Стоящий поблизости Владимир Соловьев говорит, обращаясь к ним:
— Вы там поднажмите, ребята. Дайте фрицам по зубам…
В это время завязывается перестрелка в другой стороне. Туда спешно уходят разведчики Валентина Разгулова и часть моего отряда во главе с Павлом Поповцевым. С ним идут пулеметчики Николай Иванов и Алексей Павлов, автоматчики Василий Ворыхалов, Николай Орлов, Эдуард Талин, Владимир Смирнов, Игорь Чистяков, Станислав Авдеев и другие ребята.
Каратели, получив подкрепление, не считаясь с потерями, продолжают нажимать. К землянкам с неутешительными вестями возвращаются раненые.
— Виктора Королькова убило, — говорит один из них.
— Эсэсовцы, полицаи, жандармерия с трех сторон лезут, — добавляет другой.
— Там их ть-ть-тьма, — заикаясь, сообщает боец Бабаев, прибывший за патронами.
Бой приближается к лагерю. В коротких паузах между выстрелами слышны крики сражающихся людей. Немцы пускают в ход минометы. Но лес мешает врагу вести прицельный огонь. Мины падают то сбоку, то сзади. Гулкое эхо минных разрывов несется по лесу, создавая впечатление кругового боя. Туда, где слышны крики, в сопровождении Саши Николаева верхом на коне мчится Назаров. Его долго нет. Вернувшись, приказывает немедленно отправить раненых и радистов к небольшой речушке Кудке, под прикрытие крутого берега.
— Остальным занять оборону, — командует комбриг.
Каратели наседают, охватывая нас полукольцом. К штабу бригады то и дело подбегают взволнованные, мокрые от пота связные. Они докладывают обстановку и просят подкрепления. Трое бойцов несут на руках убитого. Момент наступил отчаянный. Следует приказание: всем отойти к лагерю. И когда партизаны, сдерживающие натиск врага, соединяются с нами, а каратели, окрыленные успехом, выскакивают из-за деревьев, комбриг командует:
— Огонь!
Как будто разорвался кусок крепчайшей парусины: так дружно ударили десятки автоматов и пулеметов.
— Кроши их! — кричит Николай Ершов.
— Бий гадив! — слышится голос Васи Беценко.
Немцы в панике откатываются назад. Их словно ветром сдуло. Шум боя скоро стихает. Оборону мы не снимаем до вечера. Каратели еще раз пытаются пробиться к землянкам, но получают достойный отпор.
К исходу дня, когда снег начал отливать вечерней синевой, а каратели оставили нас, чтобы утром продолжить бой, мы тихо ушли из лагеря. На берегу реки Кудки соединились с бойцами, охранявшими раненых. Обстановка заставляла срочно покинуть эти места.
После короткой остановки двинулись по лесным просекам. Началась долгая дорога без троп, без следа, среди высоких сосен и елей. Глубокие сугробы, сучья и коряги выматывали силы. В потемках люди спотыкаются, падают. Лошади едва тянут нагруженные сани. Приходится часто останавливаться, протаптывать путь. Где-то недалеко воют голодные волки, чуя запах усталых, потных коней. К полуночи бригада выбирается на открытое место. По сторонам то здесь, то там мерцает свет вражеских ракет.
За долгую зимнюю ночь мы исколесили по глубокому снегу километров тридцать. Утро застигло нас возле неприметной деревеньки, окруженной мелколесьем. Кругом полнейшая тишина. Здесь можно расположиться на отдых. До обеда половина людей спит, другая половина бодрствует. Мы знаем из опыта: если немцы до обеда не появятся, после они уже не придут. Но на этот раз гитлеровцы нарушили свое правило. Они нагрянули сюда во второй половине дня. Это были вчерашние каратели. Путь, который мы проделали за длинную ночь, фашисты легко прошли днем за пять часов.
И опять закипел бой. Он длился до вечера.
Едва стемнело — мы опять в путь. Снова всю ночь идем по плохо наезженным дорогам. В деревни заходят лишь разведчики.
На следующий день командование бригады созвало совет командиров. Начальник штаба Венчагов доложил обстановку. Она хуже, чем мы предполагали. Решено было перебазироваться в Себежский район. Похоронив боевых друзей, поздним вечером тронулись в путь. За ночь мы успели перейти шоссе Пустошка — Опочка, перебрались через железную дорогу Идрица — Псков и, выйдя из лесной зоны, увидели впереди на горизонте зарево пожаров. Горели сразу несколько деревень.
— Что это? — удивленно спросил комиссар бригады Новиков.
— Наверняка карательная экспедиция действует, — ответил Валентин Разгулов.
Невольно все остановились и долго молча глядели на пожар.
Получалось так, что мы шли из огня в полымя.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — проговорил Лопуховский.
— Что делать будем? — спросил Назаров, собрав в круг командиров.
Мнения были разные, но сошлись на одном — идти вперед. Логика была такая: раз каратели спалили деревни, значит, их там уже нет.
— Жми, Валентин, вперед, — сказал комбриг командиру разведки Разгулову.
На рассвете бригада остановилась в деревне Дубровы Себежского района, близ знакомого гарнизона Острилово. Здесь мы встретились с разведчиками 4-й Калининской партизанской бригады. Командир бригадной разведки Василий Проскуров, энергичный, подтянутый, рассказал нам о крупной карательной экспедиции против калининских бригад. Оказалось, что гитлеровцы сожгли Борисенки, Козельцы, Ломы — всего тринадцать деревень. Партизаны всячески старались противостоять сильному противнику, обстреливали колонны из засад, минировали дороги, но враг напирал. Мы, в свою очередь, сообщили разведчикам, что нас тоже преследуют каратели и, возможно, они придут сюда.
— Много их? — спросил Проскуров.
— Сотенок пять, — ответил Назаров.
— Ну что ж, будем вместе бодаться, — улыбнулся Василий и вскочил на коня.
Проскуров раньше был штурманом самолета. В начале войны немцы подбили машину, и он оказался у партизан. Став разведчиком, Василий смело воевал с автоматом в руках.
В этот день каратели не пришли. Вечером мы сняли оборону. Напряженные стычки с врагами, тяжелые походы по бездорожью, бессонница вымотали людей. Нужен был хороший отдых, и мы решили задержаться в деревне. Назаров выслал разведку к большакам Себеж — Опочка и Мозули — Идрица. Все, кроме часовых, быстро разошлись по домам: люди сильно прозябли, хотелось в тепло.
Под утро вернулись наши разведчики Валентин Разгулов и Борис Хаджиев. Они доложили, что крупная карательная экспедиция под названием «Хорек» по всем признакам прекратилась. Как выяснилось, в экспедиции против партизан участвовали 107-й и 640-й охранные полки 281-й пехотной дивизии; 283-й, 343-й, 591-й, 797-й охранные батальоны, резервный полицейский полк (полевая почта № 47158), а также отряды себежской, красногородской и опочецкой полиции. Здесь, как и всюду, выпала нелегкая доля для местного населения. Гитлеровцы не только жгли деревни, но и расстреливали всех, кто попадал им на глаза. Они не щадили ни старых, ни малых. Тяжко было людям. Огненно-кровавые акции фашистов в здешних местах совершались часто, в разные времена года. По соседству с нами находилась сожженная карателями деревня Адеревы. Часть жителей ютилась в лесных землянках, а некоторые семьи — в землянках на месте пожарищ. Узнав, что прибыли «москвичи», люди обрадовались.
— Кого только у нас не было! — рассказывал горбатенький старичок. — Останавливались русские партизаны, и латвийские. Бывало, и немцы ночевали, и даже каратели, черт побрал бы их. Однажды остановились передохнуть латыши, командир у них был вроде Самсонов[3]. Тут нагрянули каратели. Латыши не растерялись, всыпали вражьим душам. Фашисты в отместку сожгли сначала нашу школу, а летом спалили всю деревню, двадцать пять дворов, — пояснил старик, утирая влажные глаза.
Несмотря на тревожную обстановку, одна из наших боевых групп вышла к большаку Мякишево — Ессеники в засаду. Ребятам удалось подбить две автомашины и взять ценные трофеи. Гитлеровцы, за исключением одного офицера, в перестрелке были убиты. Офицер же бросился бежать. За ним погнался Саша Николаев, чтобы взять его живым, но тот, видимо, от страха потерял разум, и, хотя шансов на спасение у него не было, он на требование Николаева остановиться не среагировал. Пришлось фашиста пристрелить.
За продовольствием
Дня через два мне с группой ребят пришлось побывать в бригаде Алексея Гаврилова. Ее штаб находился в деревне Стяклина Гора.
Среди боевого коллектива гавриловцев находился и начальник опергруппы Калининского штаба партизанского — движения батальонный комиссар Алексей Иванович Штрахов. Мы встретились с ним в отряде, где проходил митинг, посвященный победе воинов Ленинградского фронта. До нашего прихода уже выступили комбриг Гаврилов, командиры отрядов Либа и Филиппов. Теперь выступал горячо встреченный партизанами Штрахов. Просторная изба была до отказа заполнена бойцами. Из раскрытой настежь двери валил пар, доносился радостный шумок и аплодисменты.
Штрахов увидел нас.
— Вот вам, товарищи, живой пример. Мы здесь говорили о героических делах нашей молодежи. Так вот, посмотрите на них, — указал он в сторону столпившихся у двери наших ребят. — Многие их этих юношей третью зиму борются с оружием в руках против фашистов. Они перенесли много лишений, видели смерть в глаза, но ничто не поколебало их воли. И никогда не сломить врагу богатырский советский народ. Все сильнее трещит хребет фашистского зверя. Скоро он будет переломлен, друзья мои…
Одобрительные возгласы заглушили слова комиссара.
По окончании митинга наружу стали гурьбой выходить партизаны-гавриловцы.
— Привет, москвичи! — громко воскликнул, увидев нас, разведчик Владимир Заболотнов. — Григорий Никанорыч! Наши друзья прибыли! — позвал он начальника бригадной разведки Батейкина.
Мы обнялись. Стали делиться горестями и радостями, Батейкин с Заболотновым рассказали о недавних стычках с карателями в Себежском районе, мы — о горячих опочецких днях.
— А нам как раз идти к Рясину, под Опочку, — сказал Батейкин.
— Не торопитесь, проверьте сначала, что там творится, — посоветовал я.