько дней уже вот так!
— Сейчас бы кусман черного хлеба, — мечтательно проговорил Толя Нефедов.
— Да с солью, — поддержал Ворыхалов.
Моментально представилась большая краюха ароматного хлеба, и сразу появилась неудержимая слабость. Почему-то очень хотелось и соленого. Казалось, каждый из нас мог бы тогда жадно выпить по нескольку литров соленой воды. Здесь в окружении мы узнали настоящую цену соли, и в дальнейшем все, кто остался в живых, носили ее в карманах про запас.
Мы поняли, что разговоры о еде только расслабляли наши силы, а поэтому запретили говорить на эту тему вслух.
День клонился к вечеру. Немцы-лесорубы, выполнив свою работу, ушли. В лесу стало совсем тихо. Окрашивая розоватым цветом верхушки деревьев, из-за белесых облаков выплыло огромное вечернее солнце. Высоко над головой послышался далекий гул самолета. Партизаны потухшими взглядами проводили его.