В эти дни немало пришлось поработать и нашим радистам Сергею Курзину и Павлу Куликову. Старший радист Михаил Кудрявский подносил для передачи все новые и новые зашифрованные материалы. Сергей и Павел выстукивали на ключе замысловатую морзянку, выходя на связь с Большой землей даже глубокой ночью. Часто устраивались дополнительные сеансы связи.
У тихого озера Осына
В сентябре наша бригада покидала деревню Морозово. Мы оставляли здесь лишь несколько своих товарищей для связи с нужными людьми. Проводить нас пришли местные партизаны. Прибыли на проводы и командир бригады Ахременков с комиссаром Карговским.
Во время войны в таких случаях было модным меняться чем-либо друг с другом на память. «Махнем не глядя, как на фронте говорят». Здесь также не был забыт такой ритуал. У комиссара Карговского висел на боку десятизарядный маузер в деревянной колодке. У меня оттягивал бок тяжеленный кольт крупного калибра.
— Сменяем? — предложил я Карговскому, нахваливая свою увесистую пистолетину.
— Можно, — согласился Карговский, нежно погладив деревянную кобуру маузера.
Было ясно, что каждый из нас знал пороки своего оружия, и, говоря образно, мы меняли тогда «шило на мыло», но обмен состоялся.
Уже после войны я повстречался с Карговским вновь. Он работал председателем райисполкома в Калинине, а затем начальником одного из управлений облисполкома. Уважаемый в области человек, награжденный многими боевыми и трудовыми орденами, Владимир Степанович Карговский напомнил мне о «кольте».
— Нигде я не мог достать к нему патронов, — с улыбкой сетовал он.
— А у маузера оказался раздутым ствол. Пули летели кувырком, — пожаловался я.
Мы оба от души смеялись.
Переправившись на пароме через озеро Язно, наша бригада имени Дениса Давыдова взяла курс на северо-запад, к Себежскому району. Путь длиной в восемьдесят километров оказался нелегким.
Мы двигались сначала вдоль недостроенной до войны железной дороги Невель — Нища, а затем по разрушенной партизанами железнодорожной магистрали Идрица — Полоцк. Все сооружения на них были взорваны и уничтожены. Многие ручьи и речки приходилось форсировать вброд. Преодоление всяких препятствий отняло у нас немало сил и времени.
Лишь на третий день мы, усталые, выбрались на большак Себеж — Клястицы возле разоренного войной поселка Долосцы.
— Ух, дальше идти нет мочи! — присаживаясь возле придорожной канавы и вытирая вспотевший лоб, проговорил Лопуховский.
— Давайте подыскивать ночлег…
— Рано, — взглянув на часы, сказал Назаров.
Он объявил привал и расстегнул планшетку с картой. Мы окружили комбрига.
— Вот наша цель, — указал командир на голубой овал с надписью: «Озеро Осына».
— Ого! До него еще добрый десяток верст, покачал головой Анатолий Нейман.
— К вечеру дойдем, — браво сказал Богданов.
— Предлагаю остановиться на южной стороне Осыны, в деревне с громким названием Крепость Сталина. Она расположена почти на берегу. Там сполоснемся и отдохнем, — посоветовал начальник штаба Венчагов.
Назаров улыбнулся.
— Ну Игорь Ильич, пусть будет по-твоему. Нечасто на пути встречаются такие деревни — Крепость Сталина. Кто такое удивительное название дал ей?
С заходом солнца мы притащились к желанному месту. Деревушка оказалась разбросанной и разбитой.
— Вот так крепость! — усмехнулся Виктор Соколов.
Мы свернули к одной избушке. На крыльце плел лапти высокий, сухой старик. Он проворно орудовал пальцами, перебирая лыко. Старик не обращал на нас никакого внимания.
— Батя, дай попить. Вот пришли к вам, уморились, — обратился к деду Коля Орлов.
Старик взглянул исподлобья на Колю, забрюзжал:
— Вижу, что пришли, а не на аэроплане прилетели, чертовы лодыри. Надо в поле работать, а они гурьбой шляются с ружьями по деревням. Управы на вас нет…
Дед монотонно клял нас, а мы с улыбкой слушали его ругань.
— Отец, мы из Московской бригады, фашистов бьем, — пробовал объяснить Орлов.
Но старик еще пуще взъерошился, стал доказывать, что Московский — это он, а все остальные просто «жулябия», иначе давно бы прогнали бандюгу Гитлера.
Выяснилось, что чудаковатого деда Калистрата Устиновича в округе все величали Московским. Это ему нравилось. Старик яро ненавидел гитлеровцев и поэтому сердился на партизан за то, что, как он считал, слабовато били фашистов.
Водой он нас все же напоил. Принес полное ведро.
— Только зря вы сюда пришли, — сказал дед Московский. — Деревня наша порушена, к постою не годится, такую ораву не разместить…
Деревня в самом деле не приглянулась нам. Проезжавшие по ней разведчики из бригады Гаврилова посоветовали лучше занять деревню Новиково, расположенную с восточной стороны озера Осына.
— Там рядом, в Ковалевке, стоит наш отряд, — сказал низкорослый шустрый разведчик со смешной фамилией Пузиков.
До деревни Новиково было чуть больше двух километров.
— Ну что, махнем в «мою» деревню? — сказал комиссар Новиков.
— Пошли, — согласился Назаров.
Позже мы узнали: когда в те места явились каратели, дед Московский не побоялся обозвать и их «жулябией». Калистрат Устинович выругал оккупантов за то, что они бессовестно грабят и топчут чужую землю, и за это был расстрелян.
Стало совсем темно, когда мы, едва волоча ноги, молча вошли в добротную деревеньку. Все облегченно вздохнули. Наш квартирмейстер Евгений Крашенинников принялся размещать людей по избам. Начальник штаба Венчагов выставил караулы.
Утром мы осмотрелись. Место здесь оказалось удобным, красивым и относительно безопасным. До самого крупного немецкого гарнизона, который размещался в городе Себеж, было около двадцати километров.
Вечером следующего дня к нам прибыли разведчики из соседней бригады. Среди них оказался наш земляк Коля Ершов. Это его весной сорок второго года мы видели раненого под Насвой. Теперь этот веселый коренастый паренек снова воевал в тылу врага. Николая перевели к нам в бригадную разведку. Мы, кувшиновцы, были рады ему.
Стояли теплые, солнечные дни бабьего лета.
Пока наши разведчики Василий Беляков, Виталий Гребенщиков, Валентин Разгулов, Альберт Храмов и другие товарищи занимались серьезным делом, мы, пользуясь затишьем, не упустили момента испытать рыболовецкого счастья.
Рослые пулеметчики Алексей Окунев и Николай Иванов, прозванный в шутку Колей Маленьким, изготовили крючки из проволоки, свили лески из конского волоса и, срезав в прибрежных кустах удилища, уселись на берегу озера. В первый вечер принесли только одного красноперого окуня. Ребята посмеялись над ними:
— Лешка Окунев окуня притащил!
Но утром Алексею и Николаю повезло: они наловили рыбы на большую сковородку.
Скоро нашлись и последователи. В свободный час любители рыбалки, держа в одной руке автомат, а в другой удочку, уходили к воде. Однажды пожилой мужчина из местных жителей, дядя Егор, сказал нам:
— Эх вы, рыболовы! Хотите посмотреть настоящий улов? Хорошую уху я вам сварганю.
Мы обрадовались. Кому не хотелось вкусной ухи?
— А колы мы почнэмо ловыты? — поинтересовался пулеметчик Василий Беценко.
— Вечерком.
Под вечер дядька Егор хлопотал возле лодки. На корме лежал аккуратно сложенный невод, а рядом толстый заостренный кол и топор. Когда лодка, опоясав круг, уткнулась в берег и ловцы дружно потянули невод, раздались радостные возгласы:
— Ого, сколько рыбы!
В сетке трепетало с десяток серебристых окуней, пяток шустрых щук, пара больших плоских лещей, один налимчик, десятка три колючих ершей да одна лягушка.
— Э-э-э, маловато, — покачал головой хозяин. — Вон даже зеленую лягушку споймали, чтоб ей здоровой быть…
— Что вы, дядя Егор, куда же больше? — возмутился старший радист Михаил Кудрявский.
— Улов хороший, что зря говорить, — раздался за спиной голос Назарова.
Комбриг с комиссаром тоже, не утерпев, пришли к озеру. Ребята моментом разожгли костер, принесли из деревни два ведра, очистили рыбу, вбили у костра колышки.
— Так, так, молодцы. Лучок у нас есть, соль есть. Вот перчику маловато, а лаврового листика вовсе нет, — приговаривал хозяин, раскладывая рыбу по ведрам.
Солнце уже село. На угасающем небе появились первые звезды. Их становилось все больше, и они мерцали, отражаясь в зеркальной глади озера. Кругом было тихо, тепло и красиво. Когда уха поспела, рыбак положил на траву весла, посыпал лопасти солью и стал накладывать на них беловатые, разваристые куски рыбы. Здесь же нарезали ломтями свежий ржаной хлеб. Оставшуюся в ведрах юшку пили через край. Вкусная была ушица!
Через два дня отсюда, от озера Осына, наши подрывники направились на железную дорогу Москва — Рига к станциям Осетки и Заваруйка. Согласно приказу Центрального штаба партизанского движения все отряды были задействованы на продолжение «Рельсовой войны». Теперь по вражеским коммуникациям наносился удар под условным названием «Концерт».
Не осталась в стороне и наша бригада. Группа, возглавляемая смелым вышневолоцким парнем Василием Беляковым, пустила под откос вражеский поезд, а мы, кувшиновцы, взорвали метров семьсот железнодорожных рельсов.
Операция «Концерт» нанесла противнику не только очередной материальный ущерб, но она в сильной степени удручающе подействовала на моральное состояние врага. Едва немцы успели восстановить пути после первого удара «рельсовой войны», где было перебито только калининскими партизанами более пяти тысяч рельсов, и здесь же последовал второй удар.
Во время операции «Концерт» партизаны главные усилия направили не на подрыв рельсов, а на организацию крушений вражеских поездов.
Когда я был в Москве на совещании в Центральном штабе партизанского движения, мне хорошо запомнились слова его начальника П. К. Пономаренко. Он говорил:
— Пехотная или танковая часть врага — грозная сила в бою. Но когда та или другая часть передвигаются по железной дороге в вагонах, она может быть уничтожена небольшой группой партизан. Задача партизан — уничтожить врага, пока он не успел выгрузиться из эшелона. Путь эшелону — под откос…