— Пожалуйста, я готов.
Мы закурили и некоторое время молчали. Венчагов собирался с мыслями.
— У вас друзей много в отряде? — спросил Игорь Ильич после продолжительной паузы.
— Друзей? — переспросил гость и, немного подумав, ответил: — Конечно, есть.
— Так вот, если хотите быть с нами, организуйте переход отряда на нашу сторону. Всех заведомых и убежденных предателей можете уничтожить на месте, а если сумеете — ведите к нам, мы разберемся. На подготовку даем пятнадцать суток. Когда получим от вас сигнал, постараемся встретить у самого гарнизона. Вот пока и все, — закончил Венчагов.
Гость долго обдумывал ответ.
— Что ж, — наконец сказал он, — поручение трудное, но выполнить его можно.
Мы поговорили еще кое о каких деталях задания и хотели было расходиться, как вдруг недалеко от дома грянул выстрел. Лжепартизан, не простившись, выскочил первым, за ним поспешили и мы.
Как выяснилось, стрелял наш боец, которому показалось, что кто-то крадется по огородам.
На следующий день после встречи с лжепартизаном в расположение нашей бригады прибыл еще один неожиданный гость — немец Иозеф. Доставила его к нам женщина из деревни Горбово, которая ездила продавать соленые огурцы и солому на станцию. Перебежчику на вид было лет двадцать пять, по-русски он не говорил ни слова. С помощью Адольфа мы узнали, что Иозеф — артиллерист-зенитчик. За отличие по службе ему был предоставлен отпуск на родину. Побывав дома, в Германии, он был сильно обижен на местные фашистские власти, которые не оказывали материальной помощи семьям фронтовиков. За открытое высказывание недовольства Иозефа крепко избили и посадили на гауптвахту. По дороге в часть он многое передумал. Он знал, что на латвийской границе действуют партизанские отряды. Когда прибыл в Себеж, сумел каким-то образом договориться с женщиной, чтобы та доставила его к партизанам. Женщина, сообразив, что к чему, незаметно уложила немца в сани, получше укрыла соломой, а сама села сверху. Стоявшие на контрольном посту солдаты хорошо знали эту тетку. Она ради хитрости часто угощала их домашней снедью. Привыкшие к ней постовые пропустили повозку без досмотра. Так в нашей бригаде появился еще один немец.
Адольф, пришедший в отряд первым, стал как бы начальником по отношению к Иозефу. Немецкую форму им сохранили, только по собственной инициативе на левых рукавах френчей они пришили красные нашивки с надписью: «Свободная Германия».
Адольф освоился у нас быстро, зато Иозеф, не зная русского языка, долго не мог привыкнуть к новой обстановке. Однажды ему посчастливилось найти где-то шахматы. Заядлый игрок, он с тех пор никому не давал прохода, приглашая сыграть с ним партию. Бывало, возьмет под мышку шахматную доску и ходит по деревне — ищет себе напарника. Желающих играть оказывалось мало — не до шахмат было в то время.
Комбриг долго думал, куда определить немцев. Потом велел начальнику штаба зачислить их в разведку. Там они неплохо показали себя.
В конце ноября сильно похолодало. С севера подул студеный ветер. Закружили метели.
Наша разведка сообщила, что в Себежском тупике немцы поставили три вагона со взрывчаткой. Мы написали Жоркиному приятелю письмо, в котором обязывали его подорвать эти вагоны в день перехода на нашу сторону. «Будет выполнено», — заверил тот.
В это время бригада перебазировалась в деревню Козельцы, расположенную в восьми километрах от латвийской границы. Места здесь были открытые, и в погожий день отсюда можно было видеть, как идут вражеские поезда из Резекне к фронту и обратно, отчетливо вырисовывалась гора у деревни Заситино, господствующая над округой. Там на горе круглосуточно сидели немецкие наблюдатели. Там же были вырыты траншеи, построены бункера и установлены пулеметы.
На второй день нашего прихода в Козельцы разведчики Борис Годин и Павел Чернышов поехали верхом на лошадях до границы и обратно. Мы всегда практиковали контрольные выезды разведчиков по тем ближним путям, которые считались наиболее опасными. Когда дождь или снег затрудняли видимость, такие выезды учащались. Ведь враг мог тоже воспользоваться непогодой, а поэтому мы были начеку.
В тот день как раз шел густой снег. Годин и Чернышов выехали в поле и через несколько минут достигли соседней деревни Борисенки. Как только разведчики въехали на деревенскую улицу, они сразу столкнулись с большой колонной людей, идущих маршем в нашу сторону. Все они были одеты в белые костюмы, и различить их можно было только вблизи. Ребята с трудом остановили и вздыбили резвых коней, пытаясь быстро развернуть их. Борису Годину это удалось, но Павел Чернышов не успел. Уздцы его лошади крепко ухватил вооруженный человек в белом халате. Рядом загалдели на немецком языке. Чернышов вскинул автомат. Резко полоснула очередь, испуганная лошадь рванулась прочь от кричавших людей и понеслась обратно к Козельцам. Павел видел, как державший лошадь немец упал в снег, он слышал, как неслись вдогонку выстрелы и свистели пули. Партизан почувствовал жгучую боль в теле и еще крепче припал к лошади.
Когда разведчики примчались в бригаду, мы уже начали занимать оборону. Они доложили нам о приближении карательного отряда.
Чернышов был ранен несколькими пулями в бедро, но неопасно. Когда медсестра Лена Ловикова перевязала ему ногу, он даже просился в бой, но комбриг не разрешил.
А командир карательного отряда, выпустив из рук партизанских разведчиков, принял решение прервать намеченную операцию. Он выслал по следам свою разведку, которая была разбита нами на подходе к Козельцам. Карательный отряд, не приняв боя, повернул обратно. Вообще-то обстоятельства для нас были опасные. Не разведай Годин с Чернышовым подступы к Козельцам, тяжелого боя не миновать бы. И неизвестно, чем бы он кончился. Теперь, когда внезапный налет врага провалился, можно было надеяться, что каратели в ближайшее время не сунутся. Их повадки мы изучили.
Однако к утру следующего дня начштаба Венчагов усилил дозоры. Чем черт не шутит, фашисты любят нападать на рассвете.
В полдень к нам явился адъютант комбрига Саша Николаев. Он пригласил нас с Богдановым в штаб. Когда мы пришли, там кроме Назарова, Новикова и Венчагова сидели на лавках у стола Лопуховский, Разгулов, Храмов, Нейман и наш начхоз, здоровяк Евгений Крашенинников.
— Присаживайтесь, мужички, будем говорить о деле, кивнул нам Назаров и, обращаясь к Венчагову, спросил: — Хозяйка ушла к соседям, Игорь Ильич?
— Ушла, — ответил начштаба.
— Ну, тогда начнем.
Комбриг расстелил на столе карту и, ткнув в нее карандашом, сказал:
— Вот здесь, в двух километрах южнее деревни Гаспорово, сегодня в полночь мы должны будем встретить лжепартизанский отряд. На встречу пойдут все, за исключением хозяйственного взвода и больных. Время выхода — шестнадцать ноль-ноль.
Назаров объяснил порядок операции, предупредил о возможных провокациях со стороны врага.
— Какой у них пароль? — спросил Богданов.
— В двенадцать часов ночи на станции Себеж должен произойти большой силы взрыв — это и будет служить паролем, — ответил комбриг.
До выхода оставалось около трех часов. Мы знали, что нам придется шагать добрых двадцать верст, а поэтому посоветовали каждому проверить свою обувку. Но главное заключалось в надежности оружия. Мы разрешили автоматчикам произвести в подполе по одной короткой очереди. Задача предстояла рискованная, враги могли подстроить западню, и в этом случае оружие должно действовать безотказно. Мы готовились к походу основательно, без суеты. Под вечер вооруженные бойцы собрались кучками, строили догадки о предстоящем деле. Никто, кроме командиров, не знал, куда и зачем идет бригада. Но вот наступило назначенное время, отряды двинулись в путь.
В одиннадцатом часу ночи бригада тихо миновала деревню Гаспорово, где недавно враги убили Дмитрия Кантовского. Для встречи лжепартизан мы выбрали высотку возле деревушки Белькино. Отряды расположились по обеим сторонам большака: Лопуховский с ребятами — слева, я — справа. Здесь же, выставив дозоры, объявили бойцам о цели нашего похода. Ребята оживились, стали подбирать поудобнее позиции. Особо выгодные места заняли наши пулеметчики Василий Беценко, Сергей Алексеев и Николай Иванов. Возле них залегли вторые номера с дисками.
Назаров с Венчаговым давали последние указания. Возле нас прохаживался Жорка Молев. Он волновался.
Ночь выдалась светлая. Тянувшаяся к Себежу дорога хорошо просматривалась с пригорка, а деревья скрывали партизан в темноте.
Как было условлено, командир комендантского взвода лжепартизан со своими сообщниками уничтожит штаб Мартыновского и наиболее опасных предателей. После этого они обратятся ко всему отряду с призывом перейти на сторону партизан и уже тогда поведут людей по направлению к Гаспорову. План рискованный. Как-то он осуществится?
— А что, не оглушит нас случайно тем взрывом? — с беспокойством спросил Юрий Соловьев. — Как-никак, три вагона по двадцать тонн… Шестьдесят тонн взрывчатки! Так долбанет, что только пух посыплется. А ведь мы недалеко и к тому же на самой горке сидим.
Бойцы насторожились.
Все хорошо знали у нас Соловьева, шустрого, сообразительного паренька, выросшего в рабочей казарме калининской фабрики «Пролетарка». Казарма эта была построена еще до революции фабрикантом Морозовым и носила прозвище «Париж». Когда началась война, Юрию исполнилось всего четырнадцать лет. В сорок втором году с группой партизан ему удалось уйти в тыл врага. Он попадал в опасные переделки, но неизменно выходил из них целым и невредимым. Юрий Соловьев имел склонность подражать блатным манерам и в разговоре употреблял множество неблагозвучных слов.
Ребята, посмеиваясь над Юрой, в шутку прозвали его Гопой. И вот этот самый Юра Соловьев неожиданно высказал свои опасения насчет взрыва.
— А ведь Гопа правильно говорит, — послышался голос из темноты, — такой взрыв за десять верст достанет.
— Убить не убьет, а барабанные перепонки лопнут, — вставил запевала бриг