Забегая вперед, хочется сказать, что мужественный разведчик и командир Александр Владимирович Назаров, пройдя через горнило военных испытаний, стал генералом, ответственным работником органов госбезопасности.
В городе Торопце началось формирование отрядов спецбригады. Костяк нашего отряда «Земляки» состоял в основном из кувшиновцев. В нем находились Василий Беценко, Василий Ворыхалов, Виктор Колокольчиков, Николай Орлов, Павел Поповцев, Виктор Соколов, Павел Чернышов, Василий Бертов и другие ребята. Это были уже опытные, обстрелянные партизаны.
Некоторых бойцов пришлось оставить в Кувшинове. После апрельского окружения они сильно заболели. Оставили мы там и Толю Нефедова. После я узнал, что Анатолий, вылечившись, пытался найти в тылу врага наш отряд, примкнул к какой-то партизанской группе, но во время перехода линии фронта пал смертью храбрых. За боевые дела юный боец отряда «Земляки» Толя Нефедов посмертно награжден орденом Красного Знамени.
Оставшихся в живых польских товарищей мы передали в сформированную на советской земле дивизию имени Тадеуша Костюшко. Дальнейшая их судьба осталась нам неизвестной.
Политруком нашего отряда и одновременно комсоргом бригады назначили Георгия Павловича Богданова — молодого симпатичного белокурого парня, чуть постарше нас возрастом. Биография Богданова нас заинтересовала. Оказалось, что до войны он проживал в буржуазной Эстонии, в Нарве. Его отец, бывший путиловский рабочий, связанный с коммунистическим подпольем, был арестован охранкой после возвращения из Ленинграда, куда тот ходил нелегально. Он погиб. Георгий с момента установления в Эстонии Советской власти стал комсомольцем, работал по окончании школы в газете «Советская деревня» и ездил агитировать крестьян за коллективизацию.
Когда гитлеровская Германия напала на нашу страну, Георгий Богданов добровольно вступил в формируемую эстонскую дивизию. Вскоре его направили в тыл врага для подпольной работы. Там он встретился с группой партизан, которой командовал смелый комсомолец Александр Щеголев. Георгий стал пулеметчиком и комсоргом. И вот теперь Богданова назначили к нам в отряд. Мы приняли в свой коллектив Георгия радушно и звали его попросту Юрием. Богданов стал нашим надежным другом.
В бригаду прибыл старший радист Михаил Иванович Кудрявский — высокообразованный, добрый человек. Он был вскоре избран секретарем парторганизации. Следом за ним с радиостанциями «Север» приехали из Ярославля радисты Сергей Курзин и Павел Куликов, молодые толковые парни.
Радистам мы были особенно рады, смотрели на них как на волшебников и стремились опекать их всюду.
Нашу спецбригаду вооружили щедро: дали несколько десятков автоматов, шесть пулеметов, противотанковое ружье, бесшумное оружие и много гранат и патронов. Ребята от радости ходили козырем.
Летим в тыл противника
Вечерело. Щедрое июльское солнце, нещадно палившее днем израненную землю, клонилось к закату. Мы только что прибыли на прифронтовой аэродром, расположенный близ поселка Старая Торопа, и, сложив среди деревьев свои пожитки, стали ждать темноты, чтобы улететь в тыл противника. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви развесистых сосен, окаймлявших обширное поле аэродрома, освещали укрытые от вражеской авиации самолеты. Было безветренно и душно. Стояла удивительная тишина, и лишь высоко в безоблачном небе слышался далекий рокот охранявших аэродром истребителей.
Пока комбриг Назаров с комиссаром Новиковым улаживали дела с авиаторами, мы от нечего делать пели песни. Мало кому из нас не приходилось бывать в тылу врага, и большинство ясно представляло себе, что ждет его впереди, а поэтому напоследок давали сердцу отдушину. Ведь там, за линией фронта, будет не до песен.
Солнце уже скрылось за макушками сосен, а комбриг с комиссаром что-то не появлялись.
К нашему кругу подошел командир второго отряда Александр Лопуховский — Сан Саныч.
— Ну что? Поем? — спросил он, поглаживая усы.
— Все песни перепели, сейчас частушки начнем, — сказал находчивый Коля Орлов. Николай знал, что плясун и весельчак Сан Саныч был большим любителем частушек.
— А ну давай для смеха! — улыбнулся и хлопнул себя по коленям Лопуховский.
В это время из-за деревьев показались комбриг с комиссаром. Они отозвали нас с Лопуховским в сторону.
— Порядок, товарищи, такой, — сказал Назаров, — переправляться будем в несколько приемов. Поскольку самолеты небольшие, перелет займет не одну ночь. Вам, командирам отрядов, необходимо сегодня же перебраться в тыл противника. Вас доставят с посадкой на партизанский аэродром Селявщина Россонского района Витебской области. Вы расположитесь в деревне Горяне, на берегу Селявского озера, и организуете прием людей и грузов бригады. Оставьте здесь своих заместителей и — в добрый путь. Отправка начнется через час. Мы с комиссаром прилетим туда позже, когда все уладим, — заключил комбриг и обвел нас взглядом: — Все ясно?
— Ясно, — ответили мы в два голоса.
Стемнело, когда нас стали размещать на старенькие самолеты Р-5. Машина, в которой я летел, взяла четверых. Двоих уложили в люльки на нижних плоскостях, одного, небольшого партизана, втиснули в отсек между мотором и кабиной пилота, а меня уложили в фюзеляже за спиной штурмана. Парашютов нам не выдали, ибо в нашем замкнутом положении они были ни к чему. Когда поднялись в воздух, я, подложив под голову вещмешок, стад посматривать вниз сквозь узкое отверстие.
Самолет шел на большой высоте. Стояла светлая летняя ночь, и я различал леса, поля, реки. Ближе к линии фронта стали видны огни осветительных ракет и извилистые контуры окопов. Милая, истерзанная земля!
От монотонного гудения мотора и усталости от дневных забот меня стало клонить в сон, и я немного вздремнул. Разбудила меня неприятная тряска. Самолет бросало из стороны в сторону. Рядом светилось огненное зарево. Штурман, поднявшись с места, поправлял лямки парашюта. Спросонья мне показалось, что самолет горит и падает, а летчики собираются прыгать с парашютом. Но в это время штурман обернулся и крикнул:
— Вставай! Прибыли в Селявщину!
Я облегченно вздохнул, увидев, что самолет трясло по неровному полю, а зарево исходило от сигнальных костров и ракет, освещавших место посадки.
Едва мы ступили на землю, как нас окружила группа местных партизан.
— Вы из Москвы? — поинтересовался один из них.
— Разве заметно? — переспросил с улыбкой Виктор Соколов.
— Сразу видно по оружию и одежде.
Мы засмеялись, но возражать не стали. Было ясно что нас приняли за москвичей. Это обрадовало.
Разместившись поблизости от партизанского аэродрома, в деревне Горяне, мы с Лопуховским ночей десять принимали из советского тыла людей и багаж: тол, патроны, гранаты, питание к радиостанциям, разное снаряжение! Сан Саныч в это время проявил свои незаурядные хозяйственные способности, взяв на себя роль коменданта партизанского аэропорта. Он принимал самолеты и разгружал их, а я с ребятами отвозил на лошадях груз в деревню Горяне и размещал там вновь прибывших партизан нашей бригады.
Лопуховский был одет довольно странно: на голове морская бескозырка с надписью «Тихоокеанский флот», фуфайка цвета хаки, синие кавалерийские галифе, отороченные светлой парусиной, и хромовые сапоги в гармошку. Темпераментный, с лихо закрученными усиками, Сан Саныч был похож на матроса времен революции.
Партизанский аэродром в Селявщине способен был принимать крупные самолеты типа «Дуглас». Сюда каждую ночь прибывали по нескольку машин для белорусских, латышских и русских партизанских подразделений, которые плечом к плечу сражались с фашистами. Одни везли людей, другие — оружие, боеприпасы, медикаменты. На обратном пути самолеты забирали раненых и больных партизан, осиротевших детей, пленных немцев и разные ценные вещи и документы, захваченные партизанами в боях.
Гитлеровцы систематически бомбили посадочную площадку, воздушные хищники — ночные истребители — стремились перехватить и расстрелять советские транспортные самолеты, но, несмотря ни на что, полеты не прекращались. Аэродромная служба партизан работала слаженно и четко.
Через неделю в Селявщину прибыл комбриг Назаров с радистами. А вскоре наша спецбригада в полном составе собралась на берегу Селявского озера. К сожалению, операция по переброске не обошлась без потерь. Часть людей переправляли сюда планерами. Когда один из них отцепили от буксирующего самолета, планер почему-то завибрировал, планерист не справился с управлением, и он потерпел аварию. В ней погиб молодой боец, комсомолец из города Торжка Миша Пожарский. Пять человек получили ранения.
Итак, мы прибыли в тыл противника, в свободную от врага зону, которую все жители и партизаны называли братским краем. Братский партизанский край, созданный дружными усилиями белорусских, калининских и латышских партизан, раскинулся с востока на запад почти на сотню километров. Северная граница партизанского края подходила к Идрице и Себежу, западная — к Освее а Дриссе, с юга достигала города Полоцка, а на восток простиралась почти до самого Невеля.
Фашистских порядков население здесь не признавало. В деревнях были воссозданы колхозы и сельсоветы. Партизанские киномеханики демонстрировали доставленные самолетами фильмы — «Разгром немцев под Москвой», «Чапаев», а также другие ленты кинохроники.
Эта партизанская зона была отбита у врага дорогой ценой.
Гитлеровцы не могли мириться с таким положением, когда в тылу их хваленой армии хозяйничали советские люди. Над партизанским аэродромом и другими районами освобожденной земли в дневное время постоянно висела «рама» — вражеский двухфюзеляжный самолет-корректировщик «фокке-вульф». Сновал также из одного конца в другой маленький горбатый самолет-разведчик «хеншель» по прозвищу «костыль». Эти противные, недосягаемые для партизанской противовоздушной обороны «рамы» и «костыли» сильно досаждали людям. Они часто вызывали по радио свои бомбардировщики и штурмовики, и те нагло разрушали и жгли беззащитные от воздушных пиратов деревушки. Стоило нашей бригаде обосноваться в Горянах, как вражеский самолет дважды сбросил над деревней кассеты с десятками мелких зажигательных бомб. К счастью, эти фосфорные зажигалки высыпались в озеро.